Сергей Дубянский - Пятая жизнь
Если б Паша относился к жене хоть чуточку по-другому, то, возможно, жизнь не выглядела такой беспросветной, но, с другой стороны, в чем Юля могла упрекнуть его? В деньгах муж ее не ограничивал, не закатывал сцен ревности, не устраивал пьяных дебошей, в день рождения являлся с цветами и подарком — идеал, короче. И неважно, что всякой золотой мишуры, которую некуда надеть, скопилась уже целая шкатулка (иногда Юле начинало казаться, что «поздравительные мероприятия» записаны у него в ежедневнике, наряду с деловыми встречами и переговорами, а за подарками он посылает секретаршу, если таковая имелась).
«А как думаешь, зарабатываются серьезные деньги?» — любил повторять он абсолютно спокойным голосом; на этом Юля стыдливо умолкала и уходила в другую комнату, понимая, что полностью не права — деньги, к которым она давно привыкла, достаются именно тем, что ни на что другое места в жизни не остается. Юля перестала даже намекать, что неплохо б сходить вместе в театр или ресторан, не говоря о том, чтоб куда-нибудь уехать и просто побыть вдвоем — подобная химера уже не будоражила ее воображение.
Пару лет назад ощущение «бесплатного приложения» достигло критической точки, и она попыталась вырваться из клетки. Правда, походило это, скорее, на восстание декабристов, чем на настоящую революцию — уходить от Паши она не собиралась, а решила всего лишь построить собственную, параллельную жизнь. Для этого она закончила бухгалтерские курсы, но Паша поставил условие, либо она начинает жить на свои деньги, либо он готов повысить ей довольствие, но жена по-прежнему сидит дома. Юля три дня думала и сдалась — даже не потому, что боялась остаться без средств, а не смогла представить, как они будут жить вместе, но каждый на свои деньги. Ей показалось, что при такой независимости семья распадется не только в финансовом, но и в самом прямом смысле, и они быстро окажутся каждый сам по себе.
Возможно, если б у них были дети, все б складывалось по-иному, но… Чью вину тут считать большей, по негласному договору, они старались не выяснять. К тому же, при трезвом анализе, Юля прекрасно понимала, что никакой ребенок ей уже не нужен; это лишь абстрактная соломинка, которую придумывает себе каждый, заблудившийся по жизни, человек. Как только фантазия рисовала это орущее ночи напролет, писающее, какающее в кроватку и при этом постоянно требующее еды, существо, Юлю охватывал панический ужас; потом он проходил, сменяясь вполне корректной формулировкой — все надо делать вовремя. Причем, «вовремя» относилось не к возрасту (тридцать два года — это вообще не возраст!), а к психологическому состоянию. Но вовремя не получилось…
Тогда у них не было не только трехкомнатной квартиры, а даже своего угла, и от «макаронной диеты» спасала лишь помощь Пашиных родителей. Как в таких условиях оставлять ребенка, возникшего совершенно нежданно?.. А никак — это Паша доказал очень грамотно, и она согласилась, решив, что все еще получится потом, но то ли гинекологи сделали что-то не так, то ли Юлин организм оказался излишне капризным, но потом ничего не получалось.
Юля бросила окурок в стоявшую рядом урну и уставилась вглубь парка. Она еще помнила ностальгическую фигуру пионера, запускавшего в небо маленькую ракету; ряды скамеек с выгнутыми спинками, вечно облепленных старичками-шахматистами; мороженщицу с обшарпанной белой тележкой. Теперь на месте всего этого стояло сверкающее здание «McDonald’s», проглотившее заодно и добрую половину деревьев; а еще «Baskin Robbins» назывался тогда кафе «Россиянка» (по праздникам родители водили ее туда). Юля не знала, хотелось бы ей вернуть то время или нет. Конечно, хорошо снова ощутить, что впереди целая жизнь, но ведь ее новый вариант мог бы сложиться гораздо хуже нынешнего. Сколько людей не имеют того, что для нее является нормой, а она еще «нос воротит», мечтая о чем-то феерическом!..
Через парк, сокращая путь, тек жидкий людской ручеек. Юля не вглядывалась в лица, воспринимая, как в калейдоскопе, лишь смену цветовых пятен, но одно из них, ярко красное сверху и белое внизу, вдруг направилось в ее сторону.
…Господи, Наташка, что ли?.. — Юля присмотрелась внимательнее, — такая рыжая?.. Сколько ж мы не виделись? Да, почти год. Курсы закончили два года назад, а виделись… правильно, в прошлом году, тоже летом…
— Привет, — Наташа улыбнулась, присаживаясь рядом, — смотрю, ты или не ты….
— Я, — Юля обрадовалась. Это был человек из ее маленького, почти несуществующего, но собственного мирка.
— На солнышке греешься? — Наташа достала сигарету, — зарабатываешь «свекловичный загар»?
— А что еще делать? — первый радостный порыв прошел, и Юля судорожно думала, о чем они могут поговорить. Что осталось у них общего?
— Так и не работаешь? — спросила Наташа.
— Пашка не разрешил. Говорит, лучше сам буду платить тебе зарплату.
— Кто б мне такое предложил, — Наташа вздохнула, — а я три фирмы тяну. Сейчас, вот, бегу из налоговой. Проверку на нас «доброжелатели» наслали, но, вроде, отбились малой кровью. Ты не представляешь, что сейчас за система налогообложения!..
Юля вдруг подумала, что этот человек уже не принадлежит ее миру и радовалась встрече она зря.
— …Детей у вас так и нет? — Наташа на полуслове оборвала профессиональные рассуждения.
— Откуда ж они возьмутся?
— Ну, муж-то ведь есть, — чувствовалось, что Наташа настолько довольна собой, что проблемы, касавшиеся других, выглядели мелкими и легки разрешимыми.
— Он весь в делах. Я его почти и не вижу.
— Главное, чтоб деньги в дом носил, — резюмировала Наташа беззаботно, — а то некоторые, лежат на диване целый день и ждут, когда жена продукты купит, да еще пожрать приготовит… слушай, прошлый раз ты рассказывала, что у тебя «роман»…
— Да не было никакого «романа»! — Юля с трудом вытащила из небытия улыбающееся лицо с ямочками на щеках и высокую атлетическую фигуру мужчины, от которого осталось только имя. Разве можно это назвать «романом»? Скорее, очередная (после попытки работать) форма протеста, ведь никакой любви там не было и в помине. Позже Юля поняла, что вела себя, как маленькая девочка, поступающая назло родителям, если те не покупают ей куклу. Правда, для маленькой девочки существовал готовый рецепт — вместо куклы, она б получила хорошего ремня, и сразу усвоила, что идти против родителей не стоит; Юле же, для осознания бесперспективности своей затеи, потребовался целый месяц. Роль «ремня» в ее случае выполнили невероятные стечения обстоятельств, подействовавшие не менее болезненно и поучительно, чем исхлестанная попа.
К примеру, когда Андрей пригласил Юлю к себе (его жена находилась в командировке), то не смог открыть дверь собственной квартиры, сломав в замке ключ. Потом, когда они собрались выехать на природу, не завелась машина, и пришлось, как дети, целоваться в кино. Потом она умудрилась перепутать место встречи; потом в назначенный час у него возникли незапланированные дела; потом у нее не вовремя пришли «месячные»; потом…. а потом Андрей просто пропал.
Неделю Юля томилась в ожидании звонка, но, в конце концов, успокоилась, решив, что стать любовницей ей не суждено и больше даже не пыталась отвечать ни на чьи заигрывания, во избежание разочарований. Кроме того, она сделала философский вывод, что насиловать судьбу бессмысленно, и случается только то, чему надлежит случиться. Ей не слишком нравилось слово «фатализм», но оно наиболее точно отражало состояние души.
Зато едва они расстались с Андреем, Юле стал постоянно сниться один и тот же сон. Она даже хотела написать в газету, типа «Приворота» или «Летучего голландца», чтоб помогли истолковать его, но почему-то было стыдно — вроде, даже если она подпишется лишь инициалами, все мгновенно узнают ее и будут смеяться, ведь только законченные лохи в двадцать первом веке могут верить снам.
Ничего особенного в том сне не происходило. Юля просто общалась с незнакомым, не похожим ни на кого мужчиной, который не являлся ни красавцем, ни атлетом (это могло б явиться хоть каким-то объяснением). Любовью они тоже не занимались, и, вообще, во сне отсутствовало эротическое начало — они только разговаривали, причем, на утро Юля ни разу не смогла вспомнить, о чем именно. Одно время она стала думать, что общаются они на несуществующем языке, но потом решила, что не может владеть несуществующим языком, даже во сне. Короче, очень странная фантазия…
Последние полгода сон снился гораздо реже. Юля тосковала, хоть и не могла объяснить, чего ей не хватает, что дают ей бесконечные, невоспроизводимые днем ночные беседы. Если только странный мужчина — это символ надежды, что когда-нибудь ее жизнь должна будет наполниться неким содержанием, приносящим радость и удовлетворение?..
Она пыталась вызывать сон искусственно — ложилась в постель и мысленно восстанавливала знакомые черты, но они не оживали, оставаясь бесполезным портретом…
