Дэвид Митчелл - Простые смертные
– Выясните, кто хозяин этой фермы, – велел морпех переводчику, который прятал лицо под маской, как ниндзя.
Затем морпех сказал в переговорное устройство, что у них все под контролем, а переводчик стал расспрашивать старика в красной куфие, кто хозяин этой фермы.
Я не слышал ответа, потому что в этот момент какой-то чернокожий навалился на Азиза, грозно приговаривая: «Сувениры, да? На память, да? Твоя работа, да?» Хвала судьбе, какой-то гром среди ясного неба заглушил мой голос, когда этот чернокожий верзила с такой силой сдернул камеру с шеи Азиза, что порвался ремень; Азиз упал ничком, ударившись лицом о землю, и уже в следующее мгновение морпех опустился возле него на колени и приставил к его виску пистолет.
Я закричал: «Нет… остановитесь! Это мой фотограф! Он на меня работает!», но все тот же гром среди ясного неба заглушил эти слова, и я внезапно оказался на земле, и мощное, защищенное наколенником колено сдавило мне горло и трахею, и я, вжимаясь в грязь, подумал: Они не поймут, что совершили ошибку, пока меня не прикончат. А потом я понял: Нет, они никогда не обнаружат никакой ошибки и попросту бросят меня в неглубокий кювет где-нибудь на окраине Багдада.
* * *– Почему они такие неблагодарные, Эд?
Аккуратный кусочек свадебного торта так и застыл у меня на полпути ко рту. Полин Уэббер обладала невероятно звучным, проникновенным голосом, да к тому же на меня уставились четверо Уэбберов и шестеро Сайксов вместе с Аоифе. Казалось, на меня смотрит даже ваза с оранжевыми лилиями. Но самое главное, я понятия не имел, кого Полин имеет в виду, поскольку уже несколько минут составлял в уме будущее электронное письмо в бухгалтерию корпорации – владельца «Spyglass». Я посмотрел на Холли, надеясь, что она мне подскажет или хотя бы намекнет, но она уставилась на меня пустыми глазами, и на лице у нее по-прежнему была маска несправедливо обиженной женщины. Хотя я уже не был так уверен, что это просто маска.
К счастью, на помощь мне пришел Ли, младший брат Питера и самый лучший из всех присутствующих: его «профессией», правда, была «борьба с утаиванием налогов», но это не мешало ему считаться экспертом в международных делах.
– Ирак при Саддаме был просто огромным концлагерем, где под землей скрывались массовые захоронения. В итоге мы с янки объединились, пришли туда, свергли их диктатора, как говорится, gratis, то есть совершенно бесплатно – и чем же они нам отплатили? Выступили против нас, тех, кто их освободил! Неблагодарность – вот что глубоко, очень глубоко, сидит в душе всех арабов. Они ненавидят не только наших ребят в военной форме: они ненавидят любого уроженца Запада, верно, Эд? Вспомним, например, того беднягу-репортера, которого они прикончили в прошлом году только за то, что он был американцем. Ситуация – гротеск!
– У тебя шпинат в зубах застрял, Ли, – сказал Питер. – Помолчи лучше.
Разумеется, Аоифе тут же спросила:
– Что значит «прикончили», папочка?
– А может, мы с тобой, – тут же предложила ей Холли, – сходим и посмотрим, чем там занимаются Лола и Аманда за столом для старших детей? По-моему, там есть кока-кола.
– Ты же всегда говоришь, что у тебя от кока-колы бессонница, мамочка.
– Да, но ты сегодня так хорошо исполнила роль подружки невесты, что вполне можно сделать и исключение. – И Холли незаметно увела Аоифе.
Ли, все еще ничего не понимая, спросил:
– Ну что, шпината больше нет?
– Шпината нет, – сказал Питер, – а вот бестактность так и осталась.
– Хм? Ой… – Ли покаянно усмехнулся. – Не обижайся, Эд. Наверно, я слишком налегал на старое вино.
Мне бы следовало сказать: «Ничего страшного, я вовсе не обижаюсь», но я лишь плечами пожал.
– Дело в том, – продолжил Ли с таким видом, словно наконец-то решил открыть всем правду, – что вторжение в Ирак было совершено во имя одной-единственной вещи: нефти.
Если бы я получал по десять фунтов каждый раз, когда это слышал, я бы уже мог купить Внешние Гебриды. Я положил вилку.
– Если вам нужна нефть той или иной страны, то ее полагается просто покупать. Как мы ее покупали у Ирака раньше.
– Зато посадить марионеточное правительство гораздо дешевле! – Ли даже язык мне показал, желая сказать этим, что нарочно меня поддразнивает. – Только представьте себе: какие выгодные условия, какие прибыльные контракты! Пальчики оближешь!
– Может, иракцам как раз это и не нравится, – сказал Остин Уэббер, отец Пита и Ли, банковский служащий на пенсии с унылым взглядом и невероятно большим выпуклым лбом, как у клингонов[145]. – Может, они не хотят быть чьими-то марионетками. Мне бы, например, подобная перспектива тоже не слишком понравилась.
– Пожалуйста, помолчите! Дайте наконец Эду ответить на мой вопрос! – возмутилась Полин. – У меня, кстати, возник еще один: почему иракская интервенция пошла чуть ли не вразрез с первоначальным сценарием?
Голова у меня гудела. После нашей с Холли ночной беседы и предъявленного ею ультиматума я почти не спал, а теперь еще и слишком много шампанского выпил.
– Потому что этот сценарий был написан не для Ирака как такового, а для некой фантазии на тему Ирака – такого Ирака, каким Рамсфелд, Райс[146], Буш и все прочие хотели бы его видеть или уже видели в своих мечтах, – сказал я. – А также – каким он якобы должен был стать согласно уверениям прикормленных ими «иракцев в изгнании». Начиная интервенцию, они рассчитывали найти там некое единое государство, каким была, например, Япония в 45-м году. А вместо этого столкнулись с непрерывно ведущейся гражданской войной между арабами-шиитами, составляющими большинство, арабами-суннитами, которых в Ираке меньшинство, и, с третьей стороны, курдами. Саддам Хусейн, суннит, навязал стране жестокий мир, но после того, как с Саддамом разделались, гражданская война разгорелась с новой силой, и теперь она… напоминает скорее извержение вулкана, а временная власть в лице коалиции окончательно запуталась. Когда тебя жестко контролируют со всех сторон, нейтралитет невозможен.
Оркестр на дальнем конце зала заиграл «The Birdie Song».
– Значит, – спросила Рут, – сунниты сражаются в Фаллудже, потому что хотят вернуть во власть лидера-суннита?
– Это одна из причин; но шииты в других местах сражаются, потому что хотят изгнать из своей страны иностранцев.
– Оккупация – это очень неприятно, – сказал Остин. – Я их хорошо понимаю. Но разве иракцы не способны понять, что теперь жизнь у них лучше, чем прежде?
– Два года назад, – сказал я, – практически каждый мужчина в Ираке – имел работу; хоть какую-то, но работу. Теперь у большинства работы нет. В стране работал водопровод, из кранов текла вода, в домах было электричество. Теперь нет ни воды, ни электричества. Два года назад бензин был вполне доступен. Теперь заправить машину практически невозможно. Работала канализация, на улицах были общественные туалеты. Теперь канализация не работает, и туалеты закрыты. Два года назад можно было отправить детей в школу, не опасаясь, что по дороге их похитят с целью выкупа. Теперь это невозможно. Два года назад Ирак скрипел по всем швам, это была надломленная, истерзанная санкциями страна, но он жил, он, если можно так выразиться, более-менее нормально функционировал. Теперь нет.
Какой-то похожий на араба официант налил мне кофе из серебряного кофейника, я поблагодарил его и задумался: а ведь наверняка этот парень, слушая наш разговор, думает про себя: «Хорошо этому типу болтать языком, сидя в своей уютной норе!»
Между тем Шэрон – эта девица, по-моему, была просто счастлива, что во время собственной свадьбы, за тортом, может с кем-то обсудить политику Запада на Ближнем Востоке, – спросила:
– И кого следует за это винить?
– А это будет полностью зависеть от того, кому именно вы адресуете данный вопрос.
– Мы же тебя спрашиваем, – сказал жених Питер.
Я попробовал кофе. Он был действительно хорош.
– В настоящее время правителем Ирака де-факто является некий приспешник Киссинджера Л. Пол Бремер III. Приняв этот пост, он принял и два эдикта, которые, собственно, и сформировали оккупацию. Согласно Эдикту номер один, любой член партии Баас, если он достиг определенного чина, должен быть уволен. Одним росчерком пера Бремер отправил в помойное ведро самых образованных слуг гражданского общества: научных работников, учителей, полицейских, инженеров, врачей – и заявил, что коалиция нуждается в незамедлительной перестройке всей страны. В один день пятьдесят тысяч иракских белых воротничков потеряли зарплату, пенсию и будущее; естественно, им сразу захотелось, чтобы оккупация как можно скорее потерпела неудачу. Эдиктом номер два Бремер расформировал иракскую армию, не обеспечив военных ни денежным довольствием, ни пенсиями – ничем. Таким образом, он породил триста семьдесят пять тысяч потенциальных инсургентов – людей, лишенных работы, вооруженных и обученных убивать. Легко, конечно, судить задним числом, но если ты считаешь себя вице-королем страны, оккупированной твоими войсками, то твоя прямая обязанность – хоть как-то предвидеть ближайшее будущее или хотя бы прислушаться к советам тех, кто его предвидит.
