Николай Воронов - Сам

— Природа своевольничает. Города и селенья без воды. Главправ изыщет способ. Ночи не спит — изыскивает. Ежели для этой штуки Луну обратной стороной повернуть понадобится, изыщет.

Домой они возвращались через полмесяца. Ложе Огомы растрескалось. Не вытерпел Курнопай, укусил бабушку Лемуриху:

— Изыскал!

Из-за присутствия провожатого она сделала внуку степенное разъяснение.

— За короткий исторический срок он еще почище штуки изыскивал.

Курнопаю вспомнилась эта история после отлета бабушки Лемурихи, и он ощутил себя Огомой, в которую из водохранилища жизни не изливается ни струйки.

Фэйхоа, ожидавшая, что с часу на час в нем закончится внутренняя перестройка, не обнаружила обновления во взгляде Курнопая и приникла виском к его плечу.

«Перекрыли шлюзы, шлюзы перекрыли», — невольно повторилось в их уме, пока они в обнимку шли к пещере. Совсем скоро, через опустошенность надежд и воли, открылось в Курнопае чувство освобождения. Он не поверил ему. Самообман. Попробовал прогнать этот подлог, но чувство освобождения уверенно утвердилось в нем.

«САМ, великий САМ, — спросил он, — пути не оставалось… Как понимать? Я не сдался? А может, саванна сгорела, да исключено, чтоб она долго была без травы, кустов, ветра и солнца?»

И хотя глухота пространства была Курнопаю отзывом, чувство освобождения не затмилось в душе ни облачком. Со странным впечатлением открытия он обнаружил рядом с собой Фэйхоа, покорную ожиданию, когда очнется его любовь к тому, вокруг чего носились его переживания, будто ураганы вокруг Земли. Он отнесся к этому как к психопатической заморочи. Ничто на свете не равноценно Фэйхоа. Уж если кого-то стоит спасать от страданий, то прежде всего ее. А он, а он отодвигал, даже отшвыривал ее в забвение. Кого же обижать до самоубийственного отчаяния, если не самого близкого человека? Так получалось непредумышленно… Э, нет, он ловил себя на эгоцентрической жестокости, каялся, мечтал об искуплении, но не унимался. Волна. Провал. Волна. Провал.

О, какой желанной воспринималась Фэйхоа теперь! Такой желанной не была со дня посвящения. Ведь все, что позже… Кем оборачивался он на ее любовь и верность? Сексмонстром? Иначе не видит он ее как жертвой его плотской окаянности. Бесновался, лишь полный услажденьем самого себя. Пыточное услажденье. Он очнулся. Сейчас он нов. А как срывался: вершина, пропасть, вершина, пропасть. Фэйхоа все на вершине. О, желание. Знали, именно по себе знали сержантишки, во что преобразовывать окаянную энергию, заключенную в реакторы наших тел. В нерассуждение. В беспощадность. В неуклонную подвластность.

И пришло счастье, и не сопровождалось опасностями, заключенными в них самих, да и небо, океан, горы сохранили к ним доброжелательство, и совершилось то, чего они ждали, и возрадовалась бабушка Лемуриха, и до клекота заходящимся голосом оповестила священного автократа и Каску, и плакала с деревенским причетом в своем генеральском кабинете, убедившись в том, что праздника не будет ни во дворце, ни на телестудии. Комендатура правительственных апартаментов не предусмотрела для Курнопая и Фэйхоа жилое помещение, вот почему бабушка Лемуриха не рискнула поселить молодоженов у себя: сняла им квартирку в районе, облюбованном гражданами третьего слоя — так назывались, по негласному делению, введенному Болт Бух Греем, чиновники административных учреждений, промышленных предприятий, организаторы прессы, зрелищно-ублажительных уголков, деятели культуры, науки, спорта, художественных ремесел.

Чтобы не прогневить Болт Бух Грея, бабушка Лемуриха прямо с вертодрома отправила Курнопая во дворец, а Фэйхоа повезла в район третьего слоя. Правда, прежде чем отправить внука, она известила его о целом ряде принципиальных нововведений. Дворец, имевший заборчик для блезира, охвачен высокой оградой чугунного литья, обеспеченной самой чуткой электронной сигнализацией; во дворце священный автократ оставил жить только Каску с детьми, своего помощника и начальника личной охраны; Кива Ава Чел, хоть она и единственная законная жена Болт Бух Грея и державная советчица, помещена в отдельный особняк, куда он будет наведываться без предварительной договоренности; на том месте, где раньше были турникеты охранной вахты, построили триумфальные ворота, через которые проходят после пункта проверки на лояльность.

Укорив Курнопая за то, что он, как и Ковылко, несуразный артачник, бабушка Лемуриха умоляющим жестом ввела раковину ладоней в междугрудье.

— Гордость моя Курнопа, не перечь совету. Еще главнопроверяющий не наденет на твою дурью башку телепатическую корону, ты примись твердить: «Я не сомневаюсь сызмала в САМОМ. Я боготворю священного автократа Болт Бух Грея, его теорию, практическое руководство. Я ненавистник перемен, опричь воле САМОГО и великого потомка САМОГО». Наденет корону, то же тверди, покуда не сымет. Тогда допустят к Болт Бух Грею. Милость без никаких сложностей отломится. Под меня роют интриганы. Он стал коситься. Кабы не понизил. Каску просила уластить нашего свящавта, так она и слышать не желает. Он, мол, сам обо всем принимает решения. Найдет нужным — и понизит. Не помешалась ли, а? Дочь, родная, со мной, этаким манером. Всем курбетам курбет. Ужо коли б она играла на скачках, я б… не взлети она выше неба, отреклась бы от нее. Огомия твердолобым сделает. Поддается. Испокон веку ни у кого из пращуров у нас не было в генах фанатизма. Экий зверский фанатизм. За родную мать и то заступиться не хочет. Тверди, ради бога. Лояльность священному автократу, христианство и сексрелигия на самом передке политики. При Главправе патриотизм был всего главней. Главправ прощал, коли о нем плохое мнение возводили. И вовсе не прощал, ежели про отчизну нехорошо высказывались.

— Ба, твое внушение я воспринял.

— Старайся у Болт Бух Грея помалкивать. Все сам скажет. Спрашивает об чем, ты начни мямлить. Сам за тебя ответит.

— САМ?

— Сам правитель Бэ Бэ Гэ.

— Нет, ба.

— «Ба», «ба». Маленьким не бакал. Бабкал. От твоего артачения у меня печенка переворачивается, не токмо душа.

Понурое лицо Курнопая заставило Фэйхоа приластиться к бабушке Лемурихе, чтобы она не допекала внука, а он, готовый вздыбиться, пообещал держаться как надо.

Главнопроверяющий надел на Курнопая телепатическую корону. Курнопай твердил. Вспыхнуло зеленое табло, не гасло четверть часа.

— Ты, Курнопа-Курнопай, любимец великого САМОГО, славного народа Самии, бывший любимчик Болт Бух Грея, ты лоялен до чертиков! — патетически произнес главнопроверяющий.

— Вы, господин главнопроверяющий, не ошиблись?

— Лоялен до чертиков, как пить дать!

— Сдается, был я только любимчиком главсержа-держправа. Благодаря его покровительству для пущей важности вами упоминался САМ и народ Самии.

— Дело посложней. САМ любит в своей стране всех вместе и по отдельности. Мы — духовные дети САМОГО. Что касаемо народа — загвоздка. Народ — разношерстная стихия, стало быть, под одну гребенку его любовь стричь нельзя. Если он любит, то за практические дела. Кота в мешке, сколько бы ни долдонил о нем официоз, не полюбят. Вирусом преклонения он в состоянии заразиться, обманывается мнимыми заслугами, но как заражается, как обманывается, так и забывает. Солнышко за тучу — миража нет. К настоящему моменту любовь к тебе в народе подлинная и достигла зенита. Кому сейчас не известно — ты помешал разгуляться кровавому половодью, ты опрокинул почитай все тенденции режима сержантов. Ты был никем — тебе курили фимиам. Ты отличился перед народом — тебя замалчивают, держат втуне. Ты кстати возник из нетей. Куда тебя запропастили — держалось в сверхсекрете. Вчера столица кипела от митингов. Народ требовал твоего возвращения из нетей. Священного автократа вынудили проинформировать делегацию рабочих смолоцианки о твоем и Фэйхоа местонахождении. И еще народ требовал привести тебя к руководству страной. Вот такие, Курнопа-Курнопай, бизоны на вертеле! Лоялен до чертиков!

Приветливость главнопроверяющего была неотделима от ликования, которое он не собирался сдерживать. По инструкции так не поведешь себя. Впрочем, Ганс-то Магмейстер учит. И все-таки на торжественной образине кадрового военного, что Курнопай определил по кованно-твердому фюзеляжу головы, не выкрутилось бы сразу три ямки: на щеках и подбородке, если бы главнопроверяющий был «заряжен на игру». В таком случае, почему он рискует? На пункте проверки не может не быть подслушивающих устройств. Или не перевелись еще армейцы, кому откровенность дороже карьеры? Почему же тогда бабушка Лемуриха умолчала о вчерашних митингах? Неужели и она способна из-за идеи, по примеру матери, отступиться от него? Нет, мать отступилась из-за идеи, бабушка ради власти. Эх, отстал он от цивилизации: пользуется мерками феодальной семьи, а то и общинно-родовой. Погоди-ка, не есть ли поведение главнопроверяющего (телепатическая корона — начало) основная часть проверки на лояльность? Промах, конечно, допустил, и не один. Не нужно было признавать, что перестал ходить в любимчиках Болт Бух Грея; тем более не нужно было выражать согласие, будто бы именно ты предотвратил (а Чернозуб? а Фэйхоа?) кровопролитие и поломал внутреннюю политику Сержантитета. В подобной ситуации молчание надежней плетения словес.