Мышь - Иван Борисович Филиппов
Американский президент, кажется, не ожидал, что для его собеседника это станет такой новостью, и дал Сергею Сергеевичу пару минут, чтобы прийти в себя.
Когда же они продолжили, президент был краток: Америка поможет во всём. Что нужно — просто скажите. Президент говорил не только от лица своей страны, к этому решению присоединился и Евросоюз, и НАТО, и Китай с Индией. Весь мир был готов помочь стране, на которую обрушилось беспрецедентное по масштабам и ужасу горе.
Сергей Сергеевич вежливо попрощался с президентом США, сказал спасибо и пообещал перезвонить. Радио в вертолёте затрещало, и Палыч заложил резкий вираж, уводя машину с пути истребителей, летевших бомбить Новокосино. Куренной выглянул в окно: предрассветный город горел и дымился, в небе над ним то тут то там сновали боевые самолёты и вертолёты. Сергей Сергеевич вздохнул и набрал Таню.
— Танечка, я не могу сейчас ещё и дипломатией заниматься, не надо меня, пожалуйста, с президентами соединять пока — мне надо людей спасать.
— Понимаю, Сергей Сергеевич, но кто-то же должен…
— Что, вообще все уехали?
— Вообще все.
— А эти, как их, Навальный? Ройзман?
На линии повисла тяжёлая пауза. Даже учитывая события последних дней, Татьяна вот именно эти фамилии никак не ожидала услышать.
— Нет, они не уехали, Ройзман в Екатеринбурге, а Навальный, я читала, в Томске.
— Ну вот, пусть они и занимаются! Конец связи.
Татьяна ещё пару минут смотрела в телефон, думая, как поступить, а затем начала звонить.
***
Разговору президента Байдена с губернатором Куренным предшествовали сутки переговоров мировых лидеров. В первый день после катастрофы мир временно потерял способность к коммуникации. Жители планеты просто смотрели по телевизору, как в прямом эфире гибнет один из крупнейших городов мира с населением в двенадцать миллионов человек. Такого не было прежде никогда и ни с кем — и шок, вызванный смертью Москвы, имел планетарный масштаб. Но сразу за шоком к миру пришло понимание: или мы все вместе сейчас поможем остановить эту заразу, или завтра может никогда не настать.
И мир принялся помогать.
К исходу четвертого дня в двух операциях — операции по спасению выживших и операции по уничтожению заражённых и предотвращению распространения вируса — принимали участия военные и медики из шестнадцати стран. Первыми откликнулись ближайшие соседи — Украина, страны Балтии, Грузия, Армения, Польша и Германия. Турецкие беспилотники координировали совместную работу русской, украинской, французской и немецкой авиации, и с их помощью военные сумели избежать многих жертв среди выживших. С подмосковных аэродромов взлетали теперь не только МиГи и Су, но и «грипены», «миражи» и F-16.
В подмосковных аэропортах разгружали бесчисленные вереницы грузовых самолётов, привозящих со всего мира медикаменты, одежду для спасённых, палатки, генераторы.
Алексей Навальный от должности исполняющего обязанности президента РФ отказался, объяснив это тем, что в отличие от Ройзмана, его ещё никто и никуда не выбирал. Вот будут выборы — и.о. президента Ройзман назначил их на 1 декабря — вот тогда посмотрим. Зато он и его команда приняли активное участие в координации спасательной операции — очень помог опыт организации предвыборных кампаний и митингов.
Впервые за двадцать лет жители большой России получили доступ к настоящим новостям. Не только вся страна, но и весь мир смотрел репортажи о спасательной операции, о строительстве стены — за временными баррикадами, возведёнными впопыхах, Куренной теперь строил настоящую стену — шириной в КАМАЗ и высотой с пятиэтажный дом. Россия и мир слушали интервью с выжившими, с новыми политиками новой, уже изменившейся, России. Главные российские телеканалы заговорили голосами Ильи Варламова, Юрия Дудя и Ирины Шихман — все трое в момент начала эпидемии были не в Москве. Екатерина Шульман — нехотя и после очень длительных переговоров — приняла предложение стать новым главой МИД РФ.
Спустя пять дней после катастрофы мир вздохнул с облегчением — общими усилиями дальнейшее распространение вируса было предотвращено.
***
Севу, Костю, Расула, Асю, Тоню и Ульяну поселили в одну палатку. Это была даже не палатка, а здоровенный шатёр, разделённый занавеской на мужскую и женскую части. На каждой из них стояли раскладные кровати со свежим бельём и тумбочки для личных вещей. В своеобразной прихожей стоял диван, на третий день один из волонтёров притащил туда небольшой телевизор.
Первые сутки они спали. Их всех тщательно осмотрели врачи, но, кроме обезвоживания и общей невероятной усталости, с выжившими всё было в порядке. Добродушная врач-педиатр похвалила Асю и Расула за то, как они о девочке маленькой правильно смогли позаботиться.
Костя и Сева спали и вторые сутки тоже. Сквозь сон Сева видел, как Костя один раз встал, достал из рюкзака Плюшевого Лиса Семёна и снова провалился в сон. Иногда в шатёр кто-то заглядывал, но ребят не будили. Ася и Расул говорили тихонько о чем-то своём, а Тоня каждую минуту проводила с маленькой Ульяной. Они выходили из шатра погулять, она кормила девочку и, кажется, всю свою тоску по погибшему Лавру она превратила в заботу и нежность. Наверное, Лавр был бы этому очень рад.
На утро третьего дня к ним пришёл волонтёр и выдал каждому по телефону с сим-картой — позвонить родным. Он же предупредил их о том, что в течение дня с ними зайдёт поговорить представитель полиции. Это была новая практика — не допрос, разумеется, просто каждого выжившего просили под запись рассказать, как именно он выжил. Руководителям спасательной операции показалось, что личный опыт может быть им очень полезен в дальнейшем.
И они бросились звонить! Ася дозвонилась до мамы. Отец Расула не мог поверить своему счастью, когда услышал голос сына, которого считал погибшим. Сева вспомнил телефон дедушки, и они два часа провели в рыданиях и разговорах, и обещаниях. Дедушка рвался скорее приехать и забрать их из лагеря, но движение в сторону Москвы было категорически запрещено. Сева пообещал, что они скоро сами приедут. Тоне звонить было некому, и она свободное время и доступ к телефону потратила на то, чтобы попытаться выяснить, нет ли у Ульяны каких-то родственников за пределами Москвы, но так никого и не нашла.
Пришедший в шатёр сотрудник полиции был высоким и грустным. Его лицо посерело, а глаза ввалились. С каждым новым выжившим он надеялся, что хоть в этот раз услышанный им рассказ будет не таким ужасным и наполненным не таким страшным горем, и каждый раз он жестоко обманывался в своих ожиданиях. Косте рассказывать о прожитом было особенно тяжело, но он рассказал. И о заражённых, и о людоеде, и о том, как они встретили Льва Семёновича, и как угнали электричку. Полицейский слушал и кивал. Заканчивая разговор, он сказал:
— Если у меня когда-нибудь будут дети, я хочу, чтобы они были такими же смелыми, как и вы.
Сева хотел возразить, хотел сказать, что они вообще не смелые, и всю дорогу, каждую секунду они дрожали как зайцы, но не стал. У него не было больше сил.
Лев Семёнович в лагере чувствовал себя лучше всех — он стал всеобщим любимцем. Совершенно самостоятельно он уходил из палатки и шёл осматривать лагерь,
