Предлунные - Анна Каньтох

Зачем?

Например, затем, чтобы сестра хотя бы частично разделила с ним вину за ту смерть, ответил сам себе Финнен. Или из чистого злорадства, чтобы причинить ей боль. Или – имелась и такая, куда более тревожащая возможность – чтобы приучить Каиру к насилию.

«Самое время поговорить с Нираджем, – подумал Финнен. – Он может стать ключом к пониманию многих вещей. Ясно, что вряд ли он будет со мной искренен. Но даже из лжи можно кое о чем узнать».

Конец веревки выскользнул из пальцев Панталекиса, и подвешенный над порогом камень рухнул на землю.

Даниэль вскочил – адреналин мгновенно швырнул его в угол, спиной к стене. Правая онемевшая рука сама нашла рукоять ножа, а левая, преодолевая судорогу, сжалась в кулак.

Широко раскрыв глаза, он вгляделся в дверь, а потом, уже немного придя в себя, осторожно переместился вбок и посмотрел в зеркало. Голова кружилась, сердце колотилось где-то в окрестностях горла.

Отражавшийся в зеркале коридор выглядел пустым.

Панталекис вертел головой, то и дело ловя краем глаза какое-то движение или отблеск, которые неизменно оказывались скользнувшей по стене тенью ветки или заблудившимся лучом солнца.

Ничего необычного. Ничего… опасного.

Прочная стена за спиной успокаивала, и дыхание Даниэля постепенно успокоилось, а руки перестали трястись. «Все в порядке, – мысленно повторял он. – Тут никого нет».

Услышав скрип, он снова подскочил, а потом долго прислушивался, замерев и сжимая в потной ладони нож. Напряжение было столь велико, что пустой коридор иногда расплывался перед глазами, и Панталекис боялся, что потеряет сознание. Если бы сейчас в комнату кто-то вошел – кто угодно, даже невинное дитя – Даниэль набросился бы на него, одновременно рыдая и яростно рыча.

«Спокойно, – повторил он, с трудом сглатывая слюну. – Если бы невидимка хотел на тебя напасть, он давно бы уже это сделал. Это старый дом, почти руины. Тут вполне может иногда скрипеть».

Он снова огляделся, на этот раз не столь нервно. В лучах красного света лениво кружилась пыль, а на розово-белой стене шевелились тени лишенных листьев ветвей.

Панталекис посмотрел в окно, но кроме покачивающегося на ветру дерева не увидел ничего интересного. Повернувшись, медленно, все еще готовый к худшему, подошел к двери. У него подгибались колени, и он чувствовал себя словно пропущенная через отжим мокрая тряпка. Ему все еще хотелось плакать, что больше всего пугало – слабости он себе сейчас позволить не мог.

Он осмотрел камень, еще недавно висевший на переброшенной через крюк над дверью веревке. Панталекис понятия не имел, для чего тот служил – может, когда-то на него вешали часы или что-то в этом роде. Так или иначе, крюк ему пригодился, хотя теперь, когда в голове прояснилось, ловушка казалась Даниэлю невероятно примитивной. И тем не менее, имелся шанс, что она сработает. Панталекис определенно чувствовал бы себя лучше, если бы невидимка в соответствии с планом получил по башке и сдох с перерезанным горлом. А так Даниэль даже понятия не имел, что делать.

Проспал он долго, почти восемь часов, что могло означать, что убийцы по некоей странной причине отказался его преследовать. Его охватила жалость? Ему просто наскучило? Он нашел себе другое занятие?

Хоть это и звучало как шутка, но любая из этих возможностей могла оказаться реальной. Как бы то ни было, Панталекис не имел ни малейшего понятия, чем заслужил смерти, и ничего не знал о психике людей этого мира.

Может, невидимка хотел убить его просто так, ради развлечения? Может, как раз сейчас закрылся сезон охоты на чужаков?

Даниэль сел у стены так, чтобы видеть зеркало, и задумался. Он выспался – неизменный плюс в его положении, хотя проснулся с онемевшими от держания веревки руками. Он также основательно перепугался, но и проголодался. И ему хотелось отлить.

Последнее перевесило. Возле зеркала он чувствовал себя в относительной безопасности, но знал, что вечно оставаться тут не может. А необходимость опорожнить мочевой пузырь была хорошим поводом, чтобы набраться смелости и выйти наружу.

Махамени Мехус присел, подметая пол полой шинели. В ноздри ему ударил резкий запах крови, сквозь который с немалым трудом пробивались другие запахи. Его похожий на картошку нос дрогнул, толстые губы раздвинулись, обнажив редкие желтоватые зубы. Махамени пошевелил челюстями, будто что-то пережевывая.

– Тут были еще двое, мужчина и женщина, – сказал он, когда его человеческий разум наконец справился с сигналами, передаваемыми нечеловеческими органами чувств. – Оба молодые.

– В Лунаполисе все молодые, – возразила Теллис, что не вполне соответствовало истине, поскольку сама она была старой. – Сними, пожалуйста, шинель. Измажешь ее в крови.

– Большая часть крови на постели, – пробормотал Махамени, но послушно снял шинель. Как и ожидала Теллис, рубашка его была уже не первой свежести, испачканная чем-то вроде остатков соуса и с большими пятнами от пота под мышками.

Молча повернувшись, она подошла к кровати и взглянула на мертвую женщину. Та лежала на животе, а ее черные волосы слиплись от уже запекшейся крови.

– Джайна Наруми, – сказала Теллис. – Это ее квартира. Соседка напротив увидела сегодня утром, что дверь приоткрыта, вошла и позвала. А поскольку никто не открыл, она пошла дальше, в глубь квартиры.

– И нашла ее.

– Ее, и этого тоже, – Теллис вздохнула, глядя на второе тело, покоившееся на полу и оплетенное серебристой проволокой.

– Это ведь сетка невидимости? – уважительно прошептал Махамени. Он был всего лишь сержантом, и изобретения видел только на снимках в газетах, а Теллис имела звание капитана и однажды даже расследовала ограбление Архива.

– Верно. Сетка действует непосредственно на разум, как будто каждый из этих маленьких узелков посылает сигнал «здесь ничего нет». Естественно, это весьма упрощенно, но суть примерно такова. А когда носитель сетки умирает, его тело остывает, исчезает энергия, обеспечивающая работу изобретения, и человек снова становится видимым.

Похвалившись своими знаниями, Теллис поправила рукава рубашки, свежевыстиранной и свежевыглаженной, с застегнутыми как положено манжетами. На каждом из них, как и на пряжке ремня, виднелась золотая змея, символ городской полиции.

С точки зрения одежды трудно было представить больший контраст, чем Махамени и Теллис, и тем не менее их объединяло нечто общее. Он был уродлив, а она стара, так что оба отличались от стандартного образа жителей Лунаполиса.

Женщина была обязана своим возрастом детективным талантам, благодаря которым Предлунные позволили ей пережить десять с лишним Скачков. Морщины и седые волосы вызывали у людей уважение, но нисколько не улучшали настроения Теллис, особенно когда она видела в зеркале собственное лицо. Махамени, в свою очередь, стал жертвой рассеянности матери, которая заплатила душеинженерам зверолюдей за совершенство органов чувств сына, забыв добавить хотя бы несколько тарсов в пользу красоты.

По иронии судьбы, убитая тоже была обезображена, в чем Теллис убедилась, перевернув ее на спину.

– Бедная женщина, – прошептала она, проводя пальцами