Ольга Онойко - Море Вероятностей
Цинка свернула экран движением руки и встала. Она успела переодеться. Ткань платья осталась прежней, но шуршащая золотая юбка падала до самого пола, высокий разрез открывал круглое нежное бедро. Вася подумал, что галлюцинирует. Он мог поклясться, что платье Цинки на глазах изменяло фасон. Усыпанная сапфирами золотая скоба только что была пряжкой на широком поясе, и вот пояс стал косым, левый конец его пополз к плечу, а скоба превратилась в брошь.
Цинка прошла по коврам, мягко ступая босыми ногами, и влезла в свои туфли на высоченных каблуках. Обуваясь, она чуть наклонилась и вильнула бёдрами. Вася безмолвно подвыл от любви. Цинка обернулась с чарующей улыбкой.
— Прогуляемся?
Она не стала вызывать такси или спускаться по лестнице в подъезд. Щёлкнула пальцами, запрашивая своего тигра. Гигантская морда ослепительно вспыхнула, заменив собой стену комнаты. Яркие блики перебегали по световым плоскостям, с усов и ушей тигра сыпались многоцветные искры. Пасть его распахнулась, открывая высокий трон оперативницы. Белее белого сияли саблевидные клыки, устремлённые друг к другу, как сталактиты со сталагмитами. Цинка с достоинством поднялась по ступенькам.
— Это моя боевая рубка, — сказала она.
— Обалденно, – отозвался завороженный Вася. – Тебе только короны не хватает.
Цинка захихикала. Усевшись, она перегнулась через подлокотник и откуда‑то из под кресла вытащила тонкую диадему, украшенную сапфирами. Надела её, горделиво вскинула голову. Вася разинул рот. И вот, в кои‑то веки ему пришла хорошая мысль: он пафосно опустился на одно колено, приложил ладонь к сердцу и поклонился.
— Моя королева!
Цинка рассмеялась и стащила диадему.
— Иди же сюда, доблестный рыцарь!
Полохов метнулся в рубку. Второго сиденья в ней не было, оно и не потребовалось: Вася с удовольствием сел на ступеньки трона у ног Цинкейзы. Оперативница благосклонно посмотрела на него сверху вниз. Её креатуры синхронно поднялись на ноги и подошли, готовые вновь интегрироваться в системный блок. Цинка отстранила их небрежным жестом. «Анте, Ниа, — велела она им, как собакам: — место». Креатуры послушно сели, подогнув ноги. Облик их впервые выразил какие‑то чувства: демон–программы казались опечаленными. Пасть тигра сомкнулась. Рубка приняла вид тесной комнаты со стенами, светившимися бледным золотом – будто солнечный свет пробивался через туман. Над Васиной головой чёрной вязью потекла строчка координат. Цинка прищурилась на цифры, взмахнула ресницами. Полохов оглянулся.
— Мы невидимы, — сказала она.
Боевая рубка Цинкейзы Теджей парила над морем. Световой корпус исчез, и подул ветер. Запах соли и йода смешался с сандаловыми благовониями, кудри Цинки разлетелись, она поджала ноги и устроилась на троне полулёжа, наискосок. Вася поднялся, держась за подлокотник. Зыбь искрилась внизу. Морской горизонт был чист, а с другой стороны облака клочьями ваты лежали на склонах зелёных гор. Ясное небо проливало свет. Очень, очень далеко угадывались Башни Эйдоса, тёмные и острые, словно три иглы, воткнутые в берег. «Это прекрасный мир, — вспомнил Вася, — так Тэнра сказал, или как‑то затейливей…» Стоя на ступенях высокого трона подле смеющейся королевы, Вася готов был признать прекрасным любой мир.
Рубка поднялась чуть выше и медленно поплыла, дрейфуя по ветру.
— Это самая романтичная прогулка в моей жизни, — честно сказал Вася.
Цинка улыбалась. Она опёрлась на подлокотник и опустила голову на руку. Волнистые локоны скрыли её предплечье.
— У меня очень простой вкус, — сказала она. – Люблю всё красивое. В Институте надо мной смеялись.
— Правда? – глуповато выговорил Вася.
Она пожала плечами.
— Я же проучилась два курса. Гляди: это с первого, мы, — она подняла указательный палец и перед ним возникла большая фотография. Вася вгляделся.
Фотография ничем не отличалась от любой школьной. Первокурсники Института не успели или не научились ещё менять внешность. Девушки сидели в центре, парни по краям, все – нескладные, застенчивые, нелепые. И сами системные архитекторы мало отличались от молодого поколения. Позади оглоблей торчал неунывающий Боцман. Перед ним стояли Ехидна, толстая и некрасивая, и Ворона, некрасивая и худая. Парней–студентов было много, Вася никого из них не знал и не особенно ими интересовался. С удивлением он узнал на фото Эльвиру. Она ещё не стала Заклёпкой, но стремительно к этому близилась. Маленькая, как недокормленный ребёнок, хмурая девочка пристроилась под объёмистым животом Ехидны; чёрные глаза с бледного лица смотрели почти зловеще. С другой стороны сидела ещё одна девочка, очень высокая, рыжая, усыпанная вулканическими прыщами.
— Кто это? – он указал подбородком.
— Марка. Инмаркамер Тиет. Она сейчас работает у Ехидны ассистенткой. Тоже пойдёт в аспирантуру, попозже.
Юная Цинкейза сидела в самой серёдке, звезда звездой. Она единственная на фото была красива. Она словно озаряла их всех. На снимках из Лабораторий центром обычно становилась ясноокая Ворона, но здесь даже она ласково склонялась над Цинкой, словно бы восхищаясь ею и благословляя её… «Почему женщины–архитекторы некрасивы? – вдруг удивился Вася. Раньше он никогда об этом не думал. – Они же могут принять любой облик. Чтобы ум виднее был, что ли? Да им его и так не скрыть…» Странным казалось это и несуразным.
— А почему только два курса? – спросил он; голос прозвучал как чужой. – Как это? А потом?
Цинка вздохнула и убрала фотографию.
— А потом оказалось, что я не тяну программу. Я ужасно старалась, мне все помогали, но ничего не вышло… Тогда я решила, что всё равно буду делать что‑нибудь нужное и хорошее. Поработала в архивах, но там было очень скучно и всё время толклись сумасшедшие разработчики. Эля закончила Институт и пошла работать оперативницей. Она мне и посоветовала перевестись.
— Эля?
— Эльвира Сейфуллина. Знаешь её?
— Я её ассистентом был. И учеником.
Цинка засмеялась.
— Лаборатории маленькие, как чемодан, все со всеми знакомы. Мы с Эльвирой дружили. Насколько вообще можно дружить с Эльвирой.
— Её Заклёпкой называют, — зачем‑то сказал Вася.
Цинка помолчала, опустив ресницы. Грустная, она сделалась ещё прекрасней.
— Ты знаешь её историю?
— Нет, конечно.
— Сплетничать нехорошо, — сказала Цинка, — но девушкам можно. К тому же это всё любовные дела давних дней, забытых эпох. Эльвира уже однажды училась в Институте.
— Как это?
— Очень давно. В другом локусе, в другой жизни. Тогда и Институт был другим. А Эльвиру звали Анной Эрдманн. Она уже тогда была очень талантливой и могла стать архитектором. Она писала диссертацию у Лаунхоффера.
Цинка выпрямилась, и Вася присел на подлокотник. До боли приятно было оказаться так близко, совсем рядом с ней.
— Впервые слышу о человеке, который дважды писал диссертацию у Лаунхоффера в разных жизнях. Не верится.
— Она влюбилась в него, — Цинка подняла потемневшие глаза. – Насмерть влюбилась. Но… ты же знаешь, кто его Любимая Женщина.
— Все знают.
— Ворона уже тогда была его Любимой Женщиной, навечно единственной. А Эльвира, то есть Анна, стала навечно отвергнутой. И она умерла от горя. А когда родилась снова, то решила, что любви с неё хватит. Навечно.
— Ох, — сказал Вася. – И превратилась в Заклёпку.
Несколько минут он молчал. Он не знал, что тут можно сказать, он никогда в делах любовных много не смыслил. Знал только, что неописуемо хорошо и как‑то очень правильно говорить с Цинкой о любви. Только о любви, наверно, и стоит говорить с ней… Ему вспомнилось, что Ледран рассказывал про Ящера: Ящер мог всё, что угодно посчитать несущественным и забыть, но только не свою Любимую Женщину. Потом Вася подсчитал и понял, что к возвращению Эльвиры в Институт у Ящера уже был ребёнок от Вороны.
Потом ни с того, ни с сего он вспомнил о проекте Вселенных Страдания и о том, как Ящер его закрыл.
— Эля хорошая, — сказала Цинка, — только мрачная очень. Я её всё время пыталась расшевелить. По–моему, она в конце концов на меня обиделась. Но она мне всегда очень помогала. И эту рубку помогла написать. Я кое‑что умею, но я, конечно, не программистка.
— Да я тоже, — признался Вася. – Я же вообще не учился, только учебники читал и упражнения делал.
— Не прибедняйся, — Цинка улыбнулась. – Я видела твоих собак. У тебя талант.
Вася смутился.
— Я упорная, — лукаво сообщила Цинка. – Рано или поздно я восстановлюсь. Главное – работать.
— Ага, — сказал Полохов. От любви и восторга даже в груди заболело. Очароваться сильнее было попросту невозможно.
— Так как, мне ждать подарка? – Цинкейза сощурилась и подёргала его за рукав.
— П–подарка? А… проксидемон? Я умею, я уже писал проксидемонов, — в действительности Вася успел написать только одного и то налепил ошибок в блоках лояльности, но сейчас даже сам поверил, что он талант и осилит любую задачу. – Сделаю! Обязательно!
