Дорис Лессинг - Маара и Данн
Маара спросила, есть ли у него сдача с золотого. На рынке она видела менял, но, понаблюдав за их деятельностью, поняла, что это бессовестные обиратели. Они сидели каждый — или каждая, так как немало среди них было и женщин, — за своим столиком перед грудой монет, под защитой вооруженных охранников, и хищно всматривались в проходящих купцов и приезжих.
— Можешь разменять в таверне «Приют путешественников».
С Данном сидела парочка столь не приглянувшихся ей лекарей. Он радостно смеялся, однако, увидев Маару, сразу посерьезнел.
— Наш больной в отличном состоянии, — улыбнулся Мааре старый доктор.
— Благодаря вашему отличному лекарству, — ответила она любезностью.
— Мой отец — знаменитый врач, — авторитетно заявил молодой.
Оба поднялись со своих мест — сидели они на кровати Маары, появление которой явно испортило настроение всем троим, особенно Данну. Маара снова глянула на молодого, может, напрасно она к нему так плохо относится, но то, что она увидела, ее не вдохновило: наглая физиономия, хитрые бесстыжие глаза, развязная походочка… И скрытое недовольство. Чем? Ее вторжением или тем, что его отец известный врач, а он сам, стало быть, неизвестный?
Но Данну понравился Бергос, сын знаменитого лекаря.
Врачи ушли. Данн сказал, что он тоже хотел бы вечерком прогуляться, и Маара поняла, что он собирается в «Приют путешественников». Да, она в ловушке, но в какой — нет, этого не понять, пока крышка не захлопнется. Данн пока не в состоянии путешествовать дальше этого «Приюта». Он поворочался в кровати, пробормотал:
— Можно было б здесь зацепиться… Неплохой городок… Ты, Маара, конечно, подумаешь… — И заснул.
И Маара подумала, что их бегство на север вполне могло бы закончиться и в этом городе, очень приятном, безопасном. Цель похода на север и состояла в том, чтобы найти что-то подобное. Вода — самое важное. Здесь не надо отмерять ее по каплям. Здесь большие бочки с водой стоят на всех углах, к бочкам привязаны черпаки. Здесь вода по тростниковым трубкам поступает в дома, день и ночь плещет в фонтанах, здесь вода — что воздух. И поэтому люди здоровы, дети смеются, играют в садах.
Солнце перевалило через зенит, склонялось, жара спала, полуденный отдых подошел к концу. Народ стал покидать дома, выползать из тени. Данн спал в затененной решетчатыми ставнями комнате. Горизонтальные планки, из которых состояли ставни, бросали тень на пол, на кровать, в которой лежал Данн. Маара с тревогой подумала, что он кажется заключенным в клетку. Думала и о другом. О том, что она не хочет оставаться в Билме. Нет, не ради этого она проделала весь долгий путь. Ради чего? Не ради этого — совершенно точно.
Вечером Данн спустился вместе с сестрой вниз. Хозяин чуть шелохнулся на своем обычном посту, поздравляя постояльца с выздоровлением, и Данн сказал:
— Сходим-ка мы в таверну… Надо развлечься.
17
На улице двое встречных прохожих, разминувшись с ними, как по команде, обернулись и посмотрели вслед Мааре.
— О, я счастливейший из смертных, с такою женщиной гуляю! — воскликнул Данн неестественным тоном, исполненным деланного кокетства.
Сердце ее снова дрогнуло. Ловушка! Западня! Никогда бы Маара не заподозрила, что он способен на такое кривлянье. Это произнес не Данн, да и голосом не Данна, чужим. Не хватало только, чтобы он еще жеманно поднес к губам цветок, как это делают некоторые, с позволения сказать, мужчины, бросая томные взгляды на женщин… и не только на женщин, но и на других… одного с ними пола. Как будто услыхав мысли сестры, Данн протянул руку к живой изгороди и сорвал яркий алый цветок. Маара молча завопила: только не к губам! Опять как будто услышал. Принялся рассеянно вертеть цветок в пальцах, не поднимая ко рту. Путь к таверне глаз не радовал. Маара, не видевшая поначалу в этом городе ничего отталкивающего, уродливого, ужасалась теперь грязи на разбитых мостовых, запустению покосившейся застройки, горестной гримасе на лице встречной женщины, изможденности ребенка, которого та тащила за руку, клейму неудачи на лицах мужчин.
Таверна «Приют путешественников» занимала большое здание, сияющее огнями, перед входом — толпа. Люди постоянно входили и выходили, все возбужденные, в нервном приподнятом настроении. Такая же взбудораженность исказила и черты лица Данна. Они вошли в очень большой зал, ярко освещенный и битком набитый. Публика преимущественно мужская. Женщин в нормальной одежде взгляд Маары не обнаружил. Собственно, женщин вообще не было, мельтешили лишь девушки, почти девочки, в прозрачных и полупрозрачных платьицах, с едва прикрытой либо вовсе не прикрытой грудью, с ярко накрашенными сосками. Данн и Маара уселись и сразу получили по чаше с сильно пахнущим напитком. Такой зерновой напиток Маара помогала изготовлять в Хелопсе. Шум в зале не позволял разговаривать; чтобы услышать друг друга, приходилось орать. И снова Маара увидела людей, принадлежавших к неизвестным ей народам. Дело в том, что место это предназначалось в первую очередь для приезжих, в основном купцов.
Кто-то тронул Маару за плечо:
— Деньги менять хотела? — прокричал ей в ухо слуга и указал на одну из закрытых дверей.
Маара вошла в небольшой кабинет для переговоров и увидела там низенькую жирную старуху, ростом едва ей до плеча. Старуха походила на сгоревший пирожок, ибо кожа ее цветом напоминала древесный уголь. Она энергично развернулась, юбки ее алого платьица взметнулись языками пламени. Резво плюхнувшись на стул, старуха указала Мааре на другой, напротив, по другую сторону простого деревянного стола. Усевшись, черная старуха осмотрела Маару так, как будто оценивала тюк хлопка или рулон ткани.
— Что менять будем?
Маара вынула из кармана сначала одну, затем вторую монету. Она хорошо усвоила, что процедура размена приятной не бывает.
— Я дам тебе больше, чем любой другой, — вкрадчивым голосом пообещала старуха.
Маара улыбнулась, показывая, что понимает цену этим ничего не значащим фразам. Старуха тоже улыбнулась, обнажив коричневые зубы, как бы говоря, что так уж устроен мир.
— Меня зовут Далида. Я меняю деньги столько, сколько ты на свете живешь.
— Мне двадцать два года.
— Ты в самом расцвете молодости и красоты.
Мааре казалось, что Далида вот-вот наклонится, откроет ей рот и осмотрит зубы, потычет пальцем в десны — проделает то, что обычно проделывают работорговцы.
Положив на стол перед собой две монеты, Маара отодвинула их к середине и убрала руку. Далида поднесла одну монету к глазам, покручивая вторую указательным пальцем левой руки.
— Таких еще не видела. Кто этот человек? — спросила она о профиле, скорее всего мужском, отчеканенном на монете.
— Не знаю.
— Что ж, золото есть золото. Но твое золото древнее, и тем оно ценнее.
Далида вытащила из большого мешка несколько мешочков и принялась выкладывать перед Маарой столбики монет разного достоинства, время от времени бросая на молодую женщину многозначительные взгляды. Монеты эти не были легковесными чешуйками, которые требовалось тратить горстями. Они представляли солидную ценность, однако их можно было легко разменять. Маара примерно представляла, что должна получить, и видела, что если ее обсчитали, то ненамного. Она смахнула деньги в свой мешок, и Далида воскликнула:
— Надеюсь, ты не собираешься с этим мешком разгуливать по городу!
Маара засмеялась:
— А что мне теперь делать?
— Если твой брат занят, я дам телохранителя.
— Все почему-то нас хорошо знают.
— Вы очень интересная пара.
— Чем же мы так интересны?
Вместо ответа Далида вдруг прошептала:
— Хочешь, я тебе найду хорошего мужа?
Маара снова засмеялась — на этот раз от непоследовательности собеседницы.
— Очень хорошего, достойного мужа, — сохраняя совершенно серьезный вид, настаивала Далида.
— Почем у тебя мужья? Этого хватит? — Маара позвенела полученными монетами.
— Не совсем. — Далиде хотелось узнать, сколько у Маары денег.
— Нет у меня денег на мужей. На хорошего мужа никаких денег не хватит.
Далида тоже позволила себе слегка усмехнуться:
— Что ж, имей в виду, что я могу тебе разменять деньги и мужа найти могу. По хорошей цене.
— Думаешь, я стала бы покупать мужа? Был у меня муж, и о деньгах никто не вспоминал. — Глаза Маары невольно наполнились слезами.
Влажные глаза собеседницы Далида, разумеется, заметила.
— Тяжелые времена, — сочувственно вздохнула она.
— Только не здесь, не в этом городе. Если здесь тяжелые времена, то что сказать о том, что я видела? Такого насмотрелась…
— Что же ты видела? — прозвучал вкрадчивый вопрос. Маара не видела причин скрытничать.
— Видела, что Ифрик засыхает. Наблюдаю это с раннего детства. Ты не поверишь, что я видела.
