Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов
Да что говорить, слова теперь сказать нельзя. Пошутишь неудачно – обязательно найдется какой-нибудь уязвленный придурок, который примет это на свой счет и обвинит тебя во всех смертных грехах! Юмор, причем по большей части хамский, стал привилегией меньшинств. И как можно жить в такой обстановке? Кстати, очень много моих знакомых в последнее время стали возвращаться в Россию. Именно потому что на Западе им стало некомфортно: очень много русофобских настроений, под надуманными предлогами не дают работать, степень идеологизированности напоминает наш поздний совок. Вот, спрашивается, зачем было уничтожать СССР, чтобы потом создать его у себя? А главное – пытаться распространить на весь остальной мир.
При этом – посмотрите на них! Супердемократические режимы не моргнув глазом посадили своих граждан под замок, как только началось все это безобразие. И ничего! Никто не пикнул. Расселись по домам и стонут, как им не хватает прежней жизни. Притом что у нас – в «варварской диктаторской» России – все что хотят, то и делают.
– Ну, сейчас-то да. На улицах не продохнуть. Но поначалу сидели.
– На месяц всех хватило. Сейчас в любой парк зайдите – битком.
– Вы ходите в парки?
– Я – нет. Но сотрудники мои ходят. И рассказывают мне потом. Полная вольница. А эти, прогрессивные, сидят. Рим пустой, Нью-Йорк пустой. Свободные, что тут скажешь. – Олигарх саркастически рассмеялся. – И эти люди запрещают мне ковырять в носу.
– Ну так и что вам не нравится? Вас же это не касается.
– Еще как касается. Потому что ущербное общество, прогнувшееся под обезьян и извращенцев, очень агрессивно навязывает мне свои правила. А с учетом того, что там сосредоточена большая часть денег, оно имеет все шансы победить. И я этого очень не хочу! Мне, знаете ли, нравится дивный старый мир, где все качество человека определялось не по тому, какой у него цвет кожи и как он использует свою прямую кишку, а по внутренним качествам, способностям и связанным с ними достижениями. Я за такие правила! И только такие!
– На секунду представил вас на броневике, окруженном толпой людей, обмотанных пулеметными лентами.
– Не смешно, Аркадий. Я вам душу изливаю, а вы ерничаете.
– Простите, вы так яростно это делаете, что не смог сдержаться. А заодно и обозначить, что перегибаете. Не все так страшно. Точно говорю! Пока есть мы, пока есть арабы, пока есть китайцы, ничего у них не получится. «Дырку они получат от бублика, а не Шарапова».
– Думаете?
– Сто процентов. Но поскольку моего заявления явно будет недостаточно, чтобы вас успокоить, подумаю над терапией, а пока пожелаю вам: «не читайте до обеда советских газет»[6].
– Так других нет! – рассмеялся Глеб.
– Вот никаких и не читайте, – продолжил цитату Кузнецов. – А если серьезно, то действительно постарайтесь ограничить потребление информации. Читайте только то, что вам надо по работе.
Потом психолог подумал еще и с ходу набросал клиенту «домашнее задание» до ближайшего сеанса, призванное хотя бы немного понизить тревожность предпринимателя. Глеб, пользуясь профессиональным сленгом, назвал его «костылем», но признал, что на данном этапе это лучшее решение.
Распрощавшись с клиентом, Аркадий в очередной раз за последние несколько месяцев испытал острый приступ тоски, связанный с осознанием собственной никчемности. Ему казалось, что бой с эпохой интернета, сводившей к нулю и его образование, и профессиональные успехи, практически проигран. Копаясь в себе, психолог все больше и больше осознавал, что не знает, как противостоять виртуальному чудовищу, заползающему в мозг его клиентов и, что уж греха таить, в его собственное сознание. Бессилие и злило, и пугало одновременно. Однако, ощутив, что он вплотную подходит к черте, за которой последует неконтролируемая паника, Кузнецов решил использовать одну из лучших практик – метод Скарлетт О’Хара – и подумать над проблемой завтра. К тому же жена позвала всех на печеночные оладьи. А они у нее всегда были бесподобными. «Да и хрен с ним», – были последние слова Аркадия в мысленном диалоге с самим собой, перед тем как он насадил на вилку половину толстого оладушка, обильно политого сметаной, и отправил его себе в рот.
Освобожденный
В середине лета мир, и шестая часть суши в том числе, настолько привыкли к странностям своего существования в новых эпидемиологических условиях, что происходящее стало восприниматься как норма. Не всегда удобная, причудливая, местами извращенная. Просто ее новыми символами стала застиранная медицинская маска на подбородке и привычка обильно заливать руки антисептиками. В последней черте было даже некоторое изящество, породившее новую форму вежливости – стало правилом хорошего тона предлагать ближнему воспользоваться дурно пахнущей спиртосодержащей жидкостью из собственных запасов. Ну и индустрии не остались в стороне – предложения масок и антисептиков были готовы удовлетворить любой вкус и кошелек. Еще одной приметой стали закрывающиеся точки общепита, если можно так назвать вполне презентабельные кафе и рестораны, внезапно оказавшиеся банкротами. Вместе с ними серьезный удар испытал бизнес, хоть как-то связанный с развлечениями, туризмом, пассажирскими перевозками. Но люди, казалось, старались этого не замечать. Поскольку пришло лето, и довольно-таки неплохое, многие перебрались на дачи, а спрос на загородную недвижимость оказался запредельным. Особенно хорошо это было заметно на умиравшем доселе подмосковном рынке, вдруг оказавшемся в фаворитах роста. «Нищие» москвичи как оголтелые сметали любую завалящую недвижимость за пределами МКАД, даже ту, на которую раньше не позарились бы ни при каких раскладах: в равной степени уходили и лачуги, и дворцы, лишь бы только приобретение их давало возможность обладать несколькими сотками земли, где можно гулять и дышать свежим воздухом сколько влезет. Казалось, свободы стало значительно больше. Город вроде бы должен был переживать карантин и все, что с ним связано, но нет: пробки стали больше, над парками витал такой густой дым от шашлыков, что, казалось, их жарит не менее половины столицы. И политика властей тому лишь потворствовала – несмотря на всю кажущуюся
