Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле
– Но ты бдителен и достоин награды. У меня есть предложение к тебе.
Воин, недоверчиво глядя на Лабастьера и не опуская бластера, ждал объяснений.
– Ты видишь башню под нами? – спросил тот. – Вон, чуть правее… Ты знаешь, что это такое?
Перепуганная Наан проследила за его рукой и разглядела там возвышающуюся над кронами деревьев ярко-красную стеллу, острием устремленную в небо.
– Ты знаешь, что это такое?! – повторил вопрос Лабастьер.
– Вход в подземные шлюзы космодрома, – неохотно отозвался воин.
– Кто может войти туда?
– Только император. Замок настроен на его генетические параметры.
– Так летим же туда. Летим, проверим, кто я. Если замок не откроется, ты убьешь меня и будешь награжден.
– Зачем мне это? – неуверенно произнес воин. – Лучше я просто сдам тебя, самозванец, настоящему императору.
– Ладно. Но учти. Если ты не выполнишь мой приказ, а я все-таки окажусь императором, ты будешь жестоко наказан за непослушание. Если же выполнишь и убедишься, что я – император, будешь награжден за бдительность.
Несколько секунд урания напряженно размышлял. Затем, не опуская плазмобой, он нехотя повернул антиграв и направил его на снижение, к стелле.
Они приземлились возле полусферического строения, из вершины которого эта стелла выходила, и Лабастьер с Наан под прицелом бластера приблизились к нему.
Лабастьер приложил ладонь к начертанной на стене пятерне, и стена со скрежетом раскололась пополам. Щель увеличилась до ширины входа, за ней обнаружилась серебристая перепонка с таким же пятном замка. Лабасьтер положил ладонь на нее, и перепонка лопнула.
Урания рухнул на колени:
– Карай меня, мой император! – выдохнул он и смиренно опустил голову, ожидая возмездия.
– Ты действительно достоин кары, – заявил Лабастьер, – за то, что не веришь в мою честность. Я сказал: «Ты будешь награжден за бдительность». Отдай мне бластер и лети в город за наградой. Быстрее.
Расставшись с плазмобоем, урания вскочил и со всех ног кинулся к антиграву.
Лабастьер впихнул Наан в отверстие.
– У нас от силы минут десять! – торопливо сказал он ей.
Перепонка за их спинами моментально затянулась. Они опрометью кинулись по коридору. На бегу Лабастьер говорил ей:
– Как только ты меня освободила, я уже знал, что делать. ОН думал об этом. ОН боялся, что я, отделившееся от него воплощение, завладею космическим кораблем. Но он перестал этого бояться, как только мы оказались в ловушке, и приам снял с меня блокиратор…
Запыхавшись, они влетели в кабину лифта, тут было несколько сереневых пятен датчиков, и Лабастьер приложил ладонь к одному из них.
Кабина плавно провалилась вниз.
– Я… точнее, ОН, бывал тут сотни раз, – тяжело дыша, продолжал Лабастьер. – Он прилетал сюда, проходил в кабину, садился в кресло… на большее он не решался. Решимся мы.
Кабина космического корабля, стены которой светились мягким сиянием, была уютна и поражала тем, что в ней не было абсолютно никаких приборов. Лишь одно единственное кресло со все тем же датчиком-пятерней на подлокотнике и мнемообручем управления.
Лабастьер упал в кресло и, многозначительно глянув на Наан, вложил кисть руки в фиолетовое пятипалое углубление.
– Еще пару минут на подготовку к старту, – сообщил он. – Располагайся. Возьми бластер и держи под прицелом вход. Думаю, антигравы уже несутся сюда, и император сможет войти…
Корабль ожил. Раздалось мерное гудение, свет померк, а на полу кабины возникло объемное изображение того участка леса, под которым они, по-видимому, сейчас находились. Наан с бластером в руках, присев возле кресла, не смогла удержать свое внимание на входе и, как завороженная, уставилась на открывшуюся ей голографическую картину.
Гул усиливался. Лес дрожал и даже, казалось, шевелился под действием чудовищной подземной силы. Алая стелла мелко зашаталась и повалилась на бок, а затем ровная доселе поверхность земли стала медленно вспучиваться, превращаясь в сопку. Еще через минуту эта сопка стала столь высока, что деревья встали почти горизонтально и попадали, не выдержав собственной тяжести.
Наконец земля треснула, и наружу начал выдвигаться огромный гладкий тупой нос корабля, блестящий на солнце золотом. За полусферой носа медленно поднимался ствол такого же гладкого и золотистого корпуса. Ничего более грандиозного Наан еще не приходилось видеть. Судя по соотношению размеров корабля и деревьев, в диаметре он был чуть ли не с ее родной городок Фоли. Высота же его оказалась раз в десять больше диаметра.
– Куда мы полетим? – смогла выдавить из себя Наан. И тут заметила, что со всех сторон к ним, стремительно увеличиваясь в размерах, несутся мушки имперских антигравов. Опасения Лабастьера были напрасны: император был еще далеко.
– Пока для нас главное – убраться отсюда, – проворчал Лабастьер.
Внезапно гудение стихло, голографическое изображение исчезло, а вместо этого стены, пол и потолок кабины стали абсолютно прозрачными. Махина коробля, в котором они находились, стала совершенно невидимой. Наан казалось, что она висит над развороченным лесом, сидя прямо на воздухе, и у нее даже рефлекторно задергались крылья. Видимым осталось только кресло Лабастьера.
– Нам повезло, – сообщил он как ни в чем не бывало, наблюдая за стремительно приближающимися антигравами. – Мы основательно опередили их.
Он натянул на голову обруч и скомандовал:
– Ляг. Я не знаю, что мы почувствуем, пронзая вселенную.
От антигравов отделилось несколько пылающих точек боевых ракет.
…Мир вокруг беглецов рассыпался на мирриады разноцветных искр. Звон хрустальных колокольчиков разлился чарующими аккордами в их ушах. Цвета превращались в звуки, звуки – в запахи жасмина и алеандра… Наан почувствовала, что тонет в вихре восхитительных ощущений и даже испугалась, что не выдержит этого счастья и сойдет с ума. Но так же внезапно она поняла, что ничего дурного с ней случиться не может, потому что весь мир – это она, а ее жизнь – вечность… И вся эта вечность была наполнена наслаждением. Наслаждением острым, как боль…
Но эта вечность длилась всего лишь миг.
Наан очнулась и обнаружила, что, став невесомой, парит в кромешной тьме среди незнакомых, но очень ярких звезд и созвездий. Она была оглушена и подавлена. Пристегнутый к креслу Лабастьер протянул к ней руку, она инстинктивно взмахнула крыльями и, стремительно пронесясь мимо него, больно ударилась о невидимый пол.
Лабастьер поймал ее за блузу подтянул к себе и усадил на колени.
– Мы успели, – с вымученной улыбкой на бледном, освещенном холодными свездами, лице сообщил он.
– Где мы? – спросила Наан, не узнавая собственного голоса. В ушах все еще звенело, и пульс болезненно стучал в висках.
– От Земли довольно далеко, – ответил Лабастьер. – Это – созвездие Ориона.
Наан молчала, осмысливая сказанное.
– Так далеко, что, думаю, сережка мне уже не нужна, – добавил Лабастьер.
– Что мы будем делать дальше? – выдавила наконец Наан. Она чувствовала, что понемногу приходит в норму.
– Во-первых, приведем себя в порядок, – отозвался он. – На борту есть все необходимое… Видела бы ты сейчас себя… – явно делая над собой усилие, он улыбнулся.
– А потом? – Наан пропустила мимо ушей его замечание по поводу ее внешности, изрядно потрепанной в подземелье приамов.
– Потом будем искать подходящий для жизни мир, – ответил он, и голос его зазвучал нарочито бодро. – По убеждениям бескрылых, во вселенной таких миров великое множество. Мы обшарим планеты ближайших светил, и, если не обнаружим искомого, совершим скачок в другую звездную систему. Подплывем и обыщем ее.
– И мы найдем? – спросила Наан, сознавая, что вопрос ее звучит глупо. Но она изо всех сил старалась верить его наигранному оптимизму, получая при этом какое-то странное удовольствие от того, что кто-то может решать за нее.
– Да. Вот тебе и еще одно подтверждение того, что мы, создания бескрылых, являемся одновременно и их продолжением. Мы претворяем в жизнь их вековую мечту – ищем иные миры.
Наан заставила себя верить ему, и тревога отступила. Ощущения счастья и страха смешались в ее душе.
– Когда-нибудь мы вернемся? – спросила она.
– Если захотим, – отозвался он.
– «Если захотим», – эхом отклинулась она и вдруг почувствовала, что на глаза ее навертываются слезы. – Ты думаешь, нам не будет одиноко вдвоем?
Лабастьер усмехнулся и нараспев процитировал незнакомое Наан стихотворение:
– Подруга, сестра,Умчаться пораНам в край, на тебя похожий,Где будем вдвоемИ ночью, и днемИ даже на смертном ложе.
Там солнечный лучСквозь занавес тучСверкает, непостояненИ тайной чреват,Как нежный твой взгляд,Когда он слезой отуманен…
– Это стихотворение маака?
