Илья Некрасов - Сумма биомеханики
Когда он наклоняется ближе, веки пленницы чуть-чуть приподнимаются.
– Где я?.. Вы доктор?
Айрин тихо стонет и снова теряет сознание.
Ее губы пытаются прошептать что-то, но тщетно. С них срывается новый стон и стекают капельки крови. В лужицу, собравшуюся на полу под головой, проникает струйка красного цвета.
Мышцы лица расслабляются, и с него постепенно сходит маска страдания. Она больше не чувствует жестокости военного времени. Полуприкрытые глаза будто проясняются, остановившись на скульптуре ангела где-то ближе к потолку.
Священник приседает рядом и понимает: ей стало легче. Видно, как боль понемногу исчезает… И это действительно так. Словно чья-то рука медленно вынимала раскаленную иглу-шип, что была вдавлена в голову… а через какое-то время невидимый палач совсем отпустил ее. Вот только кровоточащая рана в голове, да и сам шип никуда не исчезли. Его хищное острие продолжало смотреть прямо в ранку, выжидая момента для следующей пытки. Нет сомнений, что она случится, но только позже. Сейчас она свободна. Пленница в черной реке забытья, где боль отступает перед сумраком, где ее место занимает опустошающая темнота, несущая освобождение от страдания. Нет мира – нет боли. Тело же просто продолжает дышать, работать, как механическая машина, у которой еще не скоро закончится завод. Плоть не заставляет чувствовать голод и боль, и душа впервые за долгое время свободна. Она укрывается в долгожданной темноте.
Воспоминания заканчиваются, и цепкий испытывающий взгляд Айрин снова падает на мужчину.
– Надеюсь, вы не передумали? – неожиданно мягким голосом спрашивает она.
Хеллиг отводит глаза, и тогда девушка опускает руку в карман плаща.
– Вот, смотрите.
Гремит гром. За окном ослепительно блистает молния – она озаряет келью и распятие.
Это подборка фотографий, сделанных в нацистских концлагерях!
Айрин буквально вдавливает их в руки священника. Тот бросает на карточки короткий взгляд и сразу зажмуривается. Принимается что-то шептать и креститься.
– СС. Вина вашего брата. Наша общая вина… я ведь тоже немка.
Вернув фотографии, Хеллиг отворачивается от нее – он смотрит на распятие.
– Поэтому англичане забросили вас сюда? – срывается с дрогнувших губ.
На его глаза наворачиваются слезы. Кажется, мужчина готов расплакаться.
Девушка немного медлит с ответом, но затем решает ответить… правдиво.
– Я жила за городом, и даже была в этой церкви несколько раз. Мне кажется, я помню вас или… Тогда я носила другое имя. В 27-м моего брата убили, и мы решили бежать. Но нельзя прятаться вечно. Есть вещи, от которых не скроешься.
– Хорошо, – священник вытирает единственную появившуюся слезу. – Вы, должно быть, не одна. Кто-то еще… из группы выжил?
– Нет, – она поджимает губы, на лице играют желваки. – Зато тайник со снаряжением сохранился.
Хеллиг опускается на койку:
– Зачем так спешить? Помощь уже близко. Город скоро освободят.
– Советы.
Мужчина с опаской смотрит на разведчика.
«Что?»
– Оружие возмездия не должно им достаться. Оно не для… – девушка пытается подобрать слова, – безбожников. В нем что-то…
Айрин прикрывает глаза и в легкой растерянности мотает головой.
– Неправильное… это испорченная… – она выдавливает из себя и не договаривает.
Хеллиг опускает глаза и разводит руками:
– Я верю, верю. Не знаю почему… Потому что хочу этого?
На какое-то мгновение глаза девушки озаряются ликованием, но она быстро подавляет вспышку.
– Снаряжение будет под второй скамейкой слева.
Хеллиг бросает на нее короткий взгляд и успевает заметить, что та с едва заметной улыбкой смотрит на распятие.
– Вам лучше исповедаться.
– Конечно, отец, – кротко говорит она.
Айрин приближается к распятию и, поравнявшись со священником, опускается на колени. Она смотрит на крест и соединяет ладони в молитвенном жесте.
К нужной скамейке подходит Хеллиг. Этим утром храм как раз совершенно пуст.
Мужчина ищет тайник и извлекает из него сверток. Разворачивает находку. Пальцами свободной руки трогает два баллона, показавшиеся из бумаги. Баллоны приплюснутой формы и снабжены ремешками – так, что их можно легко спрятать под рукавами сутаны.
– Газ, – тихо произносит Хеллиг.
Он отодвигает баллоны в сторону и смотрит на появившиеся в свертке… маленький шприц-тубу и коробочку.
– Противоядие.
Странные находки начинают пугать его.
– Зачем ей устройство? – он вполголоса спрашивает себя. – Для чего оно нацистам?
«Почему меня заставили молиться перед ним?»
Что означает странное название – FTH-IA?
В храм входит пара пожилых прихожан, и Хеллиг поспешно прячет снаряжение.
Он идет по набережной, наблюдая последние приготовления к штурму. В голове звучит голос Айрин, которая накануне инструктировала его: «Кроме вас, никто не проберется туда. В коробке две таблетки. Их нужно проглотить сразу после инъекции. Не вскрывайте контейнер до укола! Иначе препарат быстро окислится».
Священник останавливается у пулеметного гнезда, сложенного из мешков с песком. На месте недостроенной стенки укрепления – дерево, которое рубят двое солдат ополчения. «Новобранцам» по сорок-сорок пять лет… возможно, они помнят эту липу с детства.
По крайней мере, Хеллиг помнит ее. Он рос вместе с нею, а теперь два ржавых топора беспощадно рубят по живому. Ничего не вернуть. Ничего.
Его отвлекает звук мотора: по реке проплывает торпедный катер с зенитным автоматом на рубке, направляющийся в сторону моря.
Где-то вдалеке виднеются баржи, их уже приготовили к подрыву с целью изменения фарватера.
Да, русским придется непросто. Город будет драться до последнего вздоха… или – кто знает? – даже после смерти. Трудно поверить, что конец наступил так быстро. Уцелеют ли эти дома, похожие на игрушки, набережная? Господи, неужели именно здесь гулял Кант, погруженный в свои вопросы: «Кто я? На что могу надеяться?»
Священник следует дальше, укутавшись в собственные мысли и не чувствуя холодного ветра с моря.
– В настоящее время его нет, – растягивает слова дежурный по управлению РСХА, сидящий за столом у выхода из здания.
Неприятный тип с повадками удава. Немигающий взгляд в оправе очков и холодное спокойствие. Нарочито медленные и плавные движения. Только что не шипит. Неужели был доктором до мобилизации?
– Это очень важно. Свяжитесь с ним, – священник смотрит прямо в настороженные глаза нациста, в которых пляшут ядовито-зеленые оттенки.
Несколько секунд обершарфюрер изучает внешний вид Хеллига, от чего тому хочется провалиться сквозь землю.
«Что, может и в рот заглянете?»
– Хорошо… Конечно. Вы правы.
Дежурный поднимает трубку служебного телефона и куда-то звонит.
Черный мерседес вновь везет священника по безлюдным улицам Кенигсберга, точно замершего перед ударом советских войск. Сидящий рядом офицер СС надевает ему на глаза черную повязку.
В очередной раз оказавшись в полной темноте, Хеллиг припоминает недавний разговор с братом.
– Не самое удачное время для звонка.
– Да, да… Прости… Но я понял…
– Что ты понял? – кажется, перебил брат.
– Все нуждались в моей помощи, не только женщины… Я согласен помогать. Нужно было соглашаться с самого начала.
«Здесь он выдержал паузу».
– Уже не имеет значения. Хотя… я пришлю машину.
Сопровождающий офицер ведет Хеллига по лесной тропе к охраняемому входу в бункер.
Внезапно раздается истошный вой сирены, и двое часовых замирают, со страхом уставившись в небо. Офицер, заметив их реакцию, вполголоса произносит какое-то ругательство и быстро отворачивается от сжавшихся фигур.
Через минуту они подходят к массивной запертой двери, и нацист снимает черную повязку.
Проход вглубь комплекса охраняют двое солдат СС, внешне похожих друг на друга, но один из них с жутким шрамом на лице, а второй – на горле. Они принимаются открывать тяжелый и сложный замок, беседуя друг с другом.
– Отступали шесть суток, – произносит часовой с травмированной шеей. – Ничего не ели. Драпали. Болота и чащи. Русские перерезали дороги. Танки. Авиация. Непрерывные обстрелы. С ума сойти. Представляешь, на пятую ночь командир застрелился… нет, долг ни при чем. Просто спятил. Тогда многие не выдерживали и слетали с катушек. Сейчас вспоминаю, и в дрожь бросает… Неделя без сна, настоящий ад. Мы валились с ног. Стоит остановиться, и все, ты бревно. Смотришь на такого и не понимаешь, жив или мертв. Или спит как убитый.
Офицер с презрением смотрит на часового.
– Ты спрашивал, – продолжает тот, – о последнем бое перед операцией?.. Как его забудешь! До сих пор снится. Каждую ночь проживаю заново… Первое время боялся закрыть глаза, зная, что вновь окажусь там. Колонна двигалась по ущелью. Не могу понять – чем занималась разведка. В общем, попали в засаду. Место неудобное. По обеим сторонам вершины гор и колонну оскальпировали. Первый БТР подорвался на мине. Замыкающего сожгли фугасом с огнесмесью. Затем стали работать бронебойщики из крупнокалиберных винтовок… Знаешь, такие пули по пятнадцать миллиметров. Насквозь прошивают сантиметровый лист. Причем они ставили на винтовки оптические прицелы… Это не просто снайперы, а сама смерть. Перед нами шел БТР с огнеметчиками, так вот стрелок попал как раз в баллон. Все взорвалось к чертям! Они сгорели, мать их… Один выстрел – и десять трупов. Я видел: люди превратились в факелы. Визжали, как свиньи на бойне. И длилось это… Их вой до сих пор стоит в ушах… Водитель перепугался, броневик налетел на валун и перевернулся. Меня придавило. Даже не мог пошевелиться… Закрыть глаза и то не удавалось. Просто смотрел на этот ужас… Нет, нас сопровождал танковый взвод. Но их орудия имели слишком маленький угол возвышения. От пушек не было проку – однако за танками многие укрылись. Не знаю, возможно, так сработала ловушка красных. Когда под днищами «четверок» собрались почти все, кто выжил под пулеметным огнем, с гор спустили собак. Эти обвязанные взрывчаткой овчарки. Их невозможно остановить. Собаки постоянно петляли, прячась за камнями. И каждая забралась под свой танк… Столько трупов я больше не видел. Взрыв и оторванные руки, ноги, огонь, фонтаны крови… Не помню, чем все закончилось. Кажется, появилась наша долбаная авиация… К тому времени она стала для нас так же опасна, как для противника. А может, это были штурмовики русских, добившие колонну. Слышал, у них такие машины – «железный Густав»? Он же «мясорубка», не оставляющая живых. Реактивные снаряды, пушки. Один заход, и конец… До сих пор снится, как отползаю от горящего БТР. Наверное, взрыв сдвинул его, и я смог освободиться, выбраться из кучи тел. Остальные погибли. Выбрался только я. По крайней мере, никого больше не видел… Единственное… не помню, как вылезал.
