Тахира Мафи - Уничтожь меня (ЛП)

Однажды, она поместила мою руку в огонь.

Она говорила, что это для того, чтобы увидеть будет она гореть, или нет. Увидеть — обычная ли это рука.

Тогда мне было шесть лет.

Я помню это, потому что это был мой день рождения.

Я опрокидываю блокнот на пол.

Моментально оказываюсь в вертикальном положении, пытаясь успокоить свое сердце. Пробегаю руками по волосам, останавливая их у самых корней. Эти слова слишком близки мне, слишком знакомы. История ребенка, который подвергается насилию со стороны родителей. Запертый и выброшенный. Это слишком близко к моим мыслям.

Я никогда не читал ничего подобного. Я никогда не читал подобного, что непосредственно обращается к моим внутренностям. И я понимаю, что не должен. Я понимаю, что это, так или иначе, не поможет, не научит меня ничему, не даст мне подсказку, где она могла бы сейчас быть. Я уже понимаю, что чтение этого сделает меня еще более сумасшедшим.

Но я не могу удержаться и вновь тянусь к ее блокноту.

Я повернул его и снова открыл.

Действительно ли я уже сошла с ума?

Произошло ли это уже?

Как я узнаю?

Мой интерком кричит так внезапно, отчего я спотыкаюсь о собственное кресло и оказываюсь возле стены, позади моего стола. Мои руки не перестают дрожать; лоб покрыт капельками пота. Моя перевязанная рука внезапно стала гореть, а ноги стали слишком слабыми, чтобы устоять на них. Я должен сосредоточиться, поскольку принимаю входящее сообщение.

— Что? — требую я.

— Сэр, я только хотел переспросить, все ли хорошо с вами. Собрание, сэр, если конечно я понял неправильно время, то я прошу прощения, сэр. Я недолжен вас беспокоить.

— О, ради Бога, Дэлалью, — я попытался унять дрожь в голосе. — Перестань извиняться. Я уже в пути.

— Да, сэр, — говорит он. — Спасибо, сэр.

Я прервал связь.

А потом, взяв блокнот и засунув его в карман, вышел за дверь.

Глава 11

Я стою на краю Квадранта и наблюдаю, как тысячи лиц устремлены на меня. Мои солдаты. Построенные в одну линию в своих униформах. Черные рубашки, черные брюки, черные ботинки.

Без оружия.

Кулак левой руки каждого прижат к сердцу.

Я прилагаю все усилия, чтобы сосредоточиться… на внимании и поставленной мною задаче; но мне это не удается из-за спрятанного в моем кармане блокнота, на который давит форма, а секреты его содержания мучают меня.

Я сам не свой.

Мысли запутались в словах, которые, к тому же, не являются моими собственными. Я должен глубоко вдохнуть, чтобы очистить голову; мой кулак то сжимается, то разжимается.

— Сектор 45, - говорю я, выступая непосредственно на площади в микрофон.

Они тут же переместились, откинув левую руку, и поместили правый кулак себе на грудь.

— У нас есть множество вещей, которые стоит обсудить, — говорю я, — и первая самая очевидная. Я машу рукой. Изучаю их выражения лиц.

Их изменчивые мысли так очевидны.

Они думают, что я не более чем простой невменяемый ребенок. Они не уважают меня; они неверны мне. Они разочарованы тем, что я стою перед ними; они злы; им противно видеть меня живим, а не мертвым от той раны.

Но они боятся меня.

Это все, что мне нужно.

— Я был ранен, — продолжаю я, — когда преследовал двоих сбежавших солдат. Адам Кент и Кенджи Кишимото сотрудничали в разработке плана побега, целью которого являлось похищение Джульетты Феррарс — нашего нового оружия и важного компонента Сектора 45. Им предъявлены такие обвинения, как незаконное похищение и удерживание г-жи Феррарс против ее воли. Но самое главное — они справедливо обвиняются предателями Восстановления. Когда они будут найдены — их казнят на месте.

Одно из самых простых чувств, которое можно легко прочесть — это страх. Даже на стойком лице солдата.

— Во-вторых, — на этот раз я говорю уже чуть медленнее, — в целях ускорить процесс стабилизации Сектора 45, граждан и предотвратить хаос, что был вызван в связи недавних событий, к нам присоединился Верховный Главнокомандующий. Он прибыл, — продолжаю я, — тридцать шесть часов назад.

У некоторых опустились руки. Они забыли самих себя. Их глаза широко открыты.

Окаменевшие.

— Вы должны поприветствовать его, — говорю я.

Они падают на колени.

Это странно — иметь такую власть. Интересно, гордится ли мой отец тем, что создал. Я могу опустить тысячи взрослых мужчин на колени, сказав всего несколько слов; но только с помощью его титула. Эта ужасная вещь, вызывающая своего рода привыкание.

Я считаю ровно пять ударов в голове.

— Встать.

Они поднимаются. А после маршируют.

Пять шагов назад, вперед, стоя на месте. Поднимая левые руки вверх, они сгибают их в кулаки и падают на одно колено. На этот раз я не даю команду «встать».

— Готовьтесь, господа, — говорю я им. — Мы не успокоимся, пока не будут найдены Кент и Кишимото, а г-жа Феррарс не будет возвращена на базу. Я обсужу это с Верховным Командующим в ближайшие двадцать четыре часа; наша новая миссия в скором времени будет четко ясна. Тем временем, вы должны понимать две вещи: во-первых, мы должны ослабить напряжение среди жителей и напомнить им про обещание о новом мире. А, во-вторых, быть полностью уверенными в том, что предатели Кент и Кишимото будут найдены.

Я прекращаю говорить. Рассматриваю выражения их лиц.

— Пусть их судьбы послужат примером для вас. В Восстановлении предатели не приветствуются. И мы не прощаем такого.

Глава 12

Один из людей моего отца ждет меня за дверью.

Я смотрю в его сторону, но не так долго, чтобы разглядеть черты его лица.

— Государство — это ваш бизнес, солдат.

— Сэр, — говорит он, — мне поручено сообщить вам, что Верховный Главнокомандующий ожидает вас к ужину в своих апартаментах к восьми часам вечера.

— Полагаю, ваше сообщение успешно доставлено. — Я двигаюсь к двери, чтобы открыть ее.

Он делает шаг вперед, блокируя мне путь.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

Он меньше меня примерно на фут: он проявил неуважение; даже Дэлалью не позволяет себе такого. Но, в отличие от моих людей, подхалимы под руководством моего отца считают себя счастливчиками. Быть членом элитной гвардии Верховного Главнокомандующего считается честью и хорошей привилегией. Они ни перед кем не отвечают, кроме него.

И прямо сейчас этот солдат пытается доказать мне, что он выше по званию.

Он завидует мне. Считает, что я недостоин быть сыном Верховного Главнокомандующего Восстановления. Практически, это написано на его лице.

Я должен сдерживаться, чтобы не рассмеяться, когда заглядываю в его холодные глаза и вижу там черную яму, что является его душой. Рукава его пиджака засучены выше локтя, поэтому татуировки просто выставлены на показ. Четкие черные чернильные полосы обволакивают его предплечье, переходя в красный, зеленый и синий — единственный цвет, что говорит о высоком звании солдата. Я всегда отказывался от этого бредового ритуала.

Солдат по-прежнему смотрит на меня.

Я склоняю голову в его сторону и приподнимаю брови.

— Требуется, — говорит он, — чтобы вы подтвердили приглашение.

Я пользуюсь моментом, чтобы принять решение, хотя ни одно из них не является моим.

Я, как и все марионетки этого мира, полностью подчинен собственному отцу. Это правда, что мне приходится бороться день ото дня: я никогда не мог ответить человеку, который держал свой кулак у моего позвоночника.

И это заставляет меня ненавидеть самого себя.

Я встречаюсь со взглядом солдата и удивляюсь, что на мгновение, если это можно так назвать, я теряю хладнокровие.

— Считайте, что оно принято.

— Да, с…

— Но в следующий раз, солдат, вы должны находиться на расстоянии не менее пяти футов от меня, пока не получите разрешение.

Он ошеломленно моргает:

— Сэр, я…

— Вы путаете кое-что, — обрываю я его. — Считаете, что работа на Верховного Главнокомандующего позволяет вам иметь неприкосновенность и освобождает от правил, что регулируют жизнь остальных солдат. Но тут вы ошибаетесь.

Его челюсть напрягается.

— Никогда не забывайте, — говорю я уже более спокойным тоном, — что если я захочу делать вашу работу, я могу легко ее получить. Но также не забывайте, что человек, которому вы так рьяно служите, научил меня стрелять из ружья, когда мне было девять лет.

Его ноздри раздуваются. Он глядит прямо перед собой.