Олдос Хаксли - Остров
Но сумерки делались глубже, и внезапно вверху включились мощные дуговые фонари. Засверкала кожа розовато-медного оттенка; ожерелья, кольца и браслеты женщин ожили блеском отсветов. В устремленном сверху вниз освещении каждый контур приобрел более четкие очертания, каждая форма получила дополнительный объем и полноту, стала более весомой и различимой. В глазницах, под носами и подбородками людей пролегли тени. Словно нарисованные светом и тенью, молодые груди выглядели соблазнительно округлыми, зато на лицах пожилых людей глубже обозначились морщины и впалые щеки.
Держась за руки, они медленно двигались сквозь толпу.
Уже немолодая женщина радостно поздоровалась с Мэри Сароджини, а потом повернулась к Уиллу.
– А вы, должно быть, тот самый человек Извне? – спросила она.
– Да, совершенно определенно Извне, – подтвердил он.
Она какое-то время молча разглядывала его, после чего ободряюще улыбнулась и ласково погладила по щеке.
– Нам всем вас было очень жаль, – сказала женщина.
Они пошли дальше и остановились рядом с группой людей, собравшихся у подножия ступеней храма, слушая молодого человека, который играл на струнном инструменте, похожем на лютню с длинным грифом, и пел по-палански. При этом долгие речитативы чередовались у него с почти птичьими каденциями на одном гласном звуке, а потом с веселыми и акцентированными куплетами, каждый из которых завершался восклицанием. Зрители покатывались со смеху. Еще несколько аккордов, две-три строки речитатива, и исполнитель закончил песню. Раздались аплодисменты, смех и говор – неразборчивые комментарии.
– О чем это было? – спросил Уилл.
– О юношах и девушках, которые спят вместе, – ответила Мэри Сароджини.
– Ух ты, вот даже как!
Он почувствовал укол чувства вины и смущения, но, видя невозмутимое лицо девочки, начал понимать, что совершенно напрасно беспокоился о ее нравственности. Очевидно, тот факт, что юноши и девушки спали вместе, воспринимался здесь с такой же легкостью, как и то, что они ходили в школы, что каждый человек должен был пить и есть каждый день… И умереть.
– А смех вызывал тот куплет, – объяснила Мэри Сароджини, – в котором предполагалось, что в следующий раз Будущий Будда не станет даже выходить из дома, чтобы сидеть под деревом Бодхи. Он достигнет Просветления в объятиях принцессы, лежа с ней в постели.
– Ты считаешь, это хорошая мысль? – спросил Уилл.
Она энергично кивнула головой:
– Конечно. Ведь это означало бы, что принцесса тоже прошла через Просветление.
– Естественно, ты права, – заметил Уилл. – Обыкновенный мужчина, о принцессе-то я совсем не подумал.
Между тем певец взял несколько странных, совершенно необычных аккордов, потом стал быстро перебирать струны и запел на этот раз по-английски:
О сексе день-деньской талдычат все от шлюхи до святого. Не слушайте же их речей фрейдистских, право слово. Любите сами вы, познайте прелесть, негу и усладу. Тогда вы Вечность, Сущность и Весь Мир получите в награду.
Дверь храма распахнулась. Ароматы благовоний мгновенно смешались с густыми запахами рыбы и жареного лука. Из святилища вышла очень старая женщина и стала осторожно спускаться с одной ступени на другую.
– Что такое фрейдистские речи? Кто такой фрейдист? Или святой? – спросила Мэри Сароджини, когда они двинулись дальше.
Уиллу пришлось кратко начать с истории первородного греха и идеи искупления. Девочка слушала его чрезвычайно внимательно.
– Тогда ничего удивительно, что в песне говорится: не слушайте же их речей, – сделала она потом свой вывод из услышанного.
– Но подожди, мы еще не дошли до доктора Фрейда и эдипова комплекса, – сказал Уилл.
– Эдипова? – повторила Мэри Сароджини. – Но по имени Эдипа названо шоу марионеток. Я смотрела его на прошлой неделе, а сегодня вечером у них еще одно представление. Вы не хотите сходить? Шоу очень милое.
– Милое? – переспросил он. – Милое? Даже когда старая леди оказывается его матерью и вешается? А царь Эдип выкалывает себе глаза?
– Но он вовсе не выкалывает себе никакие глаза, – возразила Мэри Сароджини.
– Выкалывает. В тех краях, где я видел эту трагедию Софокла прежде.
– Но не здесь. Он только пытается ослепить себя, а она лишь хочет повеситься. Но их отговаривают так поступать с собой.
– Кто отговаривает?
– Юноша и девушка с Палы.
– А они-то откуда взялись в пьесе? – спросил Уилл.
– Не знаю. Взялись, и все. Ведь спектакль так и называется «Эдип на Пале». Так почему бы им не присутствовать?
– И они отговаривают Иокасту от самоубийства, а Эдипа от ослепления себя?
– В самый последний момент. Она уже сунула голову в веревочную петлю, а он вооружился двумя огромными булавками. Но юноша и девушка с Палы велели им перестать валять дурака. В конце концов, все там случилось из-за сплошного недоразумения. По ошибке. Он же не знал, что старик был его отцом. И потом тот сам первый начал – взял и ударил его по голове, что разозлило Эдипа. А его никто не учил танцу «Изгнание Ракшаши». Когда его сделали царем, ему пришлось жениться на старой царице. Она оказалась его матерью, но его же никто не предупредил! И разумеется, как только все выяснилось, им нужно было всего-навсего развестись. А выдумки, что после его женитьбы на матери все обречены погибнуть, – так это просто чушь какая-то. Только бедные и безграмотные люди могли так думать.
– Зато доктор Фрейд полагал, что все маленькие мальчики хотят жениться на матерях и убить своих отцов. А девочки, наоборот, желают выйти замуж за отцов.
– Которых из отцов и матерей? – спросила Мэри Сароджини. – У нас у каждого их множество.
– Ты имеешь в виду Клубы взаимного приятия?
– Например, в моем КВП двадцать два отца.
– Верно говорят, что чем больше, тем безопаснее.
– Но понятное дело, что бедняга Эдип не ведал, что такое КВП. И к тому же ему вбили в голову жуткую идею, что Бог страшно гневается каждый раз, когда кто-то из людей совершает ошибку.
Они протиснулись сквозь толпу и оказались перед входом на небольшую, огороженную веревкой площадку, где около сотни зрителей уже заняли места. В дальнем конце площадки виднелся просцениум кукольного театра, где в свете настоящих софитов сиял алым цветом и золотом занавес. Достав из кармана горсть монет, которыми снабдил его доктор Роберт, Уилл заплатил за два билета. Они вошли внутрь заграждения и уселись на скамью.
Прозвучал гонг, занавес бесшумно раздвинулся, и на фоне земли цвета зеленого горошка показались белые колонны и фасад царского дворца в Фивах, а рядом на пьедестале в виде облака восседало божество с невероятных размеров бакенбардами. Жрец, как две капли воды похожий на бога, только чуть ниже ростом и не так пышно задрапированный, появился с правой стороны, поклонился зрителям, а затем повернулся к дворцу и выкрикнул:
– Эдип!
Причем до смешного писклявым голосом, который казался комичным и совершенно не вязался с его пышной бородой пророка. Раздался трубный звук, двери дворца открылись, и вышел царь в короне и на героических котурнах. Жрец сделал глубокий реверанс в его сторону, и кукла царя дала ему разрешение говорить.
– Услышь же наши жалобы, правитель! – пропищал жрец.
Царь наклонил голову, изображая, что он весь – внимание.
– Я слышу стоны умирающих мужчин, – начал декламировать он. – Я слышу женский плач, стенания сирот, невнятные молитвы и мольбы.
– Молитвы и мольбы обращены ко мне, – заявило божество и гордо похлопало себя по груди.
– У них там завелся какой-то вирус, – шепотом комментировала Мэри Сароджини. – Вроде азиатского гриппа, только еще хуже.
– Мы неустанно повторяем нужные ектеньи, – продолжил уже более решительным тоном жрец, – совершаем самые щедрые жертвоприношения. Весь народ дал обет целомудрия, а по понедельникам, средам и пятницам занимается самобичеванием. Но смерти круг все ширится средь нас. И люди продолжают погибать. Так помоги же нам, о, царь Эдип! Помоги нам!
– Один лишь бог способен вам помочь.
– Вот верные слова! – одобрительно выкрикнуло дежурное божество.
– Но как же сможет он?
– Лишь богу ведомо сие. Лишь богу самому.
– Правильно, – сказал бог своим грудным басом. – Абсолютно правильно.
– Креонт, моей жене он брат, отправился на консультацию к оракулу. Когда вернется он – чего я жду уж скоро, – нам станут ведомы веления небес и их желанья.
– Что небеса распорядятся выполнить, – уточнил грудной бас.
– Неужели люди тогда были настолько глупы? – спросила Мэри Сароджини сквозь смех зрителей.
– Настолько и еще глупее, – заверил ее Уилл.
На фонограф поставили пластинку с «Похоронным маршем» из «Саула»[76].
