И. Хо - 666. Рождение зверя
– А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! – воскликнула Гетман и с размаху ударила человека остроносой туфлей под дых.
Тело вздрогнуло и замычало.
– Лицо тебе открыть, сука, да?! – крикнула Анна. – Жрать хочешь?
Человек что-то промычал.
– На, жри!
Она расстегнула шлем на его голове. Кирилл с ужасом увидел лицо, которое уже десять лет было знакомо ему по тысячам телевизионных сюжетов. Человек этот был истощен и избит, но не узнать его было нельзя. Перед ним на карачках сидел погибший от рук украинских милицейских начальников оппозиционный украинский журналист Георгий Гонгадзе. С головой его, которую так и не нашли при теле в Таращанском лесу, было все в порядке. Гетман поняла, что Кирилл понял.
– Гоша у нас тут хорошо себя ведет. Правда, Гоша? – спросила она, поглаживая его по голове. – Гоше тут нравится…
Китаянка распечатала шприц, набрала в него жидкости из склянки на столе и подошла ближе. Анна села Георгию на ногу, массируя голень. Лью внимательно осматривала его щиколотки.
– Yes! – Люси, видимо, обнаружила готовую вену и тут же всадила туда иглу.
Лицо Георгия расплылось в блаженной улыбке. Это был, скорее всего, героин.
– Хочешь его помучить? – спросила Гетман, доставая портсигар.
– Нет, – честно сказал Кирилл.
– Ну и дурак. Ему ж нравится.
Люси ушла в спальню. Анна положила голову Гонгадзе себе на колено и потрепала его за волосы.
– Не понимаю, как вы его здесь консервируете столько лет, – спросил Кирилл.
– Знаешь, Кира, ты меня удивляешь такими вопросами, – сказала Анна, снимая с себя корсет и расстегивая шорты. – Я всегда была уверена, что ты умнее других мужчин, что ты – редкое исключение. Это же так просто. – Она обернулась к Гонгадзе: – Гоша, тебе тут нравится?
Экс-главред «Украинской правды» покивал в знак согласия.
– Я его тут у Юльки в карты выиграла пять лет назад. Это же она его сюда притащила, когда его якобы убили. Им нужен был свой мученик. А тут такой хороший мальчик, послушный. – Гетман взяла трубку телефона. – Да, добрый вечер. Приберите тут слегка. И раба моего в клинику отвезите, пусть его подлечат там, подлатают, а то он совсем на ладан дышит.
Водяная Змея вернулась в гостиную. Гетман разделась, подошла к ней и нежно поцеловала в губы. Одежды Люси отвалились, как чешуя, и обе дамы исчезли в алькове. Кирилл подошел к лежащему на полу Гонгадзе и заглянул в его широко раскрытые глаза, выражавшие абсолютное счастье. Он вдруг вспомнил шокировавшую европейскую общественность несколько лет назад историю немецкого каннибала-гомосексуалиста Армина Майвеса, нашедшего по Интернету добровольца, возжелавшего, чтобы он его съел, – программиста из Берлина Бернд-Йоргена Брандеса. Весь этот кошмар никак нельзя было списать на трудности переходного возраста у подростков – оба героя были вполне состоявшимися сорокалетними мужиками. Брандес не просто откликнулся на «приглашение к столу» от каннибала, он настаивал на том, чтобы его съели, и только убедившись, что намерения Армина вполне серьезны, взял билет в один конец. Как следовало из представленной суду видеозаписи, он сам предложил партнеру отрезать свой член, вместе с ним пожарил и вкусил его. Он умолял Майвеса потрошить его, требовал причинять ему как можно более страшные мучения. Собственно, каннибал из гуманных, если так можно выразиться, побуждений прекратил их, перерезав своей жертве горло. Потом выяснилось, что на объявление Майвеса в сети пришло более двухсот откликов. Кирилл вспомнил скандальную песню Rammstein, посвященную этому сюжету.
Ein Schrei wird zum Himmel fahren,Schneidet sich durch Engelsscharen.Vom Wolkendach fallt Federfleisch,Auf meine Kindheit mit Gekreisch![56]
Личность Майвеса его мало интересовала. С ним все было понятно – классический идейный каннибал, с детства мечтавший съесть кого-нибудь, чтобы этот кто-то «стал с ним одним целым». Даже философствующий на эту тему, как Ганнибал Лектор в известном триллере. Но второй, Брандес, был для него загадкой, повергающей в замешательство. Что двигало этим человеком? Почему он это сделал? Что было в его душе? Какой была эта душа? Потемкин пытался проникнуть в тот мир, заглянуть за горизонт. Он подошел к столу, на котором лежали всевозможные приспособления для причинения боли. «Брандес был бы счастлив», – подумал Кирилл и заметил под хромированным молотком тоненькую брошюрку. Это был трактат магистра Феодора Дафнопата «Страдание святого и славного великомученика Георгия». Он раскрыл книжицу и пролистал ее. Небесного покровителя Гонгадзе по приказу императора Диоклетиана восемь дней кряду были плетьми до облезания кожи, бросали в яму с негашеной известью и в чан с кипящим свинцом, ломали кости, строгали железными когтями, травили ядом, засовывали в медного быка с гвоздями, крутили на колесе.
«На следующий день царь, узнавши от приставленных к подобным делам, что он еще жив, повелевает изготовить огромнейшее колесо, поддерживаемое в воздухе двумя столбами в виде плотничьего давила, и на земле против изгибов его подложить длинную плаху, в которой были крепко натыканы острые гвозди и разные другие острые орудия. Когда такое орудие было изготовлено, нечестивейший царь приказал привести святого и бросить на него. Когда же привели его на место, где было колесо, он, увидев изготовленное сатанинским искусством орудие и воззрев на небо, сказал: “Господи Иисусе Христе, преблагой Боже мой, благодарю Тебя, что Ты призвал меня недостойного к настоящему жребию”. После такой молитвы праведника слуги супостата, по мановению тирана, схватив его как дикие звери и прикрепив к изгибам колеса, пригвоздили к ним гвоздями его руки и ноги, а шею, чресла и колена сковали и стянули железными цепями и начали вращать колесо на оси. Но можно было видеть терпение большее человеческого естества и рвение высшее всякой телесной нужды. Ибо, когда колесо вращалось с сильным скрипом и находящимися в плахе мечами жестоко поражало тело мученика, плоть его жалостно растягивалась, кости сокрушались, части тела отрезывались, потоки крови неслись по земле. Присутствовавшие и видевшие столь жестокое мучение его отвращали взоры, теряя сознание. Мученик же чувствовал себя так, как бы лежал на мягкой постели и наслаждался отдыхом».
Потемкина осенило: так может статься, христианские великомученики – это мазохисты, которые сами страстно желали, чтобы им терзали плоть изощренными способами и замучили до смерти? Следующая, вытекающая из первой мысль показалась Кириллу еще более интересной: настойчивость, которую проявлял Иисус Христос в вопросе принятия крестных мук и смерти, можно отнести на счет той же особенности его личности. «Хотя, с другой стороны, – вспомнил Потемкин, – в Гефсиманском саду он обращался к господу: “Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия”. Значит, сам он не стремился к страданиям, но подчинялся внешней воле – так, как он ее понимал». Однако вполне возможно, что последователи его – по крайней мере, значительная их часть – в меру своей фантазии использовали возникший образ для оправдания собственной патологической тяги к мучениям и смерти. Ведь многие окончательно потерявшие рассудок адепты не просто напрашивались на то, чтобы их истязали, – сами занимались членовредительством. «Белые голуби» отрезали себе гениталии и скармливали их собакам, руководствуясь словами Иисуса ученикам: «Не все вмещают слово сие, но кому дано, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит». Творчески развивая эту идею, Потемкин оказался несколько напуган следующей догадкой: «Евхаристия! Получается, что верующие во Христа, которые едят его тело во время своих нелепых таинств, по сути, являются каннибалами. Два миллиарда людоедов! Государства, населенные людоедами, где людоедские символы висят в каждой школе. Нет, Айгюль Озкан была в чем-то права…»
– Короче, князь, – прервала его размышления внезапно оказавшаяся за спиной Гетман, – пошли купаться. Let’s go to the ocean! – повторила она для Люси.
– Да! Да! Купаться! – выпорхнула из спальни Лью. – Только одна вещь на дорожку…
Она присела за стол, схватила трубочку и жадно втянула в ноздрю рассыпанный на столе порошок. Гетман последовала ее примеру.
– Хочешь? – спросила она у Потемкина.
Этот вопрос не подразумевал ответа «нет». Причастившись, Кирилл тоже скинул с себя одежду.
– Так, девочки, на выход! – крикнул он, открывая дверь номера.
Они покинули апартаменты, оставив Гошу дожидаться обслуги. Сопровождаемый двумя обольстительными дамами, Потемкин пошел знакомой тропой к лифтам. Дверь одного из них открылась. В кабине стоял, опершись о поручни, Жан-Клод Трише. Он едва держался на ногах, сползая все ниже и ниже. Кирилл и Люси подхватили его и вытащили на площадку, Анна нажала на свой браслет и пощупала пульс банкира.
