Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)
— Опять скрываетесь за приверженностью росскому национализму? — вздёрнул бровь Веня.
— С вашего позволения, я бы скрылся под зонтом — снежно! Вы присоединитесь ко мне? Хотя бы чтобы осмеять мой росский национализм.
— Вы его придумали, — скользнул под зонт Веня с видом самым заносчивым, но вновь засмеялся одними глазами. — Такого росского характера, о котором вы толкуете, наверняка никогда не было.
— Бросьте, душа моя. Кому какое дело, если придумано складно? Лет эдак через дцать он обрастёт столь полнокровными деталями, что ставить его под сомнение будет опасно для репутации всякого образованного человека!
— Вы без содрогания заглядываете лет на дцать вперёд?
— Почему же без содрогания? — граф Набедренных улыбнулся. — Лет через дцать мы будем жить в нами же построенном государстве — это уже предлог для беспокойства! Разве нам можно доверить построение государства? О, у нас получится чудовище — очаровательное, занимательное, по-своему милое чудовище. Его фантасмагорические очертания уже сейчас не дают мне засыпать по ночам.
— Раз по ночам вы всё равно не спите, я бы хотел прозревать очертания этого чудовища вместе с вами. Если вы не возражаете.
— С превеликой радостью разделю с вами сию скорбную участь. Вот только сдастся Резервная Армия — и все чудовища грядущего к нашим с вами услугам.
Веня поднял смеющиеся глаза к зонту и наконец рассмеялся сам.
— Граф… А если Резервная Армия сдастся сегодня, вы могли бы… Впрочем, нет, это истинное чудовище! Чешуйка с его спины.
— Не вы ли жаждали чудовищ, душа моя? Договаривайте, прошу вас.
— Вы могли бы уговорить Петербержский филармонический оркестр сыграть почти что в пустом зале?
Чешуйка со спины чудовища блестела совершенно неприлично, избыточно и, пожалуй, безвкусно, но есть особый, священный род безвкусицы, грандиозный и неподсудный.
— Никогда прежде не пробовал, — пожал плечами граф. — Не подворачивался повод.
Уже на мельтешащей гонцами границе Восточной и Северной частей Веня несвоим голосом переспросил:
— И вас не отвращает… чешуйка чудовища? Целиком оно ещё отвратительней.
— Я устроен проще, чем вы, вероятно, вообразили. Когда нечто меня отвращает, я отхожу в сторону и оставляю это нечто в покое. Довольно тривиальная стратегия, не находите? И уж точно не предпринимаю бесконечные попытки рассмотреть поближе.
И спасибо человеческому гению за изобретение метафор. Интуитивно постигаемое множество их пластов позволяет выразить любую мысль, одновременно упрятав её понадёжней на случай дурной погоды.
Граф Набедренных даже вздохнул с облегчением, снова заслышав выстрелы — теперь отчётливей. Что-то определённо происходило, но временные укрепления крыш мешали удовлетворить любопытство.
— Ваши генералы согнали вас под наши стены, как скот, — пробудился хор динамиков; магнитную ленту, судя по повтору тезиса, поменяли, недаром же граф Набедренных настаивал, чтобы Твирин начитал несколько вариантов. — Ваши генералы предали вас. Вы знаете о состоявшихся переговорах, но не знаете, что на переговорах вас и сделали преступниками. Пройди переговоры иначе, вы не расстреляли бы членов Четвёртого Патриархата. Ваши генералы утаили от вас условия перемирия, гибель Оборонительной Армии и правду о положении Петерберга. Вы верите, будто пришли освобождать эти стены, но вы пришли не к стенам — вы пришли к зеркалу. Отразившему без прикрас вашу суть и суть тех, кто отдаёт вам приказы. Вы расстреляли членов Четвёртого Патриархата — в панике за собственные ничтожные шкуры. Петерберг же расстрелял Городской совет — и всех прочих, — шкурой сознательно рискуя. Рискуя, чтобы более никогда не подчиняться приказам тех, чья власть держится на лжи и предательстве интересов своих солдат. Своего народа.
— А мы ничуть не лжём, обращаясь к вам с заранее записанной магнитной ленты, — пропел Веня.
— Мы провидцы, — со всей серьёзностью кивнул граф Набедренных.
В этих магнитных лентах сам он, признаться, не видел особенной нужды — Твирин мог бы беседовать с Резервной Армией и напрямую. На магнитных лентах настоял вечно перестраховывающийся хэр Ройш, отчего-то убеждённый, что с переговоров Твирина живым не отпустят. Понятный, но всё же излишний пессимизм — отпустили ведь.
Граф Набедренных и Веня как раз миновали очередной ненадёжно дощатый мостик с крыши на крышу — и по воздуху разлился штормовой волной грохот. Золотце предупреждал о затычках для ушей, но их, в отличие от театрального бинокля, зонта и некоторых иных мелочей, захватить не удалось.
Обернувшись, граф Набедренных увидел, как в небо тянется первым контраргументом столб грязного дыма. Ну что ж: если на поле уже к увертюре выставлен целый осадный парк мортир и гаубиц, к финалу какая-нибудь да не сдержится.
Удивление вызывал разве что тот факт, что грязный дым струился из очага, будто бы расположенного не на кольце казарм, а внутри его.
Граф Набедренных переборол желание отвлекать расспросами сразу возникших из ниоткуда офицеров разнообразного калибра; те, укрывшись щитами собранных лиц, шли и бежали — вперёд и назад, вглубь Северной части и к её границе с Восточной, вверх по лестницам и вниз по лестницам, не хватало только спуска с неба и подъёма на него.
— Вам известно о потеря… — начали и захлебнулись динамики в следующей штормовой волне грохота, а за ней накатила ещё и ещё одна — но где-то далеко.
— Вы вовремя раскрыли зонт, — нервно усмехнулся Веня.
Это было неожиданно — неожиданно, что человек, сам восторженно отказывавшийся спуститься с крыш, искрившийся воодушевлением от близкой опасности, испытает вдруг страх. Артиллерийские залпы предсказать куда проще.
— Да что зонт! — граф Набедренных собрал в кулак всю свою хвалёную беспечность, коей не попрекал его лишь ленивый. — Душа моя, вы готовы к воистину ужасающему признанию? У меня с собой бутылка шампанского вина. Однако бокалы нам навряд ли сейчас подадут, а предлагать вам распитие в манере портовой и студенческой я не решаюсь.
— Граф!.. — воскликнул Веня, и более разъяснений не потребовалось, тем более что динамики опять попытали счастья.
— Вам известно о потерях Оборонительной Армии. Вам известно, что Оборонительная Армия уничтожена. В награду за взятие Петерберга вас немедленно перебросят на Южную Ра… — шампанское вино выстрелило пробкой созвучно новому залпу.
Веня приник к горлышку с доселе невиданным выражением, кое граф Набедренных не смог бы описать, но силился запомнить.
— Солдаты Резервной Армии, — не сдались динамики, — вы взорвали один пустующий особняк и две дюжины переполненных хижин в трущобном районе, жителей которого не принудить к эвакуации. Вы взорвали консервный завод, не прервавший свою работу из-за угрозы осады, мыловарню и три бедняцких кабака, где заливают дешёвым пойлом страх, — беспощадно перечисляли динамики, и граф с опозданием понял, что такой магнитной ленты не было, что импровизация снова подставила плечо строгой режиссуре, что с Резервной Армией заговорил-таки живой Твирин. — Ваши генералы приказали вам целиться в город, покорные скоты?
Загрохотало снова, но граф Набедренных принял у Вени бутылку в самом благостном расположении: если живой Твирин снизошёл всё же открыть рот, его уже не перегрохочешь.
— За непокорных скотов, — только и успел провозгласить граф, как длинно свистнуло и загрохотало где-то совсем рядом.
Бутылка разбилась, а граф Набедренных с Веней обнаружили себя возлежащими в луже шампанского вина. Снаряд улетел в Конторский район, но удар всё равно свалил с ног.
— Я говорил вам: не следует спускаться, — пьяно рассмеялся Веня.
— Покорные, — мерещилось, будто Твирин презрительно кривится за треском динамиков. — Покорные, трусливые и несообразительные — настоящий скот. Кого, кроме вас, винить в том, что вы не додумались, как избежать убийства членов Четвёртого Патриархата? После членов Четвёртого Патриархата, после залпов по мирному населению Петерберга десятую часть от личного состава Резервной Армии расстреляют тоже, а остальных сошлют на Южную Равнину — а вам и возразить будет нечего. Потому что вы не умеете возражать. Цельтесь в казармы. В казармы, не в город. Или разверните орудия и цельтесь в собственные генеральские шатры. Не можете огрызнуться на командование, начальство, власть? Вам не тягаться с теми, кто уже смог. — Динамики зловеще замолчали; граф Набедренных, подавая руку Вене, разобрал неподалёку надсадный ор приказов, предваривший твиринское: — Артиллерия, огонь.
И теперь залпом грохнул Петерберг.
Бессчётными залпами, после которых весь прежний грохот показался деликатным mezzo-piano.
Этого fortissimo в партитуре не было.
Граф Набедренных молча посетовал, что им с Веней не довелось услышать обсуждение сего незапланированного хода по внутреннему радиоканалу — абсурдно ведь полагать, что скупое и даже теперь не удостоенное восклицательного знака «артиллерия, огонь» могло быть настоящим приказом. Настоящий приказ включает в себя цели залпов и команду конкретному орудию, пусть даже всем орудиям.
