Николай Чадович - Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви
Если пресловутые недоброжелатели существовали в реальности, а не только в больном воображении Верещалкина, то им сейчас было на что полюбоваться.
Вся трава на поляне была вытоптана, все ближайшие кусты изломаны, а молодые деревца изрублены для костра, через который по национальному обычаю собирались прыгать упившиеся дармовым вином господа и дамы. Даже комары и мошки в страхе покинули это проклятое место.
Большинство участников пикника разбились на парочки, и хотя женщины находились в явном дефиците, отовсюду неслось нестройное пение, а кое-где уже начинались танцы. Кырля, прихрамывая, вальсировал с Урицким.
Отсутствие музыки вызывало возмущение публики, но в «Москвиче», как на грех, магнитола сломалась, а подогнать ближе один из правительственных лимузинов не представлялось возможным из-за недостаточных габаритов лесной просеки.
Тот из виноделов, который все еще держался на ногах, в конце концов понял суть проблемы и сделал рукой успокаивающий знак, дескать, сейчас все устроим.
Из «Москвича», последнюю пару часов выполнявшего роль чуть ли не пещеры Аладдина, он извлек новое сокровище – ободранную цыганскую скрипку. На поляне раздались смешки и иронические аплодисменты. Церемонно раскланявшись, винодел заиграл – неожиданно чисто и виртуозно.
Костю словно ножом по сердцу резануло! Это была та самая сладостная мелодия, навечно связанная для него с образом Аурики.
Глухо застонав, он бросился прочь, однако сумел овладеть собой, вернулся и подозвал Бубенцова, единственного человека, которому здесь можно было доверять.
– Меня не ждите и не ищите, – сказал Костя. – Назад сам вернусь. Если кому-то понадобится моя рукопись, она в чемодане. Ясно?
– Ясно. – Бубенцов пьяно мотнул головой. – На ту сторону, значит, уходишь?
– Угадал.
– Кем завербован? МОССАДом или ЦРУ?
– Внешней разведкой Сейшельских островов. Ну все, мне пора!
– Подожди! – Бубенцов ухватил его за рукав. – А чем там платят?
– Кажется, местными рупиями.
– Нет, это меня не устраивает… – Бубенцов отступил. – А на посошок?
– Прости, не могу.
От подобного предложения Костя отказывался первый раз в жизни. С его стороны это было настоящее геройство.
Глава 8
Дом у дороги
Вино, которым так щедро угощали писателей, имело еще одну замечательную особенность – в отличие от других спиртных напитков, оно не вызывало тяжкого, скотского опьянения. Приняв внутрь не меньше пары литров, Костя ощущал себя воином-латником, которому после долгого изнурительного похода посчастливилось наконец сбросить свои тяжкие доспехи. Хотелось бежать, прыгать, кувыркаться…
Да и голова была на удивление ясной, в хорошем смысле этого слова (обычно-то Косте на ясную голову приходили самые тяжкие думы). Все вокруг ему нравилось, все люди были братья, и он не ожидал подвоха ни с какой стороны.
Прихватив в автобусе почти полную канистру вина, Костя стал приглядываться к водителям, коротавшим время за игрой в карты. Наиболее благоприятное впечатление на Костю произвел немолодой человек с вислыми усами и клоком седых волос на макушке, что делало его похожим на запорожского казака.
– Можно вас на минуточку? – Костя постарался быть предельно вежливым.
Водитель оценивающе глянул на него, однако встал и вместе с Костей отошел в сторону.
– Шо вам из-под меня надо? – поинтересовался он характерным одесским говорком.
– Помните танцоров, которые участвовали сегодня в конкурсе?
– А то как же! Лихо отплясывали, болячка им в задницу.
– Сейчас они должны обедать. Отвезите меня туда. – Видя, что водитель начинает чесать свой затылок, Костя торопливо добавил: – Не бойтесь, я заплачу.
– Сколько?
– Вот. – Костя продемонстрировал десятидолларовую купюру, уникальную тем, что на ней был изображен не президент США, а всего лишь министр финансов по фамилии Гамильтон.
– За такие деньги вас даже в Биробиджан отвезут, – сказал водитель. – Прошу занять в моей тачке лучшее место.
Когда они тронулись, водитель поинтересовался:
– И где это есть?
– Сам не знаю, – ответил Костя.
– Ладно, вычислим, – буркнул водитель и, помолчав, добавил: – Девушка понравилась?
– Ага, – признался Костя. – Она первое место заняла. Я ей сам приз вручал.
– Правильно, – кивнул водитель. – Кто заказывает музыку, тот и девушку танцует.
У первого же милицейского поста он остановился и долго беседовал с инспектором, показывая рукой то влево, то вправо. Вернувшись в машину, он с удовлетворением произнес:
– Координаты цели ясны.
– А неприятностей у вас не будет? – осведомился Костя.
– Неприятностей? – переспросил водитель. – Вы мне сколько обещали? Правильно, десять баксов. А это моя зарплата за пару месяцев… Почему бы и не рискнуть? Тем более шо они там раньше ночи не угомонятся.
– Да, скромно вы живете, – посочувствовал Костя.
– Это еще шо! – Водитель прибавил скорость, обгоняя запряженную волами повозку. – Скоро и не такое будет. Видите того красавца? – он кивнул на ажурный белый мост, повисший над рекой. – Заминирован. И с той, и с этой стороны. В любой момент может взорваться.
– Так все же будет война? – поинтересовался Костя.
– А я знаю? Это не жизнь, а натуральный фильм ужасов! Одно счастье, шо у них горючего для танков на полторы заправки осталось. А у нас на две… Ну все, кажется, прибыли. Идите вон до того красивого домика и никуда не сворачивайте. Буду ждать здесь ровно десять минут. На тот случай, если зазноба даст вам от ворот поворот.
«Красивый домик» оказался обыкновенной придорожной закусочной. Название ее, хоть и выполненное русскими буквами, было для Кости полной абракадаброй.
Гуляли здесь и на первом этаже, и на втором, и на открытой террасе, оплетенной пыльным плющом. На стоянке сгрудилось с дюжину автобусов – куда похуже тех, на которых возили писателей.
Войдя внутрь, Костя миновал компании гончаров, бочаров, ткачих, наездников, певцов и очутился наконец возле длинного стола, за которым расположились танцоры – парни и девушки вперемежку.
Одеты они были в те же самые богато расшитые костюмы, когда-то, наверное, принадлежащие их бабушкам и дедушкам. Похоже, что после завершения конкурса им даже умыться не довелось.
Едва только Костя остановился возле стола, как на него уставились десятки глаз, в своем большинстве черных, как антрацит. Не глядела на Костю одна только Аурика, которой пышные ресницы служили для той же цели, что Верещалкину – темные очки.
– Здравствуйте, – сказал Костя как можно более доброжелательно. – Не возражаете, если присоединюсь?
– Здравствуйте, здравствуйте, – ответили несколько голосов, в основном девичьих.
Место Косте никто не уступил, и он уселся подле Аурики прямо на канистру. Девушка, по-прежнему не поднимая глаз, налила ему стакан вина, что уже само по себе было обнадеживающим знаком.
– За встречу! – Кислятина, которую пришлось выпить Косте, не шла ни в какое сравнение с нектаром, плескавшимся в канистре под его задницей.
Вернув стакан на стол, Костя заметил, что никто его не поддержал. Более того, некоторые танцоры вообще перестали есть, как будто бы своим внезапным появлением он испортил им аппетит.
– Зачем ты пришел сюда? – тихо спросила Аурика. Падать от восторга в обморок она явно не собиралась, но обращение на «ты» уже что-то значило.
– Затем, что люблю тебя. – Раньше такие слова из Кости нельзя было вырвать даже под угрозой пытки на дыбе. – За эти пару часов я чуть не сошел с ума.
– Ты писатель?
– Вроде того… – Косте недосуг было объяснять, что писатели бывают разные – и такие, как Лев Толстой, и такие, как Топтыгин с Верещалкиным.
– Тогда сначала разберись, кого ты любишь, меня или свои собственные фантазии обо мне, – сказала Аурика. – Ведь ты меня совсем-совсем не знаешь.
– А зачем? Морские черепашки, вылупившись из яиц, бегут прямиком к морю, хотя ничего не знают о нем. Бабочка, покинув кокон, летит к солнцу. Пчелка сразу устремляется на поиски цветов.
– Ты не бабочка, не черепашки и не пчелка, – мягко возразила она. – Хочется верить, что в отличие от них всех у тебя тут что-то есть.
Аурика дотронулась пальчиком до виска Кости. Вопреки всякой логике из них двоих на физический контакт, пусть даже такой мимолетный, первой решилась именно она.
– Мне тоже хотелось бы в это верить, – признался Костя. – Но бывает и так, что чувства побеждают разум. Сейчас ты для меня все – и солнце, и море, и цветок, и даже жизнь.
Один из парней, сидевший почти напротив них, сказал что-то, по-видимому, относящееся к Косте. Понять можно было только одно слово – «пенсия». Кое-кто из танцоров захихикал.
Аурика взяла свой стакан – почти полный – и выплеснула его содержимое прямо в лицо шутнику. Смешки сразу утихли. Пострадавший сидел, закрыв глаза, и даже не пытался утереться. Вино капало с его щегольских усов. Смуглая кожа бледнела прямо на глазах, но как-то странно – пятнами, которые распространялись от шеи к скулам.
