Павел Корнев - Сиятельный
Навьючивать на себя эдакую тяжесть? Зачем?
И вообще, зачем это все?
Зачем вывозить оружие? Как его потом использовать? Развязать небольшую войну?
Но здравый смысл капитулировал перед жадностью, и я продолжил вскрывать ящики и потрошить коробки. Вскоре среди пистолетов и карабинов отыскал уже виденную в деле барабанную мортиру, к ней взял полсотни зарядов, потом решил не ограничивать себя и прихватил еще пару винтовок с ящиком боеприпасов.
В крайнем случае, продам.
С этой мыслью я заволок в кузов машинку для набивки пулеметных лент, не забыл и о восьмимиллиметровых патронах для своего «Рот-Штейра». Оценивающе оглядел рессоры – те просели, но вовсе не столь сильно, как того стоило ожидать, и начал прикидывать, какое из средств умерщвления ближнего своего сгодится, если доведется вдруг схватиться с оборотнем.
К сожалению, крупнокалиберных ружей на складе не хранилось.
В результате я позаимствовал ящик с самозарядными маузерами «К63», а на обратном пути к броневику с патронами для них обратил внимание на вытянутые ящики, в отличие от остальных не покрытые толстым слоем пыли. На некрашеных досках отчетливо выделялось выжженное клеймо – та самая руна молнии, черная и угловатая.
Вскрыл крайний – внутри обнаружилась труба с рукояткой, спусковым крючком и запорным устройством посередине; на одной стороне был смонтирован раскладной прицел, другая заканчивалась раструбом. Туда же положили маску из плотной кожи со стеклянными окулярами и нелепым наростом респиратора. Во второй короб убрали два удлиненных снаряда с железными лопастями стабилизаторов. Боеприпасы эти напоминали уменьшенные вариации бомб, сбрасываемых с дирижаблей, но было в них нечто и от зарядов к полевым мортирам.
Несколько лет назад в сводках с фронтов Третьей опиумной войны проскакивали сообщения об изобретении русским военным инженером некоего миномета, возможно, это он и был.
Но как сюда попало столь современное оружие?
Я мельком пролистал отпечатанное в типографии руководство, задумчиво ткнул носком сапога ящик с пусковой трубой, а потом взял и перетащил его к броневику. Заволок по доскам в кузов, туда же отправил короб со снарядами, а сам, тяжело отдуваясь, уселся на нижнюю ступеньку лестницы.
Когда утихло головокружение, поднялся на ноги и вернулся на второй этаж к телу пытавшего меня старика; пусть покойники – те еще молчуны, иногда бывает польза и от них.
Стараясь не ступать в кровь, я склонился над мертвым телом и обшарил карманы, но ни бумажника, ни документов отыскать не сумел. Тогда складным ножом перерезал сухожилия и лоскут кожи перебитой руки, завернул оторванное предплечье в брезент, собрал разлетевшиеся по всей комнате листы полицейских протоколов и спустился во двор.
Для начала выглянул из калитки и убедился, что поблизости по-прежнему никого нет, потом выдернул стопоры ворот, распахнул их и забрался в кабину броневика.
Управление самоходными колясками преподавали на полицейских курсах, но последний раз сидеть за баранкой мне доводилось пару лет назад, поэтому пришлось изрядно напрячь память, припоминая верный порядок действий.
Зажигание, подача гранулированного тротила, задняя передача…
Броневик неожиданно резко дернулся, меня бросило на рулевое колесо, и лишь в самый последний момент удалось предотвратить столкновение с воротами. Успокоив дыхание, я легонько надавил подошвой сапога педаль газа, в несколько приемов вывел самоходный экипаж из сарая, и сразу оказалось, что через прорези лобового бронелиста ничего толком не видно. Откинул его, но и так обзор особо лучше не стал, поскольку ливень попросту заливал ветровое стекло. Встав на подножке, я огляделся; вокруг, сколько хватало взгляда, простиралось чистое поле, терявшееся в серой мути дождя.
Меня вывезли за город! Что ж, так даже лучше…
Оставив движок работать на холостом ходу, я перебежал на склад, вытащил из-под верстака примеченную при обыске канистру керосина и провел дорожку горючей жидкости вглубь помещения. Там опрокинул емкость набок и поспешил на выход. В дверях чиркнул зажигалкой и опрометью бросился вон.
Сев за руль, я с непривычки слишком сильно утопил педаль газа, и броневик неожиданно резво прыгнул вперед, снес ворота и едва не вылетел в кювет. Пробуксовывая в глубокой грязи, самоходный экипаж рывками вернулся на дорогу, а только он, понемногу набирая скорость, покатил прочь, как позади жахнул мощный взрыв! Крышу склада приподняло, первый этаж разметало по полю горящими щепками и кирпичными осколками. Новый взрыв – и от арсенала остались дымящиеся руины.
«Будет непросто определить, сколько человек находилось внутри», – решил я, потом вспомнил об угнанном броневике и расстроился собственной непредусмотрительности.
Но не возвращаться же в город по такой погоде пешком?
Тут доехать бы…
5Броневик я загнал в каретный сарай.
Чумное имение не то место, где следует опасаться обыска; в проклятии есть свои преимущества.
В доме я попросил дворецкого отнести брезентовый сверток на ледник, сам прошел в гостиную, из которой доносились странные скрежетания.
Как оказалось, Елизавета-Мария сидела в кресле и размеренными движениями точильного камня правила режущую кромку сабли. На меня суккуб даже не взглянула.
Я негнущимися пальцами расстегнул куртку, отдал ее вернувшемуся с ледника Теодору, ему же протянул мокрый котелок.
– Растопи котел в ванной комнате. И еще мне понадобится мазь от ожогов, – предупредил дворецкого, прежде чем тот ушел.
– Ты опять не ночевал дома, – произнесла Елизавета-Мария обвиняющим тоном, ни на миг не прекращая своего занятия. Вжик-вжик, вжик-вжик.
– Не ночевал, – подтвердил я.
– И пропустил обед.
– Пропустил.
– Если я не буду знать, где тебя искать, не смогу помочь.
Помочь? Суккуб – мне?
Я чуть не расхохотался в голос.
– С чего такая забота? – спросил, прислонясь к дверному косяку. – Разве моя безвременная кончина тебя не устроит?
Суккуб подняла голову, и сквозь личину симпатичной девушки на миг проступил образ чуждого этому миру создания.
– Мне не выгодна твоя смерть, – заявила Елизавета-Мария и, видя мое недоверие, уточнила: – Прямо сейчас.
– Увяз недостаточно глубоко?
– Недостаточно, – подтвердила девушка. – Лео, твоя преждевременная кончина расстроит нас обоих, поэтому прошу – ставь меня в известность о своих планах на день.
– Всенепременно, – усмехнулся я и указал на живые цветы в вазе. – Выбиралась в город в такое ненастье?
– Еда в этот дом сама по себе не приходит.
– Обошлись бы.
– Вовсе нет, – уверила меня Елизавета-Мария, – правильное питание – залог крепкого здоровья. – Она отложила точильный брусок и спросила: – Расскажешь, где пропадал всю ночь?
– В самом безопасном месте на свете – Ньютон-Маркте.
– Проблемы с коллегами?
– Ничего серьезного, – ответил я, отлипая от дверного косяка. – Что не так с саблей?
Елизавета-Мария возмущенно фыркнула:
– Оружие требует ухода, Лео! Она была просто в ужасном состоянии!
Я кивнул, но достаточной для столь усердной работы эту причину все же не счел.
– Что еще?
– Твой лепрекон! – прорычала девушка, и глаза ее загорелись недобрым огнем. – Он шныряет по дому, вынюхивает, подсматривает за мной в ванной, ворует вино! Это просто сводит с ума! Я поймаю его и порублю на куски!
При этих словах штора дальнего окна колыхнулась, и тихий шорох сложился в самодовольное:
– Драть!
Впрочем, всему виной мог быть сквозняк и звон в ушах.
– Уверена, что его проймет обычная сталь? – спросил я напоследок.
– Обычная сталь? – тихонько рассмеялась Елизавета-Мария. – Твой дед изрядно потрудился, напитывая саблю кровью и смертью. Поверь, она упокоит даже демона!
– Отлично! – кивнул я. – Если поймаешь этого фигляра, начни с ног. Укороти пальцы до размера башмаков.
– Непременно, – пообещала девушка. – Но не могу гарантировать, что ограничусь только этим.
– Проверь за шторой, – посоветовал тогда я и вышел в коридор.
Некоторые вещи нельзя спускать даже друзьям, хоть воображаемым, хоть нет.
Из гостиной донесся пронзительный визг и грохот перевернутого кресла; я только покачал головой и, тяжело опираясь на перила лестницы, поднялся на третий этаж. В ванной комнате постоял перед зеркалом, бездумно глядя на отражение своей осунувшейся физиономии, затем избавился от одежды и вдруг понял, что мыться просто не осталось сил. Смазал целебной мазью ожоги на запястьях и лодыжках, ушел в спальню и завалился спать.
Проснулся глубоким вечером. Долго лежал на кровати и бездумно смотрел в потолок, потом заставил себя подняться и закрыть окна. Голову словно набили ватой, во рту стоял мерзкий привкус засахаренных слив, но в целом самочувствие никаких неприятных сюрпризов не преподнесло.
