Благодать - Пол Линч
Она роняет зеркало на постель, и доброокая женщина поспешно забирает его. Угрюмая женщина порицает. Пусть смотрит, пусть узрит лик собственного чуда.
Доброокая женщина говорит, как звать тебя, дочерь?
Она вперяется в эти лица. Как выложенные камни, все они различаются и при этом похожи, волосы коротко острижены у всех, кроме женщины с зеркалом, у нее они длинные, стянуты в пучок. Она думает, что хотела б сообщить им свое имя. Она б хотела сказать им, откуда она. Тянется за мыслью, но слов вылепить не может. Чует слова, но они не могут быть сказаны. Тут-то она и понимает, что язык ее в немоте и ни слова более ей не произнести. Третий голос говорит, отдыхай покойно, дочерь. Четвертый голос говорит, заговоришь, когда придет время. Угрюмая женщина обходит постель и забирает у доброокой зеркало. Говорит, посмотри на себя, дочерь. Он сказал, будет знак. Этот знак покажет истинное значение Его слов. Ты и есть тот знак. Ты чудо обетованное. Отец вернул тебя из мертвых.
И ночью, и днем голая ольха стучит в окно, словно прося, чтоб ее впустили, чтоб нашептывать свои мысли, быть может, о том, как и что здесь. Она думает: день, неделя, месяц в этой норке-спрятке, что оно означает, быть с этим людом и со странным их пересудом? Просто кивай в ответ на все, что тебе говорят. Суп постоянен. Ни разу ты не замерзла. Тут куда лучше, чем на дороге. Она подается с постели в сторону и видит у двери свои сапоги. Лучше пусть на всякий случай будут.
Смотрит, как дни насыщаются долготою и цветом, и чувствует столько сил, в ней растущих, всюду, кроме глотки. Развеивает думы свои до той же тишины, что царит в доме, хотя ранними утрами и по вечерам стены доносят до нее голоса в молитве. Порой она воображает, что их голоса собираются, чтоб осудить ее, все грехи, какие ты натворила, и угрызенья, какие есть у тебя из-за того, что случилось, и отчего это ты жива, а остальные мертвы? Иногда она думает, это голоса тех самых мертвых, и сколько б ни пыталась ты забыть, мертвый человек грузом привязан к тебе. Бо верно же, что всякому умершему человеку есть что тебе рассказать?
Быть может, и к лучшему, что ты не говоришь, думает она. Значит, не можешь им ответить.
Вечер напускает в комнату перепутанную тень дерева. Дверь отмыкают, и входит женщина. Судя по очерку и поступи, та, которая добрая, принесла свет. Грейс прикидывается спящей, хотя тайком подглядывает, как добрая берет лампу и отвинчивает емкость с керосином, подливает из жестянки, вкручивает фитиль обратно. Затем чиркает спичкой и чертыхается, роняет горящую спичку и сосет палец. Оборачивается к Грейс. Прости меня, дочерь, говорит она. Лукавый таит свой раздвоенный язык в огне, чтоб напоминать нам, что он всегда тут как тут.
Грейс вперяется в лампу, а та фыркает дымом.
Женщина говорит, ты этой ночью опять кричала во сне. Пришлось тебя успокаивать. Пришлось мне зайти в дом и лечь рядом с тобою на пол. Ты кричала так, будто вторую смерть свою повстречала.
Эк слова женщины проникают вглубь и потрясают ее.
Стало быть, я точно мертва, думает она. А это наверняка чистилище. Вот почему дверь держат запертой.
Она пытается вспомнить прошедшую ночь, но кажется, будто ночи черны, словно потайная рука выплеснула из сна все грезы. И только тут осеняет ее, мыслью из глубины, какая содержит в себе нечто несказанное, не греза вовсе, а тень-очерк, не что-то во сне увиденное, но то, что случилось, что́ она сделала, как подымается оно и, словно змея, все ближе. Отшатывается на постели она, и женщина берет ее за руку, говорит, успокойся, дочерь.
Она кричит на женщину, чтоб держалась от нее подальше, что это в комнате смерть, а не лукавый, но ни звука из ее уст не доносится.
Позднее эта женщина говорит ей, знай меня как Мэри Ишал, оттуда я родом[59]. Есть доброта в том, как она поправляет одеяло. Лицо ее и руки – совершенной бледности, думает она, кожа почти безупречна. И пусть есть под ногтями у ней грязь, это руки мягкие, добротной породы. Она б хотела, чтоб Мэри Ишал никогда не уходила, размышляет, куда девалась та женщина, угрюмая, с лицом, не выражающим никакого прощения. Мэри Ишал, кажется, всего на несколько лет ее старше, а все ж сестра и мать. Она хочет спросить ее, где находится, монастырь ли это какой или тюрьма, или, если это и впрямь чистилище, поди знай, что с тобой может случиться.
Мэри Ишал говорит, Отец зайдет повидать тебя завтра. Вскоре после того, как ты появилась, ему пришлось уехать в Дублин. Он тебя и привез.
Она моргает на женщину. Хочет спросить, кто придет меня повидать? Священник? Лекарь?
Мэри Ишал говорит, он заглянет посмотреть на свое чудо. Говорит, молва идет.
Мэри Ишал говорит, и глаза у ней блестят. Она прижимает руку Грейс к груди. Говорит, Отец сказал, он дарует нам знак, что явит истинное его постижение Бога. И так и получилось. Мы направлялись в селенье чуть к югу отсюда, и тут Отец велел кучеру остановиться. Слез наземь и двинулся вперед… голос у ней осекается, словно зацепился за крюк. Она глубоко вдыхает. То было погребальное поле, говорит она. Отец двинулся к нему, и тогда-то снизошел на него свет, и мы все его видели, свет с небес, словно столп, и Отец миновал могильщиков, пока те снимали с труповозки покойников одного за другим, и все они замерли и смотрели, как Отец шагнул в яму, один грешник-могильщик велел ему вылезать, что в яме полно народу, поумиравшего от горячки, и тут-то Отец опустился на колени и нашел среди мертвых тебя, и сказал, что сила Господня достигла тебя, потому что ты дала ему знак, и он распознал этот знак и взял тебя в руку свою, и тут ты воскресла.
Она слышит шаги и перешептывающихся женщин. Ключ просит дверь открыться, и входят босиком женщины. Она смотрит, как угрюмая встает у стены с ключом в руке, остальные окружают кровать, Мэри Ишал и еще три, с суровыми лицами, а следом за ними входит мужчина, усаживается на постель. Это его голос произносит, утри ей лоб, Мэри Коллан. Она видит, что он не священник и не врач. На нем белая рубашка, расстегнутая у
