Вадим Еловенко - Пастухи на костылях

— Завтра будут нужны удостоверения. Сейчас к вам выдвинется курьер с фотографиями. Сделаете все, как он скажет. Да. И когда закончите работу оставьте на нашем сайте заметку, что картины Рембрандта проще рисовать, чем деньги подделывать. Курьер заскочит, заберет у вас готовое. Ну, все как обычно. И да… спасибо вам за прошлую работу. Очень пригодилась нашим специалистам.

Хоть от кого-то есть польза, подумал путник, и положил трубку.

Владимир, предупредил всех о том, что им предстоит сделать через три дня и приказал отряду уходить на отдых. Договорились о контрольных местах встреч всех групп в день акции и бросились врассыпную. Нет, Владимир не был наивным и не ждал, что обратно в строй вернуться ВСЕ. Дело предстояло нешуточное. Но он для того и сделал этот отдых, что бы понять, кто вернется. Кто предан даже пусть не делу, которое он затевает, а хотя бы ему лично.

По настоянию своего первого офицера Владимир остановился в дачном доме его знакомых, в котором те сами не жили. В глухой деревне, где из всех жителей осталась лишь пара дедов с бабками. Там Владимир мог, не скрываясь особо гулять, отдыхать, планировать предстоящее.

По утрам к нему приезжал его первый офицер. Привозил немного продуктов, выпивку, новости. Рассказывал как сам и с кем связывался, готовя операцию, в то время как весь отряд отдыхал. И довольно долго просто разговаривал с Владимиром, узнавая его мнение по тому или иному вопросу.

— Этот отдых тебе был нужен. — Констатировал первый офицер. — Ты посвежел, выспался. Сил наберешься и начнем. Пусть менты успокоятся и спецслужбы. Пусть ловят ветер в поле. Пусть надеются, что ты где-нибудь себе шею сломал и твой отряд разбежался. Устроишь им сюрприз. Три дня без одного налета.

Соглашаясь с товарищем Владимир, все-таки отметил:

— Надо было закончить все планы по этому делу и тогда только сваливать на отдых.

— Нет. — Покачал головой офицер. — Все правильно. Слишком близко уже к нам подобрались эти… Сейчас мы собьем их с понталыка. Пусть их аналитики себе все волосы повыдергивают, гадая, где мы объявимся и объявимся ли вообще.

Закуривая на крыльце, Владимир спросил:

— Когда я хотел освободить тройку, ты меня тогда отговорил… Ты так уверен был что там устроили засаду? Или ты что-то знаешь, чего я не знаю?

— Будет засада. — Кивнул первый офицер. — По-любому будет. Этого от нас ждут. Но завтра они успокоятся и самое то… Придем возьмем всех тепленькими. Сразу, думаю, до полутора тысяч отряд разрастется. Может меньше, но не на много. С такой силой уже можно будет покуролесить и в брянской области. Там леса такие… в жизни никто нас не найдет. А налеты устраивать — милое дело. У тебя Владимир будет уже армия. Пусть маленькая, но своя. К такой армии народ уже со всех областей потянется. Вот тогда можно будет о революции думать. И планы на Москву строить.

— А ты что? Тоже за революцию? Я думал тебе, как и другим деньги да воля нужна.

Поморщившись от дыма, офицер сказал:

— Володь. Я знаю сотни способов как денег проще заработать, чем из говна не вылезая воевать со всем миром. Да и свободы у меня ни меньше, ни больше не стало. А вот чтобы людям лучше русским жилось… Вот чтобы люди сами головой начали думать, а не под власть как проститутки ложиться это… это стоит уже того. И крови оно стоит и жертв. Надо чтобы люди сами понимали, что никто за них думать не должен. Если они не будут управлять государством, за них это будут делать другие… те, кому на народ плевать с высокой колокольни. Им вообще на всех людей плевать. Так что может я и не революционер, но уж точно буду воевать, пока люди не начнут свои права знать и заставлять власть свои обязанности выполнять. И уж точно скинут это ханское ярмо, когда им даже местную власть из центра назначают. Скольких глав сельских мы повесили? Ты хоть где-нибудь расстройство видел? Нет. Так что Володя правильно мы все делаем. Деревни и села без глав оставшись точно хуже жить не стали. Своих выбирали потом… А глава района вернется — будет утверждать. Никуда не денется. Потому что уже знает. Посаженных со стороны народ терпеть долго не станет. До первого «косяка». А потом вздернут и снова своего выберут. А вот своего уже и не вздернуть. За ним те, кто выбрал его. Помнишь в последней деревне так они даже нам сказали, что будут отныне жить своей жизнью. Глава свой, свои ребята с ружьями, чтобы от всех оборонятся.

— Да они анархисты просто. — Вяло сказал, выкидывая окурок Владимир.

— Скорее уж коммунары. — Усмехнулся офицер. — А это значительно лучше.

— Деревня… — как-то уж очень с презрительной усмешкой сказал Владимир и потянул офицера в дом. Там они выпили немного и до самой темноты разговаривали о том, что если и получится все, нельзя власть никому отдавать. Офицер долго и с чувством убеждал Владимира, что только тот достоин власти. И никому нельзя доверять. Ни бывшим старшим Владимира. Ни вообще партии его. Они и так все продались давно государству за подачки. Так что ничего не изменится, если придет к власти партия или останется президент. Если уж страшно такую ношу самому нести, говорил офицер, создай свою партию. Для себя, под себя, под свое видение мира. Русскую партию.

Владимир только после ухода офицера вдруг осознал, как глупо они выглядели. Двое за столом с бутылкой водки страну делят, и прожекты строят, как управлять ей будут. С грустной усмешкой засыпал в ту ночь Владимир. Он еще верил в свои силы, но уже, наверное, повзрослев в этой кровавой каше, стал лучше понимать, какую невероятную работу придется сделать, что бы все получилось. И как много крови еще придется пролить.

Глава четвертая

Владимир, сидя справа от водителя, напевал старую песню, которую к своему стыду услышал только недавно. Услышал и запомнил. Запомнил только потому, что до отчаянья хотел запомнить. Слова сами всплывали в голове вместе с мелодией.

Водитель искоса посмотрел на него и снова перевел взгляд на темную дорогу еле видимую в сумраке наступающего утра. Шли без фар и это, кажется, уже привычно никого не смущало.

Скорее говоря, чем напевая, Владимир негромко, словно молитвы произнес очередной куплет. Сидящий сзади первый офицер, услышав, неопределенно промычал, так ничего толком не сказав. А Владимир и, правда, сваливаясь в какую-то непонятную меланхолию, понизил голос и зло процедил:

— Прямо как про меня. Блюз бродячих собак. Только вот хер они меня сломают.

Первый офицер не сдержался и сказал:

— Ты не бродячий пес.

Усмехнувшись, Владимир ответил:

— Бродячий… все мы бродячие пока не вернули себе свою страну. Свою родину. Пока не вырвали у этих продажных сволочей. Нет у нас дома, пока в доме правят чужаки… У нас даже конуры нет.

Удивляясь таким умозаключениям первый офицер почти не удивился другим высказанным Владимиром:

— А ты знаешь, я понял, почему все Романовы ненавидели евреев. Они чувствовали, что они их и свергнут. Просто чувствовали.

Офицер, сзади проверяя свое оружие, отозвался флегматично:

— С чего ты это взял?

— Неважно. — Сказал Владимир. — Зато я знаю, что мне теперь делать. Знаю, что сделаю, если сегодня выживу…

Не обращая внимания на пессимизм, офицер спросил:

— И что?

Немного подумав Владимир, сформулировал свою мысль и сказал:

— Я соберу вокруг себя всех… анархистов, монархистов, социалистов, и националистов. Всех кто недоволен, оскорблен или унижен. Без исключения. Всех тех, кто считает, что их родину продали и предали. Пусть… Меня моя партия не поймет, но это ее проблемы. Если они не понимают, что время наступило, когда надо всем в кучу собираться. И в каре вставать… Я соберу всех и приду к власти. Я приду на их штыках. А потом. Только потом… Я вспомню кто я и что я. И дам выбор другим, принять мои требования или уйти. Навсегда уйти…

— Разумно. — Кивнул сзади первый офицер. — Тебе главное самому не забыть кто ты и что ты…

Вместо ответа Владимир горько сказал:

— Мне напомнят… Мне каждый день другие будут напоминать. — Все жестче и жестче Владимир говорил: — Я ведь знаю своих врагов. Я знаю, на что они способны. Они абсолютно беспринципные твари. И уже сейчас вся мощь их аналитиков, их денег, их продажной власти работает против меня. Но я вытяну. Я знаю что кроме меня никто не вытянет, а значит выбора нет… Не забудет никто, блюз бродячих собак.

Не смотря на странное состояние своего друга, первый офицер рассмеялся. Протягивая Владимиру вперед автомат, он сказал:

— Наш «блюз» точно никто не забудет.

В этом даже Владимир не сомневался.

К назначенной точке сбора уже спешили все его отпущенные на отдых бойцы. Все знали, что будет жаркое дело. Но никто не отказался. Никто не предал… В этом сошедшем с рельсов мире, по мнению Владимира, действительно все поделились на тех кто готов продаться и тех кто не может этого сделать физически. Сам сдохнет, но не предаст дела, которое начал. И что бы не говорил «ботаник» Серега жизнь все так же оставалась предельно простой. Она была поделена на черное и белое, на своих и чужих, на друзей и врагов. А что врагов так много, а друзей так мало, усмехался Владимир, так это ничего. Товарищ Сталин так и говорил: не надо увеличивать списки врагов… их надо сокращать. И похрену что кавказоидом был. Многое из сделанного Сталиным и сказанного им, Владимир собирался перенять. С одним обязательным исключением. Русский народ больше не будет никого кормить. Русский народ больше никому не будет позволено уничтожать. Но тем из русских, кто встал на сторону врага и защищал его… Он лично таким приговор вынесет. Высший приговор предателям нации. Время такое. Или ты с нами или ты против нас. Все просто. Все как всегда просто. И только победа будет оправданием победителям.