Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса

Взволнованным голосом Сергей шепнул напряженной Варваре:

— Хорошо, что без конфискации!

Ждали речи защитника.

У Ромова был известный адвокат, общественный деятель и даже международный мастер по шахматам Андрей Непаров, о котором Ботвинник сказал: «Я с ним не встречался, но слышал, что он международных дел мастер», имея в виду, что звание ему было присвоено отнюдь не за «шахматную силу». Непаров был опытным оратором:

— «Господа присяжные заседатели!» — сказал бы незабвенный герой Ильфа и Петрова, но наш суд пока еще не стал судом присяжных, и я обращаюсь прямо к господам судьям Высокого Суда. В демократической стране, какой стала Российская Федерация, выше всего стоит презумпция невиновности. Есть ли какие-либо улики против моего подзащитного господина Ивана Васильевича Ромова? Ни-ка-ких! Шаткое обвинение уважаемого мною прокурора построено на одном свидетельском показании рецидивиста Хныровского Владимира Илларионовича, дважды судимого и мстившего своему шефу по работе в фирме Ромовых, ее генеральному директору Ромову Ивану Васильевичу. Чем можно доказать правдивость слов этого свидетеля? Ни-чем! Я думаю, что уважаемый мною господин прокурор будет вынужден согласиться со мной, а Суд вынесет частное определение в отношении господина Хныровского, что он провел преступную подготовку к замышляемому убийству, разведал образ жизни сенатора, снял подходящую квартиру и лишь в последний момент из трусости подменил патроны, надеясь, что за счет предательства своего сообщника сам выйдет сухим из волы. Господин же Ромов, член уважаемой демократической семьи, пользующейся доверием избирателей, ни в чем не виновен, кроме того, что он привлекал к работе в своей фирме, что пo закону не является преступлением, уголовно наказуемым, такого человека, как Хныровский, который явно метил занять его место в акционерном обществе «РОХ». Я кончил, господа судьи, и убежден в вынесении вами справедливого приговора.

Другой защитник даже не старался выгородить наемного убийцу и говорил лишь о цивилизованном правосудии, о гуманности и отказе от смертной казни, которая якобы никогда еще не сдерживала преступности.

В заключительном слове Иван Ромов сказал:

— Мой защитник правильно заметил, что нет никаких доказательств, что свидетельство моего подчиненного Хныровского правдиво. Это типичный оговор, и я оставляю за собой право привлечения его к суду за клевету, с компенсацией понесенных мной материальных потерь и оскорбления моей чести и достоинства. Презумпция невиновности, надеюсь, будет соблюдена при вынесении судебного решения, которому гоов подчиниться, как акту справедливости.

— Как говорит! Как говорит! — восхищалась шепотом Bарвара, наклоняясь к Сергею. Тот только передернул плечами и ответил:

— Лишь бы без конфискации…

Обвиняемый Болотников промямлил:

— Продал, сука. Его и стрелять надо, а не меня.

Хныровский, стоя у стены, даже поежился при этих словах. Суд удалился на совещание.

Судебное совещание перед вынесением приговора всегда кажется мучительно долгим.

Варвара нервничала, а Сергей утешал ее:

— Если мерой пресечения была всего лишь подписка о невыезде, то и приговор будет мягким, может быть, условным. Папа с мамой постарались!

— Почему условным? — возмутилась Варвара. — Что ты, не понимаешь, что Хмырь все это подстроил в своих целях? Уж я-то знаю! Я всегда его терпеть не могла. Это ты с ним якшался…

Возглас секретаря суда «Суд идет!» заставил всех замолчать. Председатель суда возвестила:

— Именем Российской Федерации, суд (она назвала состав судей), рассмотрев уголовное дело Ромова Ивана Васильевича и Болотникова Семена Яковлевича, постановил признать Ромова Ивана Васильевича невиновным за отсутствием состава преступления, а Болотникова Семена Яковлевича на основании соответствующей статьи Уголовного кодекса за умышленное убийство пятерых человек с получением за это вознаграждения и попытки убить сенатора Вяткина Акима Михайловича, приговорить к высшей мере наказания — расстрелу.

— Не меня, суку Хмыря стрелять надо! — выкрикнул из-за решетки Болотников.

Хмырь втянул голову в плечи, стараясь сравняться со стеной, к которой прижался.

Суд зачитал еще частное определение в отношении Хныровского Владимира Илларионовича, готовившего убийство сенатора Акима Вяткина.

Однако Хмырю не суждено было предстать перед судом. В этот же день его, избитого до смерти, нашли в одном из закоулков на окраине города. Перед кончиной в реанимации он произнес невнятно слово «Грозный». Врачи сообщили следователю, что пострадавший назвал своих убийц из столицы Чечни Грозного.

Через несколько месяцев после вынесения этого приговора Иван Ромов давал интервью в популярной программе на одном из каналов телевидения.

Ведущий представил его телезрителям как преуспевающего бизнесмена, собирающегося участвовать в предвыборной кампании.

— …Мы ждем, чтобы наше государство имело возможность процветать так же, как, к примеру, ваше коммерческое предприятие. Скажите, как вы добиваетесь успеха в своей деятельности и почему мы не можем добиться успеха в государстве вообще? — задал очередной вопрос ведущий.

— Успеха достигнуть не просто. Необходимо не упускать никакой мелочи и даже уметь предвидеть… Нельзя владеть собственностью и не выжимать из нее все, что возможно. Нельзя остановить половину промышленности и ждать расцвета экономики. Нельзя прожить всю жизнь в долг — когда-то придется расплачиваться. Нельзя не заглядывать в завтрашний день, губить все то, что не дает прибыли сейчас, но необходимо для развития в будущем. Скажем, науку, создавшую такое чудо, как «Буран». Надо поддерживать и ценить умные головы специалистов. Ведь ни один настоящий хозяин не пожелает себе такого развала своего хозяйства, который происходит сейчас в нашем государстве. По всей стране нужно к государственным делам относиться, как к личным, и государственные проблемы решать, как собственные.

— Это вполне может быть программой государственного деятеля? — спросил ведущий.

— Не сомневаюсь в успехе такой программы, — ответил Ромов.

— Значит, секрет возрождения страны вы видите в совмещении личного и государственного, в сращивании интересов?

— Именно так, и никак иначе, — заключил Иван Ромов.

Новелла третья. Сошедший с корабля

Империю четвертовали.В куски растерзана земля.И станет прежнею едва ли.Бежали крысы с корабля.

Заседание секретариата Союза писателей СССР в этот раз проходило в мраморном с зеркалами конференц-зале. В том самом зале, где будто бы танцевали Наташа и Соня Ростовы — героини романа Льва Николаевича Толстого.

Писатель Званцев, приглашенный сюда в этот день, ждал окончания секретариата в прилегающем к залу вестибюле, откуда вниз вела мраморная лестница, огороженная такими же перилами.

Первым из зала, сердито распахнув высокие белые двери, вышел Бойтаковский и, увидев Званцева, с которым был едва знаком, подошел к нему разгневанный, не в состоянии сдерживать себя, заговорил:

— Они меня исключили! Представьте себе, исключили из-за моих последних повестей! И это называется свобода слова, гарантированная конституцией!

— Как же так? — отозвался Званцев. — Значит, и печатавшие вас редакторы будут иметь неприятности?

— Мне наплевать на них! Я выброшен из творческой среды! Я не имею права, не должен общаться в ЦДЛ с единомышленниками, которые, как и я, хотят говорить в полный голос, а не пользоваться подпольным самиздатом. Вам хорошо! Вы умудряетесь, на правах фантаста, не вещать о современности, не восхвалять и не лакировать ее, как некоторые процветающие, а уноситься в другие миры, на другие планеты и мечтать себе о светлом будущем. А как нам быть, борющимся за настоящее, за права человека, попираемые на каждом шагу?

— На примере происходящего в иное время или в других мирах можно решать вполне земные проблемы, бороться за наши идеалы, — ответил Званцев.

— Ах, бросьте! Надоело! Все это видимость! А на деле наши «права» — в исключении меня из Союза писателей. Я все равно буду проникать в Дом литераторов. Хоть через черным ход или кухню ресторана. У меня там хорошие отношения, не то что с членами правления СП!

— Стоит ли? — усомнился Званцев.

— Стоит, стоит! Надо показать всем, что мы не сдаемся!

Из конференц-зала вышел озабоченный оргсекретарь правления Верченко, полный, подвижный человек. На ходу он кивнул Званцеву и сказал:

— Мы ждем вас, Александр Петрович, в моем кабинете.

— А вас-то зачем? — удивился Бойтаковский. — Вы-то чем провинились?

— Очевидно, тем, что дожил до восьмидесяти лет.

— Что, отмечать ваше тезоименитство собираются?