Уилл Селф - Обезьяны
— Молодец, молодец! — вскинули лапы несколько профессоров, истошно вопя в поддержку студента. Казалось, тот успешно выдержит наказание — ему и осталось-то всего пол пинты, — но тут Саймон заметил, что задница проштрафившегося задрожала и стала вытягиваться. В следующий миг шимпанзе испустил оттуда фонтан дерьма, одновременно начав кружиться. Перед глазами экс-художника пролетела сначала задница, потом пенис, потом снова задница студента. Моча и жидкое дерьмо заливали все большее и большее число зрителей. В конце концов незадачливый суфий рухнул на стол, и союзники вынесли его вон из зала.
Вместо того чтобы с отвращением отвернуться, профессора выказали живейший интерес и возбуждение по поводу извращенного ритуала. Крики восторга и бешеное жестикулирование не кончались минут десять. Наконец шум немного улегся, и Саймон сообразил, что кто-то к нему прикасается. Это был Кройцер:
— Вы ведь приехали к Гребе, не так ли «хуууу»?
— Совершенно верно, — отзначил Саймон.
— Что ж, случившееся, покажу я вам, должно было резко поднять извращенцу настроение — ну как же, на третий обед подали немного дерьма «хи-хи-хи-хи»!
Саймон не успел обдумать замечание — из ниоткуда материализовался Буснер и показал, что им пора. Саймон поклонился соседу, но Кройцер лишь тихонько щелкнул его по подставленной заднице — внимание трехбутылочного шимпанзе отвлек графин с портвейном, который как раз до него дополз.
С утра было пасмурно, но когда трое шимпанзе покинули зал, светило солнце. Гребе далеко обогнал своих гостей, и когда те, взобравшись по винтовой каменной лестнице, снова оказались в его кабинете, он уже сидел в кресле, гордо держа в лапах наполненный коричневой жидкостью графин.
— Говнеца не хотите? — полюбопытствовал философ. — Преотличное, доложу я вам.
— Спасибо, нет, — отзначил Буснер. — Саймон «ХУУУУУ»?
— Прошу прощения, что вы показали «хуууу»? — Морда экс-художника выражала глубочайшее изумление.
— Я показал, говнеца не хотите «хууууу», — повторил Гребе, для ясности помахав графином перед глазами Саймона. Вязкое содержимое приветливо забулькало.
— «ХууууГрррннн» доктор Гребе, если вы не против, я откажусь.
Буснер, надо показать, ожидал, что Саймон отреагирует на столь явное проявление копрофилии хозяина массивного кабинета агрессивно. Именитому психиатру и самому периодически случалось пропустить бокальчик-другой дерьма, но Гребе-то был самый что ни на есть страстный любитель экскрементов, вплоть до того, что в винном подвале колледжа специально для обладателя массивного кабинета вырыли обширную выгребную яму. Саймон, полагал Буснер, с неизбежностью должен был счесть эту особенность поведения шимпанзе решительно невыносимой. В чем же дело?
Не прошло и минуты, как Буснер получил отзнак на свой вопрос — за него все сделал Гребе. Не спеша попивая говно, выдающийся копрофилософ поднял заднюю лапу и застучал по Саймону:
— Мистер Дайкс, я полагал, что вы, как человек, будете чувствовать себя некомфортно перед мордой копрофила, более того, найдете мое увлечение отвратительным. Насколько мне известно, ваши собратья по виду, как те, что живут в дикой природе, так и те, что живут в неволе, весьма отрицательно относятся к собственным экскрементам. Часто они отходят на значительные расстояния от гнезд с целью справить большую нужду, а затем «уч-уч» закапывают исторгнутое в землю.
Саймон повернулся спиной к книжному шкафу и уставился на философа. Сцены по пути от дома до поезда, в поезде, в обеденном зале — день выдался нелегкий, а теперь еще этот Гребе со своей копрофилией. Не день, а сплошное извращение. Саймон, конечно, уже глубоко внедрился а мир шимпанзе, нормально чувствовал себя в их обществе, но, тем не менее, в последнее время ни разу не ощущал свою принадлежность к роду человеческому так остро, как сейчас. Ходить на четырех лапах, как обезьяны, решил он, просто удобно. Размеры, масштаб их мира меньше, чем моего, так что ходить выпрямившись — значит просто набивать себе шишки, в буквальном, медицинском смысле. Аналогично отказ от ношения одежды на нижней части тела — опять-таки не более чем формальность, знак приспособленности к миру, равно как и согласие периодически копаться в чужих задницах, извлекая из шерсти липкие комочки чего-то непонятного и распутывая колтуны. Да, Саймон довольно быстро научился жестикулировать — но что же тут удивительного? В конце концов, человеческая жестикуляция, то бишь «речь», тоже основана не только на голосе, но и на жестах. Но есть дерьмо? Нет. Никогда. Ни за что. Как и манера трахаться с дикой скоростью средь бела дня в большой компании, это подлинное воплощение звериного начала. Более того, Саймон понял, почему копрофил Гребе не вызвал у него приступа тошноты — по той же самой причине. В графине был не человеческий кал, а звериный помет. Да, его превратили в жидкость, налили в хрустальный сосуд и поставили на стол, но он вызывал не больше отвращения, чем кроличьи шарики в траве.
Поэтому Саймон отзначил философу так:
— Вы совершенно правы. Мы «уч-уч» гадим только там, где полагается гадить, — поступать иначе негигиенично. Среди людей на копрофилов смотрят как на извращенцев. И поправьте меня, если я ошибаюсь, но именно так, насколько я сумел понять за обедом из обмена знаками с другими профессорами, ваши коллеги смотрят и на вас, доктор Гребе «хуууу».
Буснер не стал вмешиваться — если Саймон хочет, чтобы его хорошенько отколошматили, то это удовольствие может доставить ему и Гребе. Но копрофилософ, вместо того чтобы наказать экс-художника за наглость физически, решил использовать в тех же целях жестикуляцию. Он запрокинул голову, уставился в потолок и, притворяясь, будто изучает лепнину, обрушил на сумасшедшую обезьяну целый водопад знаков.
— Мистер Дайкс, вам не следует забывать, под каким углом «уч-уч» людское поведение видим мы. Вот что написано в «Cauda Caudex»,[145] одном из первых трактатов о животных: «Человек называется так потому, что подражает поведению обладающих разумом шимпанзе. Он вполне понимает, что такое стихии, радуется в новолуние и грустит в последнюю четверть. У людей нет хвостов. У дьявола такое же тело — у него есть голова, но нет хвоста. И если весь человек ужасен, то его задняя часть совершенно отвратительна». Далее книга отвлекается на некую «уч-уч» теологическую дискуссию, но потом следуют знаки, имеющие прямое отношение к конкретному семантическому приему, которым вы думали меня оскорбить, итак: «Simia, латинское обозначение человека, происходит из греческого и означает «сжатые ноздри[146]». Их — наверное, я должен показать ваши — ноздри в самом деле сжаты вместе, и их морды ужасны, их щеки похожи на мерзкую пару кузнечных мехов…»
— «ХуууууГррррнннн», — нерешительно зарычал Саймон, затем показал: — Доктор Гребе, я созначен, тут вы правы, но созначьтесь и вы: люди, о которых здесь четверенькает значь, вовсе не дикие африканские люди. Этот текст, несомненно, написан задолго до первой встречи шимпанзе с настоящими людьми и, уж во всяком случае, прежде, чем шимпанзечество в массе своей узнало об их существовании и о том, что их существование для него означает «хуууу». И вообще, — продолжал Саймон, не опуская лап, — коль вы намерены привлекать столь пристальное внимание к семантике, что вообще означает знак «человек» «хуууу»? Будьте так добры, просветите меня, если можете. Прежде чем отзначить, Гребе сделал еще один большой глоток из графина с говном. Буснер видел, что оксонианец испытывает колоссальное удовольствие от обмена знаками, потому что получает новую информацию, а выдать может еще больше. Буснер был доволен и своим подопечным — то, как страстно Саймон защищает истину, которую ему сообщает психоз, само по себе очень много значило.
Гребе выпрыгнул из кресла и переполз на рабочий стол, извлек из ящика некий клочок бумаги и передал его Саймону со следующим знаком:
— Думаю, этот листочек вас заинтересует, мистер Дайкс «хуууу». Видите ли, я предполагал, что вы зададите мне этот вопрос, и написал по электронной почте одному своему союзнику в Лондон как раз на этот счет, так как знал, что Буснер привезет вас ко мне. Союзника обозначают доктор Фелпс, он работает на факультете восточных и африканских исследований. Полагаю, вам будет полезно изучить его ответ «хуууу».
Саймон взял в лапы распечатку и прочел:
«ХууууГрааа» дорогой мой Давид!
По поводу людей. Я спросил признанного эксперта по английским знакам африканского происхождения, и вот что он мне написал:
Самые ранние засвидетельствованные употребления знака «человек» показывают, что это «местное обозначение данного животного в Анголе».
В жестикуляции кимбунду (ее используют в Анголе) этот знак выглядит как «чиллаффехзе», в жестикуляции фьот (ее используют в Кабинде[147]) он выглядит как «киллафекзе», а в жестикуляции киконго (Заир) имеет форму «кильяффехзе» (зе____________________постфикс имени существительного).
