Райво Штулберг - Химеры просыпаются ночью

А ведь навсегда.

Она прошла мимо меня и даже не удостоила своим взглядом. Конечно, несимпатичный лошок в истертой китайской куртке, с немытыми волосами. Не то, что тот самодовольный и уверенный в себе урод.

И потом удача улыбнулась мне во второй раз. Вместо того, чтобы пойти в город, она стала спускаться вниз, к воде. Я осторожно подходил сзади. Ничего вокруг не было, только ее рука, в красном рукаве куртки, только черные джинсы, обтягивающие мясистые бедра. Короткие желтые волосы. Она сидит у воды и перебирает опавшие листья. Только что она давала себя трогать везде, но не мне, а другому.

Дикая ненависть охватила все мое существо. Как же я ненавижу вас всех, шалав, знающих себе цену!

Я бросился на нее, она услышала шум и оглянулась. Но сделать ничего не успела, я опрокинул ее и вдавил в землю. Она шевелилась подо мной, я услышал «уйди, козел». Это ведь я, я был для нее козлом!

Бешенство так и вскипело в груди. Она же нисколько не раскаивается и даже перед смертью не раскаивается, она думает, что ее хотят, что ее просто хотят, потому что ее должны все хотеть, потому что по-другому не может быть, по-другому она не мыслит. Все, все должны ее хотеть. И поклоняться ей.

Только не я. Я вне ее власти. Я сам — власть над ней.

— Сука грязная! — и мой кулак врезался ей в нос. На костяшках почувствовался сладкий хруст ломаемых хрящей. Еще удар, кровь полилась из обеих ноздрей, слаба на нос баба оказалась.

Я схватил ее за горло и стал сжимать, сжимать ладони. Она дрожала, билась и хрипела подо мной. Я сидел сверху, придавив ее к земле, но она сучила ногами, пыталась вырваться. В какой-то момент ей это почти удалось, я испугался, что сейчас освободится и убежит. Я несколько раз ударил ее головой о землю. Гулкие удары, будто что-то пустое билось. Ее жизнь уходила из нее, но входила в меня через мои руки. Я прямо чувствовал прилив энергии в ладонях и продолжал сжимать их крепче, еще крепче, пока не почувствовал, как подо мной обмякло. Только теперь заметил, что сука исцарапала мне все руки. Сволочь, и ногти отрастила, намазала, чтоб ее заметили, чтоб трахали, стерву. Чтоб самцы ее замечали, а она их выбирала, мразь.

— Мразь!

Я достал вставший член и сунул ей в расслабленный рот.

— Вот тебе, теперь у меня соси.

Кажется, он была еще жива, по крайней мере, теплая. Несмотря на то, что я помогал себе руками, кончить в рот не удалось. Тогда я спустил с нее джинсы. Ляжки были жирные, целлюлитные, несмотря на стройные ноги. Между бедер — бледная щель, обросшая коричневыми волосами. Я сунул туда палец. Тепло. Потом лег сверху и запихнул член. Задница мягкая, как студень.

Раз-два — и сразу кончил внутрь. Теперь не залетит все равно.

Накатило расслабление, не хотелось двигаться. Я лежал на ней и отдыхал. Потом прислушался: сердце подо мной билось. Значит, и в самом деле все еще жива.

Убивать не хотелось. Я уже почти не чувствовал ненависти к ней. Но она могла опознать меня, так что надо было сделать все надежнее.

Я взял нож и прислонил лезвие к ее горлу. Вот, сейчас она умрет, но об этом даже не подозревает. Лучше бы подозревала — так приятнее. Даже теперь ей в падлу сделать мне приятно. Злоба снова начинала растекаться по жилам.

— Дрянь!

И лезвие с хрустом рассекло шею. Кровь толчками стала выплескиваться через порез, вздуваться багровыми пузырями. Теперь все, не выживет. Но для верности можно проверить.

Удар ножом в оголенный живот. Еще, еще, еще. Кровь полилась по неестественно белому телу, но теперь выходила не ритмично, а вытекала вяло и расслабленно. Интересно посмотреть, какие у нее кишки там внутри, срала ли она сегодня.

Что же я делаю?! На открытом-то месте. Меня сто раз могли заметить. Потом как-нибудь кишки и все прочее, потом. Сейчас надо от следов избавляться. Так, крови на одежде нет, кажется. Или просто не вижу? Нет, все-таки нет ничего. Что еще? Что еще? Так, к ногам что-нибудь потяжелее.

Я совсем стащил с нее джинсы и обвязал вокруг ног штанины. По счастью, берег был усыпан разноразмерными валунами. Привязал другой конец джинсов к подходящему камню и покатил тело к воде. Пришлось намочить ноги, чтобы закатить труп подальше. Ничего, всплывет не скоро. Так, теперь на берегу. Что на берегу? Ага, листьями забросать кровь и вообще следы. Вымыть руки, ополоснуть лицо. Теперь все. Ничего не упустил? Нет, точно все. Скорее на мост.

Я поднялся к мосту и огляделся. Было пустынно. Даже неестественно пустынно. Я побрел по направлению к автовокзалу. Больше здесь делать было нечего, сегодня одной шалавой на свете стало меньше. Да и тому мачо недоделанному я оказал услугу: пусть найдет себе поскромнее жену, а не эту…

Но к вокзалу вышел не сразу, заблудился и часа два бродил по тесному городку, набрел на непонятную каменную колонну с шаром прямо посреди луга. Прошел мимо красной кирпичной аптеки, зашел и купил зачем-то аспирин. Вышел, стоял на улице, глотал аспирин, пока не съел всю пачку. Пошел дальше. Наконец-то, увидел автовокзал — низенькое синее здание. Потоптался вокруг ларьков, но ничего не купил. Потом подумал, что только напрасно лишний раз отсвечиваю на глазах у свидетелей. Да и менты наверняка здесь бродят, как и на всяком автовокзале. Купил обратный билет и, забившись в дальний угол, стал ожидать автобуса. Пассажиров мало, все с остекленевшими глазами, смиренно хотят куда-то уехать. И никто ведь не знает, что я сделал несколько часов назад. Интересно, а если бы знали?

А вот сидел я, смотрел на носок ботинка, и понимал, что что-то не то. Пытался осознать, что именно, но нить никак не улавливалась. А потом: а ведь на колене пятно крови. Темное, скорее всего, не понять, что именно крови. Но ведь я не заметил его. А что если вся одежда у меня заляпана? Или лицо в крови.

Все внутри оборвалось. Изо всех сил стал всматриваться в куртку, в штаны, руки. Да нет же, все чисто. Или это мне так кажется, что чисто, а в реальности — уже давно не чисто. Ерунда, впрочем. Ну, пятнышко, ну не заметил. Уж кровищу-то точно увидел, будь она по всему телу.

Но на всякий случай пошел в туалет и там внимательно всмотрелся в зеркало. Нет, ничего. Припухшее бледное лицо, зализанные волосы, но кожа чистая, без пятен. Можно успокоиться и спокойно ждать автобуса. Кстати, через полчаса он уже и будет.

Я вернулся на свое место, хотел было опуститься на кресло, но краем глаза увидел, как наряд ментов проверяет документы у какого-то парня. Потом подошли к другому. Это был конец. Уже обнаружили труп, пока я шатался по городу, теперь опросили свидетелей, и наверняка кто-то меня описал. Не местный — вот и проверяют всех на вокзале. Неужели и в самом деле? Так быстро? Не может быть, этого ведь не может быть. Только не со мной. А у меня и документов-то нет. Значит, поведут в отделение. Ну а там — дело техники. И пятно на штанине подозрительное. И собаку могут натравить, запах наверняка остался там.

Ноги ослабли, сильно захотелось в туалет. Подойди они ко мне именно сейчас, я бы расплакался и сразу признался во всем. Но через несколько секунд я уже уходил вдоль стены, опустив глаза. Где-то читал, что, если не смотреть людям в глаза, тебя не заметят. Вот и проверим. Но так хочется взглянуть, что они там делают. Нет, нельзя. Только не смотреть туда, иначе подзовут и спросят. Так, шаг, шаг, еще несколько шагов, метр за метром — ближе к выходу. А потом если сесть в автобус, то в автобусе проверять не будут. Прикинуться спящим, занавесить шторы. Тогда не заметят. А через несколько часов я буду и вовсе за сто километров отсюда. И больше никогда не вернусь. Пусть ищут, пусть отрабатывают свои версии, трясут того парня… Да, ведь наверняка он последний, с кем ее видели, значит, подозрение падет именно на него. А так ему и надо. К черту, пусть катится к черту. Пусть заметут его, а не меня. Пусть даже расстреляют его, но только не меня.

Но это все потом. Сейчас надо вырваться из этого паршивого городка, из этой мышеловки. Нет, мышь не вырывается из мышеловки до тех пор, пока та не захлопнулась. А она пока не захлопнулась. Полчаса — и никто меня здесь не увидит. Моего тела в этом пространстве не будет. Но надо сначала пережить полчаса. Одна секунда, две. Пять. Десять. Полминуты. Минута. А всего таких минут тридцать. И пока я это думал, прошло еще десять. Черт, все равно долго. Но почти две из тридцати — это еще ничего, это еще можно вытерпеть.

Скорее к выходу. Нет, не так быстро: могу вызвать подозрения, тогда точно подойдут. Так, где они? Незаметно, незаметно, исподлобья посмотреть. А если они как раз на меня сейчас смотрят? Нет, не смотреть. Но так невыносимо. Посмотрю. Посмотрел. Не на меня. Все еще проверяют документы у того малого. Еще немного до выхода. Шаг, еще шаг. Еще полминуты прошло. Когда дойду до двери, будет минута.

Впереди ровно, мерно покачивалась в такт шагам стеклянная дверь. Теперь я видел только ее, только ее. Как же медленно приходилось идти. Будь у меня такая возможность, я бы согласился на всю оставшуюся жизнь превратиться в муху, чтоб незаметно улететь, не привлекая внимания своим одеревенелым, нескладным и таким громадным телом.