Кир Булычев - Глубокоуважаемый микроб (сборник)
Машины завязали в грязи на проселке, люди вытаскивали их на плечах, ухали, матерились, боролись, но не сдавались. Казалось, они форсируют Днепр. Но не получилось бы такого массового ослепления, если бы город не был подготовлен, размягчен, встревожен и приведен в смятение лавиной слухов, которые на него были обрушены.
Пришелец даже не стал вмешиваться в организацию работ. Только показал круглое пятно трясины, где следовало искать канистру, а остальную руководящую деятельность препоручил человеку в синем тренировочном костюме.
Люди выстроились в цепочки. Одни помогали экскаватору рыть отводные каналы, другие вместе с ассенизационной машиной отсасывали жижу, третьи грузили самосвалы. Всем нашлось дело. И все были охвачены тем самым трудовым порывом, в котором человек забывает, ради чего он вкалывает столь самоотверженно. Главное — работать!
Через час трудов над поверхностью болота показалась макушка схожего с гигантским яйцом космического корабля. Все восторженно завопили, понимая, что это и есть канистра.
— Теперь удвоим осторожность, товарищи! — заявил пришелец и приказал экскаватору перенести себя в центр жижи.
Там он под рукоплескания товарищей по труду спрыгнул на свой корабль.
— Удвоим усилия, друзья! — крикнул он. — Конец близок. Сокровища уже почти у нас в руках.
Некоторые стали спрашивать, что он там мелет о сокровищах, ведь ловим осетрину, а другие решили, что сейчас пойдут белые грибы, — много было предположений.
Совершенно спокойно пришелец открыл верхний люк, забрался в корабль, который был уже наполовину освобожден от грязи.
Все настороженно замолчали.
Почувствовав неладное, пришелец высунул голову из люка и крикнул:
— Отойти на двадцать шагов! Мною обнаружена мина! Пока не обезврежу, не подходить!.. Прекратить работы! Ну, кому я говорю — отведите экскаватор, машину, чего доброго, погубим!
Все подчинились, а метр с кепкой крикнул пришельцу:
— Осторожнее обезвреживай, береги себя!
— Береги! — поддержали его разные голоса.
Растроганный пришелец задраил люк, через перископ проверил, нет ли близко зрителей. К счастью, все послушались его — отошли на сухое место, расселись вокруг болотца на корточках.
«Прощайте, друзья!» — мысленно произнес пришелец.
Космический корабль не сразу, а после минутной схватки с грязью вырвался вверх и, увлекая за собой черные потоки болотной жижи, рванул к небу. Еще через минуту он скрылся из глаз.
Много любопытных историй расскажут вам в Великом Гусляре. Но никогда вы не услышите рассказа о том, как гуслярки жевали банановую кожуру, пили напиток «Бодрое утро», а их мужья ловили осетров в пруду или запускали из болота канистру с золотом.
Правда, нет-нет, да вдруг какая-нибудь красотка съест шкурку банана и выбросит сердцевину. А еще кто-то почти нечаянно опустит леску в пруд. Но это исключения, атавизм.
Они уже здесь!
Инопланетянин Коко повадился к Удалову. Он третий день ночевал на шкафу, таился от Ксении, которая гнала его метлой. Ксении не нравились ящерицы, покрытые розовыми перьями.
Вечерело. Косые лучи солнца ласкали подоконник, на котором нежился Коко, кося фиолетовым глазом на Удалова, чинившего спиннинг. Из городского парка доносилось хоровое пение: хор речников готовился к юбилею городской пристани.
— Ничего у тебя не получится, Корнелий, — сказал вдруг Коко.
— Ты о чем?
— О твоей мечте. Завтра ты намерен первым катером отправиться вниз по реке, потому что в омуте за Хомутовкой живет налим-долгожитель. Но с рассвета движение катеров по реке отменяется, пристань превратят в трибуну и эстраду. Пока мероприятие не завершится и не будут спеты все песни, никуда ты не отплывешь.
— Ну, это ты преувеличиваешь, — возразил Удалов. — До Хомутовки и даже до Раскола, кроме как катером, ничем не доберешься. Люди по делам, на работу, на рынок ездят.
— Смотрю я на тебя и удивляюсь. — Коко потянулся, почесал коготками гладкий животик. — Знаешь, что я прав, а все равно завтра попрешься на ту пристань, будешь надеяться, что здравый смысл восторжествует. Что хоть один катер отправят вниз по реке.
— Но зачем все катера отменять? — воскликнул Удалов. — Почему из-за пустого юбилея людям столько неудобств?
— Потому что другим людям на этих людей наплевать.
— Но это неправильно! Об этом по радио теперь критикуют.
Коко мелодично засмеялся.
— Я в школе учил, — продолжал Удалов, — человек человеку друг, товарищ…
— И волк, — нахально вмешался Коко.
— Пришибу, — сказал Удалов. — Надоел ты мне. Никакой ты не галактический брат, а просто провокатор и демагог.
— Ругаться легче легкого, — возразил Коко. — Ты ругаешься, чтобы поменьше думать. Потому-то вы, люди, и станете легкой добычей…
Но чьей добычей, Удалов не услышал, потому что со двора грянула музыка. Это пришел из техникума подросток Гаврилов и включил на полную мощность японскую систему.
— Этого еще не хватало! — возмущался Удалов, закрывая окно. — Сам оглохнет и других изуродует.
— А ему наплевать, — сказал Коко.
— Это что, болезнь?
— Болезнь? — Коко поглядел на Удалова в упор и прикрыл глаза шершавыми пленками. — Да, это болезнь. Хуже СПИДа.
Уголки узкого рта пришельца загнулись кверху — он улыбнулся.
— Ты что-то знаешь?
— Знаю.
— Признавайся.
— Не могу, подписку давал.
— Где?
— На моей планете.
— Как же ты мог подписку на своей планете давать, если это наша, земная болезнь?
Коко вздохнул.
— Люблю я тебя, Удалов, — сказал он. — И ты меня терпишь. Хочешь, правду скажу? Только в обморок не падай.
— Говори.
— Происходит инопланетное вторжение, — сказал Коко.
— Это кто же вторгается?
— Есть желающие.
— Коко, не темни!
— Мы давно собирались Землю завоевать. Искали разные пути. Ведь мы кто? Гуманисты. Не хотим мы вас бомбами закидывать. Все должно быть культурно. Пришлось нам в людей внедряться.
— Не понимаю.
— Чего тут непонятного? Внедрится, допустим, в подростка Гаврилова наш агент. Тот об этом и не подозревает. И не замечает, как заболевает страшной и неизлечимой болезнью. Название ее слишком научно, чтобы ты понял. Смысл его можно перевести словом «наплевизм». К примеру, решил кто-то поставить галочку в отчете и устроить юбилей речной пристани. Для этого он сорвал с учебы весь речной техникум и заставил учащихся три дня подряд репетировать в городском парке хоровое пение и ходьбу строем. Потом деньги, что выделены на ремонт общежития, он пустил на изготовление трех тысяч цветных флажков и двадцати лозунгов общей длиной четыреста метров. Закрыл движение по реке. Еще много чего совершил, ко всеобщему неудобству.
— Нет, — сказал Удалов. — Ты шутишь. У нас это давно наблюдается.
— Мы тоже не первый год внедряемся.
— Но зачем? Что за смысл?
— Ослабляем сопротивляемость. Кто свяжет рядового наплевиста с инопланетным вторжением? Скажи ты кому об этом — на смех поднимут. Но уже близко то время, когда все будут заражены. Вас и завоевывать не надо будет. Сами свалитесь к нам в лапки, как перезрелые груши.
Удалов зажмурился. Куда идти? В какой набат бить?
— Основной симптом наплевизма — полное несоответствие масштаба собственной выгоды и конечного катастрофического результата. Допустим, страдающий наплевизмом чиновник подписывает бумагу об уничтожении какой-нибудь речки, а то и моря. В каких масштабах он мыслит? В мелких. Он же больной, он же держит в голове только премию в сколько-то рублей, которую получит за новое начинание. А на то, что миллион человек без воды останется, что миллион голов рыбы подохнет, ему наплевать.
— Нет, — сказал Удалов. — Не может быть, чтобы вы это издалека спланировали. Это наше, родное. Газеты читай.
— Не веришь — не надо, — сказал Коко. Он спрыгнул к холодильнику, открыл его, вытащил бутылку кефира, коготком прорвал крышку и стал пить из горлышка. — Еще десять лет, и наплевисты вас по миру пустят. И тогда мы голыми лапками.
— Погоди, — сказал Удалов. — А как отличить, кто зараженный, а кто свой?
— Отличить можно. У них взгляд особый. Вовнутрь. И некоторая заторможенность движений. Ведь наплевист, сам того не зная, все время ждет приказа от внедренного паразита.
Тут хлопнула дверь, вошла Ксения. Коко сиганул на шкаф, и разговор прервался.
Но он оставил в душе Удалова глубокую рану. Даже когда Ксения погнала мужа за хлебом и маслом, он ни о чем другом, как о космической угрозе, думать не мог. Смотрел на прохожих с недоверием, заглядывал им в глаза и верил инопланетному мерзавцу и не верил.
По улице ехала поливальная машина, поравнялась с толпой, что ждала на остановке автобус, и облила людей. Люди ругались, прыгали во все стороны, а Удалов заглянул в кабину: какой взгляд у водителя? Взгляд ему показался направленным вовнутрь. Вошел Удалов в магазин, продавщица давно ушла куда-то, люди волновались, звали. Наконец продавщица вернулась, в ответ на сетования очереди рявкнула что-то, но показалось Удалову, что с опозданием, словно дождалась приказа внедренного пришельца. И с каждой минутой Удалову становилось все горше.
