Игорь Удачин - Ковчег
Весной 1955-го года, в Принстоне, маленьком университетском городке, на финишной прямой его жизни, происходит то, что должно было произойти. Череда немыслимых по своей оригинальности математических построений, жестокий теоретический эксперимент — и Уравнения найдены! «Старый глупец» добился-таки своего. Однако теперь гениальный теоретик чудовищным образом напуган. Оказалось, формулам не требовалась опытная проверка — «Опыт» вступал в силу с момента написания Уравнений на бумаге. В рабочем кабинете творца начали происходить более чем странные вещи. Рассудок его, и в самом деле, оказался неподготовленным. ПРОСТРАНСТВО ДАЛО ТРЕЩИНУ… Человеческое «я» ученого спасовало.
Он сжег Уравнения в огне. Уравнения, которые искал всю свою жизнь… А спустя несколько недель умер, отказавшись от операции.
Человека этого звали Альбард Эйнштульн.
* * *Воцарилась гнетущая тишина. Дядюшка Ной испытующе сверлил Занудина взглядом.
— Имя, которое я произнес — оно знакомо тебе?
— Разумеется, — ответил Занудин. — Оно известно каждому школьнику.
— Превосходно… Эйнштульн, так спорно распорядившийся плодами своего открытия — иными словами, унеся рецепт открытия с собой в могилу, — не смог предусмотреть лишь одного: ТРЕЩИНА в пространстве не закрылась, нет, она сакрализовала пространство вокруг себя и «пошла» блуждать по миру. Блуждала долго ― и в один прекрасный день остановилась здесь, в «Ковчеге». И вся эта «чертовщина», как ты обычно выражаешься, помогает нам черпать бесценные знания, иметь связь с интереснейшими интеллектами, к сожалению, мало успевшими сделать в отведенный им когда-то срок. Переосмысливая и синтезируя полученные знания и воплощая их в жизнь, мы можем оказаться на пороге создания Нового Мира. Альтернативного Мира… Где разрушительная тяга к потрясениям уступит место выверенному течению событий — как для отдельно взятой личности, так и в масштабе человечества в целом. Не нынешнего человечества, а того, которое мы сами выберем достойным своего творения. Эмбрион новой зарождающейся цивилизации находится здесь! Понимаешь теперь?!
— Понимаю, но не до конца. Я-то тут при чем? — ответил Занудин.
— Глупец!! При том, что ты и есть Альбард Эйнштульн…
— Я?.. — Занудину казалось, он слышит учащенный стук собственного сердца.
— Да, ты. Что, не веришь в переселение душ, сынок? — сощуренные глаза Ноя издевательски посмеивались. — Не отвечай, брось. Твой язык и рассудок сейчас вряд ли между собой поладят. Хотя ведь ты о многом догадывался…
— И… как… что теперь? — убийственная беспомощность обрушилась на Занудина и давила, давила, как суровый ноготь нерасторопную вошь.
— Ты нам нужен, — гипнотизируя Занудина взглядом, бесстрастно продолжал старик. — Ты жил здесь, чтобы влиться в нашу семью, научиться доверять нам и стать нашим соратником. Сейчас ты никто, проходное воплощение, скучный, никчемный тип, только не обижайся. Сам не знающий, чего хочешь, к чему тянется твоя душа. Можно сказать ― тесто с ногами, пластилин! Стремление к выполнению надличностных задач, каких не ставило перед собой человечество — это ведь не про тебя, правда?.. Но когда ты покинешь этот мир, то снова вступишь в права обладания бесценными знаниями, которые приобрел в прошлой жизни — жизни Эйнштульна. А ведь труд, благодаря которому были приобретены те редкие знания, для чего-то же был проделан! Не так ли?! Эх-хе… Эго текущей жизни умрет, источится. Но выживут некоторые привязанности. Твой дух навряд ли захочет отождествлять себя с простоватым Занудой ― он вновь будет считать себя гением Эйнштульном! Однако в нем останется и «крупица Зануды», отвечающая за преданность и служение «Ковчегу». И тогда-то уж твоя помощь нам, поверь, станет несоизмеримой ни с чьей-либо другой. Импульс, который ты способен будешь нам дать — колоссален!!
Занудина сковал шок.
— Вы просто используете меня, — тихо произнес он, уставившись в точку.
Именно сейчас ему почему-то вспомнились доведенные до отчаяния Айк, Сад Вашас, Фрудди Мурки и многие другие развоплощения, чьи не нашедшие покоя желания толкали их в коварно расставленные сети «ковчеговцев». «Ковчеговцы», или «черви», как называл их Айк, — что им действительно нужно? Сами себя помазали они на царство над живыми и мертвыми! Не потеха ли это, не угождение ли собственному честолюбию, принявшему настолько извращенную форму и прикрываемому лозунгами построения Нового Мира — лучшего, совершенного?.. Мира, к которому компиляторы, копни поглубже, имеют теперь довольно условное и даже оторванное отношение!
«Ковчег»… Когда-то он был обыкновенной гостиницей, где на день или два собралась горстка скромных постояльцев до прихода очередного маршрутного автобуса. Автобус увез бы их дальше. В одной охапке со всей их неудовлетворенностью, смутными чаяниями и дремлющими страстями, которые люди обычно запирают глубоко в себе, ― напоказ, на всеобщее порицание, выставлять справедливо опасаясь. Просто инженер, учительница, таксист, парочка ветреных студентов, провинциальный актер, бухгалтер — словом, кто угодно, обычные земные люди без нимбов над головами. Откуда явилась им эта миссия? Не порочна ли она по своей сути, учитывая кандидатуры исполнителей, выбранные методом какого-то невообразимого «мистического тыка»?..
Почему «Ковчег» наводняли писаки и музициры, эротоманы и бунтари, политиканы и разбойники, паяцы всех мастей? Почему в стенах придорожного заведения Занудин никогда не сталкивался с учеными, пророками и истинными цивилизаторами человечества? Не потому ли, что приближенные к тайнам бытия не желают открывать эти самые тайны паразитам? Вот, быть может, где кроется ответ?.. И впервые в своей жизни Занудину нужно принять решение самому… На чьей стороне ОН?!
— Эх, Зануда, Зануда, — тяжело вздохнул старик. — Погляди вокруг. Разве ты не видишь, как бурлит мир? В какой беспорядок пришла человеческая культура? Сколько скопилось знаний, при малейшей их компиляции подрывающих устои всего материально-духовного построения, водруженного за историю существования человечества? Любой человек, вновь «откомандированный» для земного существования, уже не справляется с разрушительной мощью тех противоречий, что вдруг выявились из хаоса бессистемно накопленных знаний. Человек выглядит беспомощным, надломленным, апатичным, жалким. Он не понимает, чего ему желать и к чему стремиться. Он ищет убежища в фантазиях прошлого и будущего, ― но боится настоящего, в котором ему нужно оправдывать свое предназначение. Он потерян, слаб и заслуживает презрения. Разве ничто не предвещало появления таких, как мы? Разве ничто не предвещало того, что час великой трансформации близок? Миры погибают, побежденные новыми. Так было всегда. Почему именно мы? И почему теперь? Просто до нас ни в чьих руках не находился инструмент, пригодный для такой работы, как создание Нового Мира! Но вот он обнаружился — и решение рождает само себя. Кто успел, тот и сел, как говорится. Разве не ждет все необратимое своего дерзкого исполнителя? Если существует механизм и существует возможность его запуска ― то всегда найдется рука, которая потянет рычаг. Так уж все устроено, что миллиарды жизней творят и совершенствуются лишь для того, чтобы горстка индивидуумов-революционеров простейшей манипуляцией длани стерла их в назначенный час в ничто! А масштаб драмы только подчеркивает величие исполнителей…
— Вы чокнутые… — прошептал Занудин.
— Думай как хочешь. Но только учти. Здесь ты нужен. Здесь таится корень твоей будущей великой жизни! А там, среди людей… — старик презрительно поморщился. — Ждут ли тебя, помнят, оценят твое благородство? Считаешь, примут с распростертыми объятиями, руки и ноги тебе облобызают, радуясь твоему возвращению?! Очень сомневаюсь на сей счет…
Дядюшка Ной продолжал наносить удар за ударом — и все ниже пояса… Старик запугивал, что никому Занудин в этой жизни не нужен, что за язык (если вздумает болтать о «Ковчеге») его непременно запрут в психиатрическую лечебницу, а дом, в котором жил, пустят с молотка ― если уже сейчас какие-нибудь лихоимцы и нувориши не успели прибрать его к рукам. Улица или психушка — вот все, что его ждет. Но дело, мол, не в этом, а в том, что Занудин и сам обязан себе признаться ― он ненавидит мир, в котором ему выпало родиться, и никогда не будет в нем счастлив. Слушая старика, Занудин не смел вставить слова. Он был растерян, подавлен, распят, но в глубине души знал одно: то, чего от него хотят в «Ковчеге» — неправильно. Поддаться — значит согласиться на ужасное предательство… Да, он привык чувствовать себя отвергнутым… Он никогда не завоюет понимания и не обретет покоя… Он будет страдать, как страдал всегда… Что правда, то правда ― он так и не полюбил мир, в котором родился и вырос. Но ведь… в чем тут дело, в чем соль… он не любил его как-то совершенно невинно и инфантильно, по-мальчишески, без подоплек того мистического ранга, что так настойчиво стали внушаться ему здесь, в «Ковчеге» — не любил просто потому, что не нашел в нем себя, не сумел быть счастливым. НО МОГ БЫ, если бы вовремя сбросил с глаз шоры и посмотрел вокруг чистым, незамутненным взглядом!.. Зачем мстить миру за свою трусость, за личное поражение? Сколько в мире других людей, которые счастливы!! Хотел бы он изменить этот Мир?.. Сейчас Занудин впервые был уверен, что НЕТ. «Я не тесто с ногами, не пластилин, — мысленно обратился Занудин к компиляторам, стискивая зубы. — И если от меня зависит хоть что-то, хоть самая малость…»
