Андрей Рубанов - Боги богов

Марат усмехнулся.

— Я пилот, — сказал он.

Старуха не поняла, но едва увидела улыбку на его лице — удовлетворенно кивнула.

— Если тебе смешно, смейся. Многие приходят в чувствилище, чтобы плакать, а уходят, смеясь. Но не говори мне, кто ты. Я не хочу знать, мне не нужно знать. Говори это себе. И повторяй, и чувствуй, правда ли то, что ты говоришь. Меня, мать рода, можно обмануть. Всех можно обмануть. Даже душу рода можно. Но себя — нельзя. Теперь я ухожу и закрою выход, как принято, четырьмя шкурами носорога и четырьмя коврами, сплетенными из побегов репейника, чтобы здесь установилось безмолвие. Сейчас хорошее время. Рассвет. Мир просыпается. Будь в безмолвии, в темноте и уединении. Душа рода поможет тебе почувствовать себя.

Ахо положила ладонь на его лоб, провела пальцем по носу, по губам — и вышла. Некоторое время снаружи доносился шорох опускаемых занавесей.

«Ничего нового, — подумал Марат. — И ничего сложного. Наивно полагать, что дремучие кроманьонцы умеют что-то такое, чего не умеет человек, летающий меж звезд. Для чего ты рожден? К чему лежит твоя душа? Кто ты? Спроси себя. Изучи свою природу. Попроси ученых, они помогут. В старых обитаемых мирах такие штуки были в моде еще двести лет назад. Едва эмбрион начинал созревать в материнской утробе, как родители спешили составить полную генную карту ребенка. Многие верили в ген власти или в ген богатства. В то, что люди разных профессий обладают разными хромосомными комбинациями. Даже мой отец, современный мужчина, практик и скептик, не успокоился, пока не составил генную карту обоих сыновей и не получил подтверждение своих надежд: действительно, оба мальчика способны принимать многие десятки решений за считаные секунды, когда они вырастут, им можно доверить самую сложную технику.

Кем родился, тем и будь. К чему склонен, то и делай. Рожденный летать не должен ползать. Только той моды давно нет. Я рожден пилотом и счастлив, когда закладываю виражи, но что мне делать, если нет корабля? А другой рожден, чтобы рыть могилы, но спроси его: рад ли он своему предназначению?»

Марат вспомнил о ране на горле, потрогал — кровь уже запеклась. Маленький генерал знал свое дело. Конечно, он не собирался убивать Хозяина Огня и даже пугать не хотел — только показал серьезность своих намерений. Он знал, зачем рожден, и когда орудовал ножом — становился самим собой.

Бывший Хозяин Огня, бывший Большой Бродяга, бывший Владыка Города-на-Берегу и Сын Великого Отца, бывший угонщик лодок и маргинал-вундеркинд, бывший осужденный преступник, а ныне человек по имени Марат огласил чувствилище веселым смехом.

Когда мужчины делятся на первых, вторых и третьих топоров, нет ничего проще, чем уединиться за одеялом из побегов репейника, поразмыслить и понять, что грудь твоя узка, а глаза не способны за двести шагов разглядеть торчащее из воды верхнее дыхало носорога. И значит, карьера первого топора тебе не светит. Но тогда почему огромный мускулистый Хохотун в итоге стал не самым отважным воином, а всего лишь палачом? А щуплый Муугу, едва достающий Хохотуну до середины груди, миниатюрный самец с невзрачным рябым лицом и гнилыми зубами, идет биться с непобедимым врагом без малейших признаков страха?

А великий вор Жилец, он же Соломон Грин, легенда преступного мира — кем он назовет себя, зайдя в чувствилище? Для чего он рожден?

Впрочем, он бывал в таких местах сотни раз. Чувствилище есть в каждой тюрьме. Одиночная камера и есть чувствилище. Конечно, Жилец давно понял свое предназначение. Получать всё всегда и везде. Все деньги, всех самок, всю жратву. Повсюду искать тех, кто уступит, принесет, подчинится. Упадет ниц, подставит живот для извлечения внутренностей. Сожрет черный банан и будет лизать розовое мясо на кривых пальцах.

Нет, конечно, нет. Я не пилот. Я тот, кто всё исправит. В прошлой жизни, на обустроенных планетах, где нет холеры и люди не наматывают на локоть кишки собратьев, я мог бы всю жизнь прожить пилотом. Носиться на мощных кораблях по черной пустыне. А здесь я не пилот.

Я тот, кто умеет любить.

И я пойду убивать Великого Отца не с мыслью о возможной неудаче. Я не на смерть поведу своих кое-как обученных солдат. И не приберегу последний патрон для себя. Я иду не совесть свою успокоить. Не умирать я иду, а побеждать.

И не Дух рода дочерей репейника живет в этой норе, проконопаченной мхом. А сама Кровь Космоса. Капли ее вечно летят в пространстве, а когда слипаются в единое целое — вспыхивает звезда. Пока она горит, рядом нет жизни. Жизнь появляется, когда звезда начинает остывать. Когда девочка перестает подбрасывать сухие ветки. Люди живут не возле пылающих костров, а возле догорающих углей. Когда поймешь, что твой род рожден не от великого огня, но лишь от слабого тления — тогда Кровь Космоса побежит по твоим венам, и ты успокоишься, и сможешь дышать, смеяться и растить сыновей, смирившись со знанием о собственном ничтожестве.

Когда он отодвинул тяжелые шкуры и вышел, небо уже полыхало всеми оттенками зеленого, четыре луны одна за другой падали за горизонт, и ветер гнал над холмами рафинадно-мармеладные утренние запахи.

Две женщины — юная и старая — повернули к Марату одинаковые лица. Юная улыбнулась.

Хозяин Огня явно ей нравился.

Он всё точно рассчитал и ввел стадо в Город ранним вечером, в канун Дня Начала Большой охоты — самого важного в году, единственного языческого праздника, сохраненного для берегового народа после окончательного упразднения древнего культа Матери Матерей. Момент был выбран специально, и Марат двое суток продержал свой отряд в предгорьях, не разрешая жечь костров, только для того, чтобы подойти к воротам именно вечером. В предпраздничной суете никто не будет возиться с погонщиками. Укажут место для ночлега и забудут. Даже Жилец, несмотря на маниакальную подозрительность, не прикажет нечесаным равнинным провинциалам сразу убираться обратно. Разрешит посмотреть на действо. На казни и свадебную церемонию. Больше зрителей! Вот его цель. Больше восторженных, изумленных, впечатленных. Больше напуганных, избитых, подавленных, покоренных, ограбленных, дефлорированных, замученных.

Больше, еще больше, пока не наберется максимальное количество. Или, другими словами, Фцо.

Носороги нервничали от усталости и незнакомых запахов, сипло взревывали. Погонщикам приходилось подбадривать криком животных, а заодно и самих себя; судя по бледным лицам и нарочито горделивым позам, юноши с равнины были потрясены размерами пирамиды и главного храма.

Впрочем, сами они тоже выглядели живописно. Целая процессия: семь крупных животных, лохматые всадники с копьями и дубинами, впереди на красивой норовистой самке Владыка в медных латах и еще восемь полосатых монстров в поводу. Марат ожидал увидеть если не ликующую толпу, то хотя бы сотню-другую любопытствующих. Когда посланные на север отряды пригоняли в Город новых рабов, народ сбегался во множестве. Всем хотелось подивиться на плененных северян. Носороги были гораздо живописнее, жители берега давно не видели такого внушительного стада. Но сейчас улица была почти пуста; только несколько донельзя грязных, перекошенных фигур выползли к обочине со стороны ближайшего постоялого двора — городские бездельники, профессиональные попрошайки; с некоторых пор их много появилось во владениях Марата, он их не любил, а теперь вот: местные люмпены оказались единственными, кто встречал своего Владыку, вернувшегося из дальних странствий с богатой добычей.

Что-то не так, подумал Марат, вытащил из-за спины меч и положил перед собой поперек седла. Погладил шершавую рукоять — это немного успокоило.

После ночного визита маленького генерала Марат сделал выводы и ни на минуту не расставался с мечом и пистолетом. Сейчас, правда, пистолет пришлось спрятать в чересседельной торбе старшего погонщика, Цьяба. Но меч тоже давал ощущение безопасности. Кроме того, с каждым новым днем похода, пока брели через перевалы, пока искали дорогу в Узур, Марату всё больше начинало казаться, что Жилец погибнет не от выстрела в затылок. Жизнь легендарного убийцы оборвет не ультрасовременная пуля, выпущенная из ультрасовременного оружия. Великий вор будет зарезан примитивным ножом. Даже, наверное, не медным — костяным или обсидиановым. Ножом, который был в ходу на Золотой Планете до того, как с неба упали двое беглых уголовников.

Улица вывела их на площадь, и здесь Марат круто осадил носорога. Дальше идти было нельзя, а надо было срочно спешиваться и выяснять, почему ворота храма закрыты, и почему их не сторожат воины в кожаных наплечниках, и почему не горят по углам здания неугасимые светильники.

Махнул рукой, подзывая Цьяба. Велел дать животным по три меры сладкой глины и ждать, никуда с площади не отлучаться, в случае нападения — отступать в горы тем же путем. Сам пошел вдоль храмовой стены к боковому входу. Успел увидеть, что ворота не просто закрыты — осквернены. Минимум две драгоценные, ежедневно до блеска начищаемые медные пластины с изображением лика Отца оторваны и украдены, на других заметны свежие царапины, их тоже пытались выломать. На ступени нанесло песка, и у основания свадебного алтаря заметна небольшая куча фекалий.