Генри Олди - Король Камней
Ухватив пригоршню снега, он размазывал снег по губам. Вниз, под ноги Жги-Всех, падали темно-розовые капли. Казалось, норхольмец ест малину, и слюна течет по подбородку.
– Четверть, Вульм. Все по-честному.
– Сколько? – возмутился сегентаррец. – По-честному выйдет треть на рыло. Три сотни, да три десятка с тремя. А один лишний пропьем.
– Ха! Тебе б купцевать… Ладно, уболтал.
– Ага, – кивнул Жги-Всех.
– Значит, по рукам?
– По рукам.
Вульм шагнул к Ингвару, протянул руку – скрепить сделку. Хорошо помня волчьи шутки, Жги-Всех медлил. Наконец он стряхнул растаявший снег, вытер ладонь об одежду – и, на всякий случай взявшись левой рукой за меч, подал Вульму правую.
– Тварь продажная! Мразь!
Из грота выметнулась не женщина – дикая кошка. Комок яростной, опаляющей ненависти. Мех шубы – дыбом, зубы оскалены; скрюченные пальцы-когти метили Вульму в глаза – вырвать, выцарапать, а там будь, что будет. Куцый Хряп ловко подставил сивилле ногу, и женщина растянулась на снегу. Когда она попыталась вскочить, пинок под ребра вновь опрокинул ее в белое крошево.
– Хорош баба. Злой, прыткий…
Ингвар навис над Эльзой, поигрывая мечом:
– Голова рубить жалко. Давай сначала…
Он поперхнулся, не закончив фразу. Икнул: громко, утробно. Кинжал Вульма из Сегентарры по крестовину вошел в печень норхольмца. Провернув клинок, Вульм резким движением выдернул кинжал. Кровь хлынула мощной струей, заливая снег, Эльзу, сапоги мужчин. С брезгливостью человека, знающего толк в чистых убийствах, Вульм отпихнул тело Жги-Всех, заваливающееся набок. Эльза стала на четвереньки, встряхнулась по-собачьи – пунцовые брызги полетели во все стороны – и жесткая пятерня Вульма ухватила женщину за волосы. Рывок – сивилла подавилась криком, задохнулась, отчаянно запрокидывая голову, и ткнулась лицом обратно в колючий холод. Колено Вульма уперлось ей в спину между лопаток, не давая подняться. С мастерством, отточенным годами опыта, сегентаррец принялся вязать Эльзе руки, как уже проделывал это однажды в башне Красотки. Не прерывая своего занятия, он глянул на Куцего Хряпа. Коротышка успел отскочить на пару шагов и теперь стоял, пригнувшись, выставив перед собой тесак и нож – длинный, кривой, похожий на обломок сабли.
– Я ж сказал: половина – моя, – с отменным спокойствием сообщил ему Вульм. – Так и вышло. А ты: гнёшь, гнёшь… Тысяча на двоих делится без остатка. Как мыслишь, бывалый?
Коротышка не спешил убрать оружие в ножны. Сверлил Вульма подозрительным взглядом, переминался с ноги на ногу – вроде бы на месте, но на деле исподволь, едва заметно сокращал расстояние. Впрочем, сообразив, что от Вульма его маневр не укроется, Куцый быстро прекратил опасные игры.
– Оно-то делится, – бросил он, кусая губы. – Только зачем ее вязать?
– Мало ли… Может, ты в бароны метишь?
– В принцы!
– Ну вот. Потом скажешь, что я тебя титула лишил.
– Золото, – твердо сказал коротышка. – Отдаем голову, берем деньги и разбегаемся. Я тебе не Ингвар. Со мной твои штуки не пройдут.
Вульм пожал плечами:
– Как скажешь. Так я рублю?
– Руби.
Стоя в пол-оборота к Куцему Хряпу, Вульм потащил из ножен Свиное Шило. Левая ладонь сегентаррца, скрытая от Куцего, легла на рукоять кинжала. Наблюдая за действиями Вульма, коротышка приплясывал от нетерпения. Он даже подбросил к небу свой тесак – должно быть, восторг переполнил сердце – и резко, с подворотцем, взмахнул освободившейся рукой, словно в ней объявился кнут. Веревка, одним концом продетая в дырчатое «яблоко» тесака, выпала из рукава коротышки, натянулась, запуская тяжелый тесак по большому кругу. Так на корабле срывается канат, удерживающий мачту, и хлещет кого ни попадя смолёной молнией. Вульм хрипло вскрикнул, когда его многострадальное колено взорвалось дикой болью. Он неуклюже повалился на Эльзу; сивилла задергалась под тяжестью сегентаррца, будто жертва под насильником – и Вульм, рыча раненым зверем, навзничь опрокинулся в снег.
Куцый Хряп прыгнул.
Тесак уже вернулся в его ладонь; в другой хищно изогнулся нож. Куцый умел считать не хуже старого волка. Тысяча хорошо делится на двоих. А на одного – еще лучше. Искалеченный, ослепленный болью Вульм опоздал вытащить меч. Два клинка целились в его грудь, и отбить их было нечем. Коротышка учел все, кроме глупой бабы, которой оставалось жить – вдох да выдох. Освободившись от Вульма, Эльза вскочила на ноги, и Куцый в прыжке врезался в сивиллу. Плотный, крепко сбитый – ядро, не человек – он сшиб женщину в сугроб и рухнул на Вульма: неудачно, боком. Кривой нож на треть вошел в правое плечо сегентаррца, но тесак лишь без толку вспорол воздух. Куцый Хряп снова взмахнул тесаком, желая раскроить Вульму череп – и узкое лезвие кинжала, легко пробив куртку коротышки, скользнуло меж ребрами.
Вот и сердце, сказал клинок.
Хрипя, пачкаясь в чужой крови, Вульм титаническим усилием сбросил с себя мертвеца. Ногу дергало так, словно он угодил в пыточную, и палач раскаленными клещами извлекал из колена все мелкие косточки, одну за другой. На фоне этой боли нож, застрявший в плече, казался милостью небес.
– Эльза…
Он не узнал собственного голоса.
Скрип снега. Она подобралась к нему сбоку, настороженная, как крыса, готовая отпрянуть в любой миг – и броситься прочь.
– Кинжал. Возьми. Ремешок…
– Я… вы…
– Замолчи. Режь.
– Не могу. Пальцы затекли.
– Дай я…
Неуклюже, словно желая помочиться, она присела спиной к нему, подставила связанные сзади руки. Кинжал был острый, как бритва, Вульм боялся рассечь Эльзе вены. Боялся потерять сознание от боли. Боялся сдохнуть раньше, чем освободит женщину. Кровь Даргата! Он никогда в жизни столько не боялся… Проклиная судьбу, возраст, Куцего, весь мир сверху донизу – от проклятий становилось легче – Вульм справился с путами и откинулся затылком в снег, едва дыша. Хотел утереть со лба выступившую испарину – и не смог.
– Вы… вы это из-за меня? Или…
Лицо сивиллы. Близко-близко. Струп на щеке сошел, обнажив молодую, нежно-розовую кожу. Шрама не останется, подумал Вульм. Это хорошо. Красивая девка…
– Я… я думала… Простите меня! Простите!
В глазах темнело. Разум превратился в лодку. Он уплывал от берега, раскачивая Вульма на пологой зыби. Началась течь, в лодку струилась вода. Жалкая скорлупка проседала, грозя пойти на дно.
– Я вас тут не оставлю!
– Беги, – прошептал Вульм. – Награда… за тебя…
– Я вас не брошу.
Эльза вытерла слезы и принялась рыться в походной сумке Вульма. Она не знала, что ищет: снадобья? чистое полотно? Но кот и крыса, ворон и голубь сгрудились вокруг искалеченного волка, не видя для себя иного пути. Это грот, думала сивилла. Это Янтарный грот. Он все-таки ответил мне. Теперь я знаю, что делать. Я – последняя сивилла обители, и мой янтарь всегда со мной. Где бы я ни была, хоть на краю света.
Не уйдет, уверился Вульм. Дура…
– В Шаннуран, – сказал он. – Теперь мне только в Шаннуран.
– Что?
– Под землю, говорю. Самое время.
И черная, рыхлая гора погребла под собой Вульма из Сегентарры.
8.
– Двадцать лет, – сказал Циклоп.
Снежная целина лежала перед ним. Под солнцем, рвущимся в зенит, снег отдавал в желтизну, словно лист пергамента, отбеленный мукой и молоком. Ветер нес по равнине искрящуюся пыль: серебро и перламутр. Дорога рождалась в муках, в ожидании первого шага.
– Двадцать лет назад я видел в темноте. Черная Вдова навещала меня, и я не знал, чего хочу: бежать или остаться. Что я знаю сейчас? Чудовища были добры ко мне, вот и все. Судьба – чудовище. Надеюсь, она не станет ломать традицию.
Камень в его лбу, не скрытом повязкой, был черным.
– Двадцать лет назад, – сказал Симон Остихарос, – я гнил под землей. В цепях, с зашитым ртом. Черная Вдова навещала меня, и я бился с ней до последнего. Моя природа – борьба. Говорят, в старости человека не изменить. Что ж, проверим…
Лицо старца казалось высеченным из дерева.
– Двадцать лет назад у меня случился первый приступ, – сказала Эльза. – А может, чуть позже. В семье были уверены, что я больна. Падучая, говорили они. И завидовали соседям, чьи девочки родились здоровыми. Ладно, что там вспоминать…
Поземка вилась у ног сивиллы.
– Двадцать лет назад я славно погулял в Шаннуране, – сказал Вульм. – Надеюсь, а'шури не злопамятны. Эй, парень! Чего молчишь?
Натан держал сегентаррца на руках, как ребенка.
– Двадцать лет назад меня не было, – сказал изменник. – Совсем.
Взгляд его прояснился.
– Хотел бы я знать, – задумчиво произнес Натан, – что будет с нами через двадцать лет? Через сто? Тысячу?! Госпожа Эльза, вы не посмотрите?
– Сдохнем, – уверенно заявил Вульм. – Даже раньше.
– Ну, не с нами. Вообще. Госпожа Эльза…
– Посмотрю, – кивнула Эльза. – Прямо сейчас и посмотрю.
И шагнула вперед.
* * *Багровый диск солнца летел в пасть заката. Клыки горных пиков жадно тянулись навстречу, окрашиваясь свежей кровью. В кронах буков и грабов, растущих на холмах, занялся пожар – скоротечный, потому что от скальной гряды уже ползли длинные лиловые тени, и деревья подергивались сизым пеплом сумерек. Лишь две-три верхушки продолжали тлеть грудами углей, но вскоре погасли и они. Умолкли птицы. Налетел порыв зябкого не по-летнему ветра, взъерошил листву, встревожил рощу тихим шепотом – и унесся прочь. Дальше лежал спуск в долину, а на другом ее краю, за ручьем, путь преграждала стена, в которой чернел глубокий провал.
