Филип Фармер - Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол

Но теперь, с прибытием нового человека с Земли, утерянное знание становилось доступным, а значит, появилась возможность снабдить ракеты всем необходимым и заставить их взлететь к одной из Шести Летящих Звезд. Землянин мог бы изучить ракету, определить объем нужного запаса топлива, а потом снарядить ее для долгого путешествия.

Вторым путем был земной корабль. Допустим, он мог бы пригласить землянина зайти в корабль…

В поле зрения Растиньяка появились гигантские ворота, ведущие в замок Мапфэрити, и ход его мыслей прервался.

ГЛАВА 8

Остановив «рено», Растиньяк велел Арчембоду найти слугу великана, чтобы тот заправил машину, помассировал ей ноги с жидкой мазью и заодно осмотрел копыта — все ли в порядке с подковами. Арчембод обрадовался возможности навестить Мапфабвишина, слугу великана. Он ведь так давно с ним не виделся. Маленький ссассарор был когда-то активным членом гильдии похитителей яиц, пока однажды ночью три года назад не попытался прокрасться в комнату-сейф Мапфэрити. Хитрый гильдейский вор благополучно миновал все расставленные великаном ловушки и нашел в его сейфе двух гусей, уютно устроившихся на ложе из минералов.

Дивные гуси вели себя тихо, когда он, в перчатках на свинцовой прокладке, поднимал их и заботливо укладывал в сумку, тоже освинцованную. Они даже не воспринимали его присутствия. Взращенные в лабораторных условиях, они имели форму реторты и даже не сознавали, что живут. Их протоплазма представляла собой сложную смесь углерода с кремнием. Они с хрустом разгрызали свинец и другие элементы, жевали свою жвачку, заглатывали, перерабатывали, и ежемесячно, с регулярностью хорошо отлаженного часового механизма — как движение звезд или кружение электронов, — каждый из них откладывал по восьмиугольному яйцу из чистого золота.

Тихо ступая, Мапфабвишин вышел из сейфа и уже считал, что находится в безопасности, как вдруг в полной тишине раздались пугающие, потрясающие и совершенно неэтичные, с его точки зрения, громкие звуки, издаваемые гусями.

Он побежал, но был недостаточно проворен. Поднятый с постели оглушительным трезвоном, сюда, спотыкаясь на бегу, примчался великан и поймал вора. Согласно контракту, заключенному между гильдией яйцепохитителей и лигой великанов, член гильдии, схваченный в пределах замка, был обязан отслужить хозяину гуся два года. Мапфабвишина одолела жадность: он пытался унести обоих гусей. А значит, был обязан прислуживать великану в течение двойного срока.

Позже он узнал, каким образом попался в ловушку. Сами гуси не подавали никаких звуковых сигналов. Не имевшие рта, они были просто не способны на такое. Как выяснилось, Мапфэрити прикрепил у входа в помещение сейфа так называемого охотника на гусей. И если гусь оказывался поблизости от этого устройства, оно громко щелкало. Оно могло учуять гуся даже сквозь свинцовую прокладку сумки. Когда Мапфабвишин проходил под ним, то его щелчки разбудили крохотную Кожу внутри устройства. Кожа, которая, в сущности, представляла собой легочный мешочек и голосовые органы, стала подавать предупреждающие сигналы. Вот так карлик Мапфабвишин и начал свою службу у великана Мапфэрити.

Растиньяк знал эту историю. Ему было известно также, что Мапфэрити заразил парня философией насилия и что теперь тот является славным членом подполья. Растиньяку не терпелось сообщить Мапфабвишину, что его служба у великана подошла к концу и он больше не слуга Мапфэрити и отныне может занять место в его, Растиньяка, отряде на равных со всеми правах. Подчиняясь, естественно, приказам Растиньяка.

Мапфабвишин лежал, растянувшись, на полу и храпел, распространяя вокруг себя кислый запах. Рядом, взгромоздившись на стол, спал седой мужчина. Он лежал, повернув голову в сторону посетителей, и являл их взору такой же широко разинутый, как и у ссассарора, рот, обдававший их с ног до головы смрадным дыханием. В свисавшей со стола руке он сжимал пустую бутылку. Еще две валялись на каменном полу, одна из них была разбита.

Рядом с бутылками валялись Кожи обоих спящих. Растиньяк удивился, почему Кожи не доползли до вешалки и не повесились на нее.

— Что с ними случилось? Чем тут пахнет? — пришел в недоумение Мапфэрити.

— Не знаю, — признался Арчембод, — но зато знаю его гостя. Это отец Жюль, кюре гильдии яйцепохитителей.

Растиньяк, удивленно приподняв брови, подобрал бутылку, на дне которой еще плескался остаток, и выпил его.

— Mon Dieu, да это же вино для причастий! — вскричал он.

— Для чего им понадобилось пить его? — удивился Мапфэрити.

— Понятия не имею. Буди Мапфабвишина, а святой отец пусть поспит Кажется, он слишком притомился от столь усердных трудов на духовном поприще и, несомненно; заслуживает отдыха.

На маленького ссассарора выплеснули ведро холодной воды, и тот, пошатываясь, с трудом встал. Увидев Арчембода, он заключил его в объятия.

— Ах, Арчембод, старый мошенник, дорогой мой умыкатель детей и гусиных яиц, как же я рад тебя снова видеть — до трепета ушей своих!

И они в самом деле трепетали. С ушных перьев слетали красные и синие искры.

— Что все это значит? — с суровым видом прервал его Мапфэрити и указал на грязь, заметенную в углы.

С чувством собственного достоинства, которого у него было не так уж много, Мапфабвишин произнес:

— Святой отец Жюль заехал проведать нас. Он, как вы знаете, постоянно разъезжает по стране, навещая свою паству. Он выслушивает наши исповеди и служит мессы для нас, бедных яйцепохитителей, которые оказались настолько невезучими, что попались в когти некоего богатого и жадного великана антиобщественного поведения, который слишком скуп, чтобы нанять себе слуг, а вместо этого захватывает их силой, и который не захочет нарушить условия контракта, чтобы позволить нам уйти до окончания срока службы…

— Умолкни! — прогремел Мапфэрити. — Я не в состоянии целый день напролет выслушивать таких, как ты. У меня слишком болят ноги. Ведь я тебе всегда разрешал — и ты это знаешь — уходить в город на субботу и воскресенье. Что же тебе мешало навестить там священника?

— Вы прекрасно знаете, что ближайший город находится в десяти километрах отсюда и что в нем полно пантеистов[45], — ответил Мапфабвишин. — Священника там днем с огнем не сыскать.

Растиньяк расстроился. И вот так всегда. Этих людей невозможно ни поторопить, ни заставить относиться к чему-либо серьезно. Взять хотя бы предмет их беседы, на который они сейчас попусту тратят столько слов. Всем известно, что Церковь давно объявили вне закона, так как она выступала против использования Кож и кое-чего другого, связанного с ними. И как только Церковь оказалась незаконной, ссассароры, жаждавшие введения своей системы, основанной на взаимозависимости органов власти, договорились через министра по злонамеренным делам о неофициальном юридическом признании Церкви.

Хотя местные жители принадлежали к пантеистической организации, известной под названием «Дети матушки-природы», все они затем стали членами Церкви землян. Они действовали на основании теории, провозглашавшей, что лучшим способом обезвредить какую-либо организацию является массовое вступление в нее. Но ни в коем случае не подвергать ее гонениям. От этого она только выиграет.

К большому огорчению Церкви, теория действовала. Как можно бороться с врагом, который стремится в лоно вашей церкви и к тому же соглашается со всем, чему его учат, но в то же время продолжает поклоняться другому богу? Предположительно оттесненная в подполье, Церковь числила среди своих сторонников всех обитателей суши, начиная с короля и ниже.

Время от времени священники забывали надеть Кожу, выводя из дома, и тогда их брали под арест. Потом их освобождали, устраивая официальный побег из тюрьмы. Тех из них, кто отказывался действовать заодно, насильственно похищали, увозили в другой город и там отпускали на свободу. Также бесполезно было для священника во всеуслышание бесстрашно объявлять, кто он такой. Все притворялись, будто не знают, что он скрывается от правосудия, и упорно продолжали называть его официальным псевдонимом.

Тем не менее лишь немногие священники были подобными мучениками. Длительное, в течение многих поколений, ношение Кож заметно ослабило религиозный пыл.

В случае с отцом Жюлем самым загадочным для Растиньяка было вино для причастий. Насколько он знал, ни сам священник, ни кто-либо другой в Ле-Бопфее никогда не притрагивались к этому напитку, кроме как во время ритуала. И в самом деле — никто, кроме священников, даже понятия не имел, как приготовить это вино.

Растиньяк тряханул священника.

— Что случилось, отец? — спросил он.

Отец Жюль зарыдал:

— Ах, мой мальчик. Ты уличил меня в моем грехе. Я — пьяница.