Павел Корнев - Сиятельный
Просто поспал на закате, только и всего.
Поспал на закате, получил по голове, подергался от электрических разрядов…
Плевать!
Остался жив – и ладно. Не все могут похвастаться тем же.
Я отправился в ванную, наскоро сполоснулся и вновь смазал волдыри ожогов целебной мазью. Потом намотал вокруг бедер полотенце и босиком дошлепал до спальни, а там уже хозяйничала Елизавета-Мария. На прикроватную тумбочку она выставила поднос с накрытым крышкой блюдом, чайничком и корзинкой нарезанного на куски лимонного кекса.
– Тебе надо поужинать, – заявила она тоном, не терпящим возражений, потом пристально взглянула на меня и скривилась: – Если скажешь, что это стигматы, меня стошнит.
– Глупая шутка, – поморщился я, опускаясь на кровать.
– Ну, крест на спине ты носишь…
– Хватит! – потребовал я, не желая обсуждать ни татуировки, ни ожоги на запястьях и лодыжках. Поднял крышку с блюда и озадаченно посмотрел на непонятное кушанье из поджаренных овощей и мяса, мелко нарубленных и смешанных друг с другом. – Что это?
– Тебе понравится, – улыбнулась девушка. – Это традиционное индийское угощение…
– Не терплю экзотики.
– Тебе надо поесть, – заявила Елизавета-Мария, не слушая возражений.
Я хотел было вызвать Теодора и велеть ему унести ужин, но неожиданно осознал, что безумно голоден. Поэтому лишь спросил:
– Поймала лепрекона?
Суккуб обернулась, окинула меня недобрым взглядом, подозревая издевку, и многообещающе произнесла:
– Поймаю.
Откуда донеслось довольное: «Драть!», – когда она вышла за дверь, я не разобрал. Просто было не до того – сунув в рот ложку экзотического угощения, я словно расплавленного свинца проглотил.
Очень остро, очень вкусно.
Я налил чаю, хлебнул, и горячий напиток обжег небо и язык, да так, что на глазах выступили слезы. И все же экзотическое кушанье мне скорее понравилось, чем нет.
В итоге доел до конца, хоть порой и казалось, будто поглощаю чистое пламя.
После ужина достал прихваченную из логова грабителей копию полицейского отчета и начал читать, но не сумел разобрать ни слова. Буквы прыгали перед глазами, веки слипались, и после несколько минут мучений я в изнеможении откинулся на подушку.
Спать!
Уснул мгновенно и проспал всю ночь как убитый.
Снилась Елизавета-Мария фон Нальц. Дочь главного инспектора мило улыбалась и протягивала для поцелуя руку, но всякий раз, когда я прикасался к нежной коже губами, меня бил разряд электрического тока.
Да что ж такое…
Когда проснулся, лепрекон сидел на подоконнике, по-турецки скрестив ноги, листал полицейский отчет и время от времени сплевывал на пальцы, дабы перевернуть очередную страницу. Под глазом у него налился свежий синяк, а нижняя губа распухла, и эти штришки придавали образу альбиноса удивительную завершенность, делая его куда реальней моих обычных фантазий.
– Влип! – злорадно глянул на меня коротышка, стоило только продрать глаза. – Встрял! Попал! – Он для убедительности провел большим пальцем поперек горла, но стоило только потянуться за сапогом, мигом спрыгнул на пол, зашвырнул отчет к потолку и выскочил за дверь.
Я поднялся с кровати, собрал разлетевшиеся по всей комнате листы и подошел к окну. На улице только-только начинало светать, и оставалось лишь радоваться, что ставни открыл лепрекон, а не какая-нибудь тварь с той стороны.
С тяжелым вздохом я уселся на подоконник, собрал в нужном порядке страницы отчета и вдруг вспомнил, что когда-то места здесь хватало нам обоим.
Мне и моему воображаемому другу. И еще влезала шахматная доска.
Тогда лепрекон не был такой сволочью.
Впрочем, стоило только вчитаться в полицейский отчет, как ностальгические воспоминания враз вылетели из головы.
Экспертизу содержимого сейфа заказал старший инспектор Бастиан Моран, и в запросе его черным по белому был указан номер ячейки, арендованной моей бабкой, графиней Косице. По другим ячейкам аналогичных поручений составлено не было.
Я кинул отчет на кровать и взял с тумбочки хронометр. На часах было без четверти семь, но сна не осталось ни в одном глазу, и я решил потратить время с пользой. Быстро собрался, вышел в коридор, а только начал спускаться на первый этаж, меня обогнал оседлавший перила лепрекон. В один миг он скатился вниз, ловко соскочил на пол и умчался на кухню.
Теодор проводил его невозмутимым взглядом, протянул мне плащ и трость, потом как бы между прочим отметил:
– Не хочу никого ни в чем обвинять, виконт, но в доме опять начало пропадать столовое серебро. И на этот раз дело точно не в вороватом поваре!
– О! – восхитилась Елизавета-Мария, присоединяясь к нам. – Маленький уродец решил пополнить клад? – Она заглянула на кухню, но лепрекона уже и след простыл.
– Я никого ни в чем не обвиняю, – повторил дворецкий.
– Разберемся, Теодор, – пообещал я. – Пропало только серебро?
– Да, только серебряные вилки.
– Их и так оставалось немного, – пожал я плечами и направился на выход, но был остановлен суккубом.
– Леопольд! – выразительно произнесла девушка. – Могу я рассчитывать на твое благоразумие?
– Без всякого сомнения.
– И ты вернешься домой к обеду?
– К ужину точно буду, – пообещал я и вышел на улицу под сыпавшую с неба морось.
Погода за ночь особо не изменилась, разве что ливень сменился обложным дождем, да ветер раскачивал верхушки деревьев не столь сильно, как вчера. Было пасмурно. Город окутала сырая серость, и железная башня на вершине холма едва-едва проглядывала из полупрозрачной пелены заполнивших воздух капель.
Уверен, Альберт Брандт от подобного ненастья в полном восторге.
Я уже дошел до ворот, когда вспомнил об оставленном на леднике свертке, вернулся в дом и попросил Теодора сходить и принести его.
– Только убери в портфель! – предупредил дворецкого, вновь выходя из дому. – Я буду в каретном сарае.
В сарае я повесил плащ и котелок на прибитую к стене вешалку, распахнул задний борт броневика и выругался при виде заваливших весь кузов ящиков, из-за которых самоходная коляска заметно кренилась на левый бок.
Я вытащил крайнюю коробку, отволок ее к стене и со стоном распрямил занывшую поясницу. Решив лишний раз не надрываться, принес пару досок, приставил их к кузову и принялся разгружать броневик. Когда пришел дворецкий, внутри оставался лишь ящик гранат да длинные короба с непонятными снарядами и пусковой трубой. Их вытаскивать не стал – и без того спина уже не разгибалась.
– Виконт! – произнес Теодор, никак не выказав удивления при виде полицейского броневика. – Ваш портфель.
– Оставь! – велел я, отыскал среди составленных к стене ящиков коробку с маузерами «К63» и взял верхний пистолет. Отложив на место ненужную кобуру-приклад, убрал вощеную бумагу, взвел курок, оттянул затвор. Оружие в дополнительной чистке не нуждалось, поэтому сразу зарядил его, вставляя один патрон за другим. Этим ограничиваться не стал, дополнительно снарядил еще две обоймы. Они уместились в накладных кармашках кожаного портфеля, сам пистолет пришлось убрать к промороженному свертку.
Но хоть я и вооружился до зубов, лишний раз судьбу решил не искушать и покинул имение через заднюю калитку. По крутому склону, прыгая с камня на камень и подныривая под мокрые ветви кустов, спустился к дороге и перескочил через мутный ручей на обочину.
Если кто-то караулил меня у ворот или моста, его ждало жестокое разочарование.
Спустившись с холма, я сразу отправился на угольные склады и успел перехватил Рамона Миро, прежде чем тот ушел с работы.
– Давай угощу тебя кофе, – предложил я, когда приятель, позевывая, вышел за ворота своего нового места службы.
– Вот так, по доброте душевной, возьмешь и угостишь? – недоверчиво прищурился тот.
– Вовсе нет, – рассмеялся я. – Нужен совет.
Рамон тяжело вздохнул и махнул рукой:
– Ладно, идем.
Мы зашагали по дороге, в дождевых канавах вдоль которой текли черные от угольной пыли и сажи ручьи, и заглянули в первую попавшуюся кофейню на проспекте Менделеева.
Я ограничился чаем и поджаренными тостами; Рамон взял кофе и глазунью из трех яиц.
– Что у тебя, Лео? – спросил он, когда нам принесли заказ.
– Ничего хорошего, – поморщился я. – Мне удалось отыскать убежище грабителей, но их там уже не было.
– Не думал сообщить об этом в полицию? – выразительно глянул на меня Рамон покрасневшими от недостатка сна глазами.
– Грабители туда больше не вернутся, – покачал я головой. – К тому же не уверен, кому в Ньютон-Маркте можно доверять.
Рамон Миро отпил кофе и попросил:
– Рассказывай!
В двух словах я поведал ему шитую белыми нитками байку о случайно найденном складе оружия и еще более случайном пожаре, но, к счастью, нестыковки и недосказанности крепыша нисколько не заинтересовали; он вытер пальцы о салфетку и протянул руку:
