Евгений Гуляковский - Мир в латах (сборник)

— И Сияющая Друза, — как бы невзначай бросил Сэм.

— …И Сияющая Друза, — повторил Баттиски и пристально посмотрел на Сэма. — Все это сказки для малышей.

— Что?

— Опасности. Кто-то придумал страшную сказочку, а все ей верят… Просто Сияющих Друз очень мало, вот каждая находка и становится сенсацией. Поэтому такие оборванцы, как мы, и шастают по всему Космосу, чтобы найти ее.

— А как же Пат Горофф? — повернулся к Джиму Бела вен и.

— Ты же слышал эту историю? Как он вырвался с Каранга один, полуобгоревший, на искалеченном звездолете А где Джо Оборванец, Вилли Уилкинсон, Пауль Брайтнер? Где их корабли? Все они тоже надеялись найти планеты Легантов… Скажи спасибо, что наш звездолет покрепче развалин этих ребят. Они же летали на таких кастрюлях, которые годились разве что на свалку. Где они? Космос большой. Но в одном я уверен — что ни до одной планеты они не добрались, рассыпались в Космосе. Что же касается Гороффа… Ты видел его? Встречался с ним?

— Нет. Ты же знаешь, он в лечебнице.

— А в какой?

— Известно, в какой… — пробурчал Сэм.

— Так вот, когда ты свихнешься, Сэм, еще и не такого наговоришь.

Баттиски снова приложился к бутылке.

— Капитан Мак-Маггой привез Сияющую Друзу, — сказал Сэм Белавенц. — Их вернулось только четверо из двенадцати. Ты понимаешь, четверо! И они молчат. И лучше их не спрашивать о том, как им досталась Сияющая Друза. Трое из них поседели. Полностью. До последнего волоска. Да и Мак-Маггой, вероятно, поседел бы тоже, если бы не был лыс, как колено.

— Да, их вернулось четверо из двенадцати, — зловеще улыбнулся Баттиски и наклонился к Сэму. — Один ты такой дурачок и ничего не понимаешь Они получили по миллиарду, а если бы их вернулось двенадцать, то доля бы уменьшилась в три раза. Так что арифметика простая. Я давно раскусил этого Мак-Маггоя.

Сэм отшатнулся.

— Так что арифметика простая, — повторил Джим, пристально глядя на Сэма. — И молчат они поэтому.

— Ты думаешь… — начал Сэм.

— Ладно… — прервал его Баттиски и посмотрел вверх Его заросший щетиной кадык задергался. — Проклятая планета! Хотя бы клочок неба. Сидишь, как под крышей.

— У меня тоже такое чувство, — сказал Белавенц, — словно под колпаком. И кто-то наблюдает, рассматривает, как в микроскоп. А ничего не случилось. И засекли мы ее сразу, и нашли быстро, и погрузили. Как-то странно все это. Слишком гладко. Я-то надеялся, что будем с боем добывать, ну, там звери какие-нибудь, или извержение вулкана, или еще что-нибудь..

— Ты видел ее? — спросил Джим, по-прежнему глядя вверх. — Я-то даже не посмотрел — стоял на часах, сторожил неизвестно от кого…

— Видел.

— Какая она?

— Ну… Это не объяснишь, — замялся Сэм. — Это как свет.

Джим одним глотком допил виски и швырнул бутылку в сторону между стволов. Липкая грязь поглотила ее без звука.

Сэм встал.

— Пора ехать.

— Погоди-ка, Сэм. — Баттиски схватил его за руку, колючими глазками впился в лицо. — Ты меня понял?

— Ты о чем?

— О том самом. Ты знаешь…

Неприятный холодок пополз у Сэма под рубашкой.

— Джим…

— Нет… Погоди. Дай я скажу… Сэм, отсюда до корабля два часа езды. Два часа. Нам ничто не помешает. Это сказки… Никого тут нет… Нам ничто не помешает. — Баттиски говорил все быстрее, словно боялся, что его остановят. — Мы справимся вдвоем — ты и я. Два часа езды, знакомая дорога. Ты поведешь корабль. Мы станем богачами. На двоих — это по два миллиарда.

Сэм стоял неподвижно, глядя на Баттиски. Этот человек прочитал все его тайные мысли. Когда он начал думать об этом? День назад, неделю? Когда работал поденщиком на фотонных грузовиках или перебивался гнилыми овощами на свалках Венеры, когда трясся от холода в почтовых отделениях планетолетов ближнего следования или обливался п том, работая кочегаром на плазменных печах Фононных заводов? Всю жизнь он искал свой шанс. И вот теперь… Надо только переступить через шаткий барьерчик совести.

Сэм улыбнулся. Он все же решил для себя.

Медленно поднял голову.

Баттиски смотрел на него, не отрывая маленьких глаз, и Сэм машинально отметил, что под мышкой у Джима был вороненый ствол протонострела. Предосторожность не помешает.

“Ну что же, Сэмюэль Белавенц, ты был хорошим парнем”, — подумал Баттиски и разлепил непослушные губы.

— Сэм, старина, — он похлопал Белавенца по плечу. Тот брезгливо отстранился, но Баттиски не заметил этого, — я не сомневался в тебе. Ты парень что надо! Мы с тобой горы своротим. Прикинул я — одному мне никак не справиться… Корабль-то подниму, а вот рассчитать курс — с этим у меня плохо…

Белавенц сжал зубы.

— Так что же, Джим, — процедил он, — если бы ты мог справиться один, и меня бы уложил, не моргнув глазом? Так, что ли?

Баттиски снова захохотал:

— Вот как ты повернул! Ну, парень, ты мне нравишься, — и, внезапно став серьезным, наклонился к Сэму и схватил его цепкими пальцами за воротник комбинезона. — Не бойся. Теперь-то нам вместе по одной дорожке идти. Вот так-то…

— Пусти, — рванулся Сэм.

— Нет, постой, послушай меня, — маленькие глазки Баттиски сверлили лицо Сэма, — я давно тебя приметил. Тогда — на Мицаре, помнишь? Ты пришел без Коротышки Булля. Тогда-то я на тебя и положил глаз. Коротышка ведь поклялся мне пришить тебя, один я об этом знал. А он обычно свои обещания выполнял.

Сэм почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.

— Коротышка утонул в болоте, — пробормотал он.

— Ну и ладно, — тихо сказал Баттиски, не отводя глаз от лица Сэма. — Утонул и утонул. И хватит об этом. В двенадцать они делают привал. Сейчас на “Птенце” идем назад. Через два часа придется его оставить и дальше пешком, чтобы не поднимать шум. По моим расчетам примерно в четверть первого мы до них доберемся. Ну, а дальше…

Он достал из-под сиденья еще одну бутылку виски, открыл. Запрокинув голову, сделал несколько глотков и неожиданно рявкнул:

— Ну, что стоишь? Заводи двигатель…

…Через два часа они въехали в густой подлесок. Огромные стволы по-прежнему уносились ввысь, но теперь между ними кустилась молодая поросль высотой в полтора-два человеческих роста. След “Буцефала” проходил сквозь нее, как широкая просека. Дальше пошли пешком. С собой взяли только протонострелы да Баттиски не забыл сунуть в задний карман комбинезона неизменную бутылку.

Идти было тяжело. Густая грязь не отпускала ноги, липла к ботинкам тяжелым грузом. Здесь было больше ядовитых лишайников. Собственно, это была какая-то местная форма жизни, лишь по виду напоминающая лишайники. Они цеплялись за одежду, оставляли болезненные ожоги на открытых частях тела. Впрочем, это была единственная неприятная разновидность растительности Зелени.

Сэм шел позади, с трудом вытаскивая ноги из грязи, и тупо смотрел в спину напарника, туго обтянутую пропотевшей тканью комбинезона. Баттиски, не оборачиваясь, неторопливо шагал, по-бычьи склонив коротко остриженную голову. Сэма бесила эта непоколебимая уверенность. Он с трудом переставлял ноги, стараясь попадать в следы, оставленные Джимом. Ему хотелось стать таким же толстокожим, не чувствующим ни колебаний, ни угрызений совести крепышом, идущим напролом и готовым перегрызть глотку любому, кто возникнет на пути. Он мучился от сознания того, что не станет таким никогда, но почему-то ему хотелось сорвать с плеча протонострел и разрядить весь заряд в эту широкую потную спину.

…Баттиски остановился так внезапно, что Сэм наткнулся на него.

— Тихо!

— Я ничего не слышу, — оглянулся вокруг Сэм.

— Это они. Я чую…

Баттиски преобразился. В его фигуре появилось что-то цепкое, кошачье. Глаза, прищурившись, почти совсем скрылись в набрякших веках. Он пригнулся и коротко бросил Сэму:

— За мной!

Но вдруг остановился и, поймав Сэма за воротник, притянул к себе. Сэм увидел его потное, заросшее щетиной лицо и острые щелочки глаз. Его замутило от резкого запаха перегара. Баттиски придвинулся еще ближе:

— Н-н-ну, смотри!.. Теперь не отступать!..

И, отвернувшись, углубился в подлесок. Белавенц молча последовал за ним.

Они сошли с колеи и, сделав полукруг, снова приблизились к ней со стороны леса. Теперь и Сэм слышал приглушенные голоса, которые доносились из-за деревьев. Баттиски остановился.

— Давай ползком! Белавенц засомневался.

— В грязь! — тяжелой ладонью ткнул его в спину Джим и сам беззвучно лег в жидкое месиво.

Через несколько десятков метров между деревьями показалась тяжелая глыба “Буцефала”. С еще большими предосторожностями они добрались до небольшого пригорка. Отсюда “Буцефал” был как на ладони.

— Так, четверо есть, — хрипло шепнул Баттиски. — Где же пятый?