Стальной пляж - Джон Варли
Тем или иным образом… в основном необходимостью докучать вдовам и сиротам, должна признаться… Обрушение заставляло меня прыгать кузнечиком где-то неделю. Я заливала свою совесть множеством коктейлей, главным образом "Маргаритой", моим излюбленным ядом, и нервно ловила малейшие признаки приближения депрессии. Некоторые из них я всё же заметила — невозможно писать о подобной истории и самой не чувствовать горя, а время от времени даже отвращения к себе — но настоящая депрессия, из тех, что толкают немедленно распрощаться с жестоким миром, меня так и не накрыла.
Из чего я сделала вывод, что лучшее лечение — как следует занять себя.
* * *
Среди тысячи ста двадцати одной жертвы катастрофы в "Нирване" оказалась мать Принцессы Уэльской — король Англии Генрих XI. Невзирая на этот внушительный титул, Хэнк за всю свою жизнь не сделал ничего, достойного отражения в "Вымени". И только когда он погиб, появился коротенький некролог с малюсеньким примечанием "ирония судьбы". В нём автор, начинающий журналист, упомянул нескольких более известных предшественников нынешнего монарха: Ричарда III, Генриха VIII, Марию Стюарт. К следующему выпуску Уолтер вымарал почти весь текст, бурча под нос бессмертные слова: "Да всем глубоко наср… на эту шекспировскую чушь!" — и заменил на забавную статейку о Вики Ганновер[33] с её причудливыми представлениями о сексе, повлиявшими на целую эпоху.
Единственной причиной, по которой Генрих XI оказался в роскошных номерах "Нирваны", было то, что он отвечал за трубопроводы в третьем куполе. Но заведовал он не воздуховодами, а системой канализации.
И в результате, как только у меня выдался первый свободный день после катастрофы, в моей квартире зазвонил телефон и сообщил, что со мной желает поговорить некто, не внесённый в список разрешённых абонентов. Звонящая представилась как Элизабет Сакс-Кобург-Гота. Поначалу я озадачилась, но потом вспомнила, что это и есть ужасающая боевая машина, знакомая мне под именем принцессы Уэльской. Я ответила на звонок.
Первые несколько минут разговора она рассыпалась — который уже раз! — в извинениях, спрашивала, дошёл ли до меня её чек, и просила звать её просто Лиз.
— А звоню я вот зачем, — наконец, сообщила она. — Не знаю, слышала ли ты, что моя мать погибла в "Нирване".
— Я в курсе. Прости, мне следовало послать тебе открытку с соболезнованиями или что-нибудь в этом роде.
— Ничего-ничего! Мы, по большому счёту, не знакомы как следует, да и всё равно я терпеть не могла вечно пьяного сукиного сына. Он много лет превращал мою жизнь в ад. Но теперь, когда он наконец отправился к праотцам… видишь ли, у меня завтра намечается, в некотором роде, вечеринка по случаю коронации — и я подумала, а вдруг ты захочешь прийти? С кем-нибудь на пару, разумеется.
Я задумалась, чему я обязана этим приглашением — до сих пор терзающему принцессу чувству вины за то, что разодрала меня на части, или её желанию закинуть удочку насчёт статьи в газете. Но я оставила эти соображения при себе и уже хотела было ответить вежливым отказом — как вдруг вспомнила, что нам есть о чём посекретничать. И согласилась.
— О! — воскликнула я, когда она уже собиралась отключиться. — А как насчёт платья? Я должна быть в официальном костюме?
— В полуофициальном, — ответила Лиз. — Полная парадная одежда ни к чему. А приём после коронации будет неформальным. Правда-правда, обычная вечеринка! И, пожалуйста, никаких подарков. — Она рассмеялась. — Я собираюсь принимать дары только от глав других государств.
— Ты меня успокоила. До завтра.
* * *
Церемония коронации проводилась во Втором номере-люкс отеля "Говард" при космодроме — заурядной гостиничке среднего класса, популярной среди коммивояжёров и дельцов, приезжающих в Кинг-сити по делам на один день. При входе я столкнулась с мужчиной в красно-белой военной форме и меховой шапке едва ли не метровой высоты. Его костюм был смутно знаком мне по историческим романам. Солдат стоял, вытянувшись в струнку, рядом с караульной будкой размером с гроб, поставленный на попа. Страж мельком глянул на факс-копию моего приглашения, открыл передо мной дверь, и знакомый рёв вечеринки в полном разгаре выплеснулся в холл.
Лиз удалось собрать немаленькую толпу. Жаль, что у неё не хватило средств снять помещение попросторней. Люди стояли, касаясь друг друга локтями, и старались не уронить в жестокой толчее свою ношу — крохотные блюдечки с оливками и сырными крекерами, намазанными паштетом из анчоусов, в одной руке и бумажные стаканчики с шампанским в другой. Я протолкалась к столам с едой, как всегда делала на бесплатных фуршетах, и придирчиво оглядела угощения. Должна сказать, у "Юнайтед Био" меню было получше. Напитки разливали двое мужчин в донельзя странных костюмах. Позднее я узнала, что этих людей называют бифитерами[34] — а почему, так навсегда и осталось для меня загадкой.
Сама я была одета не так чтоб уж очень вызывающе. Лиз сказала, что костюм может быть полуофициальным, так что я вполне могла заявиться в одной серой шляпе с журналистским пропуском, заткнутым за поля. Но по зрелом размышлении я решила облачиться в полную форму, какой бы глупой она ни была: мешковатые штаны и двубортный пиджак. Я вручила костюм роботу-гладильщику так поздно, что времени едва хватило на то, чтобы что-либо в нём изменить. Я не стала ни подгонять штаны по фигуре, ни застёгивать пиджак — это было частью образа, к которому склонились в бесконечной мудрости представители моей профессии почти двести лет назад при выборе форменной одежды. Образ был позаимствован из фильмов о журналистах 30-х годов XX века. Я пересмотрела их целую кучу, и меня позабавило, какое впечатление очевидно старались создать о себе мои коллеги на официальных приёмах: они стремились выглядеть помятыми, агрессивными, дерзкими, невежливыми, полными сарказма — но стоило ситуации запахнуть жареным, у них неизменно оказывалось отзывчивое золотое сердце. А как же, чтоб и твоё сердце преисполнилось гордости, что ты тоже журналист, милостью божией… тьфу! Шутки ради я нацепила белую блузку с кружевом у горла вместо предписанного традицией сложного узла, известного как галстук. Волосы я сколола на макушке и спрятала под шляпой. Из зеркала на меня глянула Кейт Хепбёрн[35], переодетая мальчиком — по крайней мере, так я выглядела выше плеч. На всей остальной моей фигуре костюм висел, как на вешалке — но моё новое тело было сложено так искусно, что смотрелось хорошо в любой одежде. Я козырнула своему отражению: вот оно, твоё творение, Бобби!
Лиз заметила меня и с громким приветственным криком протолкалась поближе.
