Первоочередной - Андрей Потапов
Визирь был безоружен. Всё, на что он мог полагаться, – магия.
Вот её было в избытке.
Не пожалел Бальтазар способностей для своих творений. Каждому выбил у Ткани Повествования что-то особенное.
Что Ткань попросила у него взамен – неизвестно. Но только с тех самых пор владыка Царства Мёртвых очень изменился, став ещё более нелюдимым и замкнутым. Если раньше усопшие безумцы его веселили, то сейчас всё больше раздражали. Наверное, потому что мешали думать о перерождении и грядущем всемогуществе.
– Ну что, коллега? – ехидно проговорил Бешбардак. – Возьми-ка ты свою власть над городом, хорошенько скрути и готюне, уж прости меня, кой. В самую задницу, коллега!
Падишах сделал особый акцент на последнем слове, упиваясь своей будущей победой, так вероломно подстроенной самым недалёким военачальником всего Мира Эскапистов.
Идя на поводу у оскорблений Бешбардака, Ибн Заде оскалился, но вместо того, чтобы произнести хоть что-нибудь, снова отрастил перья и, взмыв над землёй, придирчиво осмотрел окрестности.
Заметив Шмаликуса, который отвлёкся поправить латы не по размеру, визирь смекнул (за счёт ещё нескольких сэкономленных секунд) и пришёл к выводу, что его пытались совершенно наглым образом убить.
– Мы же были на одной стороне! – громогласно крикнул Ибн Заде с высоты. – Вместе должны были обеспечить нашему господину и другу его закадычному перерождение! А теперь, стало быть, ты решил добиться всего один?
– Не ожидал я, что такой энайа, как ты, тьфу, то есть дурачок, ещё и слабохарактерная нюня. Посмотрите, война его разжалобила. В новом мире таким, как ты, места нет!
– Значит, ты всё уже за меня решил, – задумчиво произнёс визирь, почёсывая перья на бороде. – И твой послушный болванчик не против?
Падишах бегло посмотрел на главнокомандующего целой армией Крепководска, почётного генерала армии и личного кальянщика династии Алуфтиев. Шмаликус ковырялся в носу.
Ничего особенного.
Просто обладатель высокого воинского звания стоял возле осаждённого города и ковырялся в носу.
– Он вообще всегда не против, – пожал плечами Бешбардак. – Ладно, спускайся, пока я добрый, и прими честный бой. Этот умник всё равно ничем мне не поможет, а мы свои вопросы и сами решим. Не маленькие уже.
Падишах настолько посерьёзнел, что даже перестал употреблять турецкие словечки.
Когда у тебя настоящие проблемы, как-то не до позёрства.
– А смысл мне от честного боя? – рассмеялся Ибн Заде. – Только что я был на волоске от смерти, а теперь ты вон как запел. Не пойдёт, коллега!
Визирь посмотрел на правителя Крепководска с вызовом.
– Резонно, – вздохнул Бешбардак.
– И вообще, не забывай, что таких, как мы, по всему миру развелось, что жучков-дармоедов.
– Кого? – глаза падишаха округлились.
– Так, местная фауна, – глубокомысленно заметил визирь. – В общем, ты как хочешь, а я полетел остановить войну. Амбиции твоего господина слишком дорого стоят.
Сделав в воздухе пируэт, Ибн Заде устремился к самому эпицентру битвы, заглушая лязг мечей и моржовых зубов криком, словно из преисподней.
Такой уж побочный эффект у залеченного горла.
– Господи, что вообще происходит? – страдальчески схватившись за голову, простонал Дима.
Его воспалённый разум жаждал лишь одного – крепкого сна длиной в несколько суток, чтобы изнутри выветрилось всё, что он пережил за эти дни. Такого количества кофе ещё ни один организм не принимал с благодарностью. Только матерясь и ненавидя своего владельца.
Но писатель ещё держался на остаточной тяге, вызванной желанием поскорее всё разрулить.
И действительно, с тех самых пор, как Дима включил ноутбук и сел за текст, перерывы ему удавалось делать только ради еды и похода в туалет. И то всё с тем же ноутбуком на коленях.
Наталия дала очень смутное представление о Мире-Над-Миром, о той самой реальности, из которой произрастают тончайшие нити Ткани Повествования, окутывающей собой целые вселенные. Но Дима твёрдо знал, что там происходит что-то неладное, раз автор так переживает за сохранность этих вымышленных миров.
Насколько же надо верить в своё творение, чтобы от него начала зависеть судьба всего сущего?
Юный моряк всегда стремился к этому состоянию, но что-то сдерживало его изнутри, будто бы блокируя чрезмерную творческую активность.
Возможно, ради его же безопасности.
А то представьте себе ещё одного такого творца, но уже внутри книги. Это же расщепление реальности в квадрате!
Сначала нити расслоятся, образуя всё больше мелких волокон, а потом волокна до того натянутся, что живого места не останется ни в книжках, ни во внешнем мире.
Нигде.
А сейчас проблема существовала хотя бы только снаружи. Но решить её можно было при этом только изнутри.
Дима наблюдал за тем, как Мир Эскапистов разгорается. В каждом уголке начинались всё новые и новые войны. Текст летел с умопомрачительной скоростью, разбиваясь на параллельные колонки в пределах одной страницы, чтобы просто успевать за происходящим.
Всего за полдня книжка превратилась в ленту новостей с фронтовыми сводками, написанными сухим публицистическим текстом. Словно за клавиатурой сидит журналист и строчит беспристрастные репортажи о событиях, которые на самом деле вызвали у него море эмоций, но всё равно надо оставаться профессионалом и освещать картину объективно.
Юный писатель пробегал по строчкам красными от усталости глазами, чтобы не упустить новости о налёте говорящих деревьев на пекарей с острыми, словно ножи, носами. Чтобы наблюдать за тем, как в городе эльфов снаряжают межрасовые армии, где фалмер бьётся плечом к плечу с копией Леголаса, а брезгливые альтмеры позволяют домашним брауни оседлать свою шею. Чтобы с ужасом узнавать о совершенно бессмысленном походе котов на транзитный Маслопупск, в котором честные бурлаки набирают бочонки с валерьянкой и тащат по направлению к самому толерантному на свете Пейтеромску.
А уж что творится в оставленном богами Аминомикусе – и описать-то страшно.
На месте той самой горы, где жили эти поднебесные сущности, сгущался гигантских размеров смерч, чтобы в считанные часы сравнять с землёй весь континент со всеми формами жизни в придачу.
Даже разбуженный Везувий у пещер Альтизара не шёл ни в какое сравнение с надвигающимся концом света.
Мир Эскапистов словно бился в агонии, в один момент слетев с катушек.
А Дима продолжал читать, скорбя о своём творении, как о потерянном ребёнке.
Писатель с
