Роберт Энсон Хайнлайн - Чужой в стране чужих
— Давайте, я попробую, сенатор. — И он сунул жетон в машину.
Майк слегка растянул свое чувство времени и проник внутрь машины, пытаясь узнать, что она делает. Он был слишком робок, чтобы запустить ее самому.
Но когда это сделал Джубал, Майк увидел вращение цилиндров, увидел глаза, нарисованные на каждом, и удивился слову «банк». Слово это, насколько он знал, имело три значения — jackport — 1) банк (карт.), 2) куш, 3) затруднительное положение, но ни одно из них не подходило. Вовсе не собираясь вызывать суматоху, он замедлил и остановил каждое колесо так, что глаза выглянули из окошечек.
Раздался звон, хор запел осанну, машина осветилась огнями, и из нее потоком хлынули жетоны. Бун был в восторге.
— Вот это да! Док, сегодня ваш день! Так… бросьте-ка еще один, чтобы повернуть колеса.
Джубал взял из груды один жетон и скормил его машине. Майк удивился, отчего все так случилось, и поэтому снова заставил глаза появиться в окошечках. Все повторилось, за исключением того, что поток превратился в струйку. Бун уставился на автомат.
— Будь я… благословен! Ему не полагается делать это два раза подряд. Но я распоряжусь, что вам выплатили оба выигрыша. Он быстро сунул жетон в щель.
Майк все еще не понял, почему это называется банком. Глаза снова появились в окошечках.
Бун опешил. Джил схватила Майка за руку и зашептала:
— Майк… прекрати!
— Но Джил, я просто смотрел…
— Не разговаривай. Перестань и все. Погоди до дома!
Бун медленно произнес:
— Я не уверен, можно ли назвать это чудом. Видимо, автомату нужен ремонт. Херувим, сюда! — крикнул он и добавил: — Лучше, наверное, не брать последний выигрыш. — И скормил машине еще один жетон.
Колеса остановились — на этот раз без вмешательства Майка, — провозглашая: «ФОСТЕР — ЛЮБИТ — ТЕБЯ».
— Счастливый день, — сказал подошедший Херувим. — Нужна помощь?
— Три банка подряд, — сказал ему Бун.
— Три?
— Ты что, не слыхал музыку? Оглох? Мы будем в баре; принеси деньги туда. И пусть кто-нибудь посмотрит машину.
— Да, епископ.
Бун поспешно повел их в бар.
— Лучше увести вас отсюда, — весело заговорил он, — пока вы не обобрали Церковь. Док, вам всегда так везет?
— Всегда, — торжественно ответил Харшоу. Он твердил себе, что не знает, какое мальчик имеет к этому отношение… но радовался, что это тяжкое испытание закончилось.
Бун подвел их к стойке с табличкой «Занято» и сказал:
— Вот здесь… или маленькая леди желает сесть?
— Нет, мне и так хорошо. — «Назови меня еще разок „маленькой леди“ и я спущу на тебя Майка!»
Бармен поспешил к ним.
— Счастливый день. Ваше обычное, епископ?
— Двойное. Что для вас, док? Мистер Смит? Не стесняйтесь. Вы в гостях у архиепископа.
— Бренди, пожалуйста. И воды запить.
— Бренди, пожалуйста, — повторил Майк и добавил: — Но без воды, будьте добры.
Вода не была сутью, и все же он не желал пить воду здесь.
— Вот это я понимаю! — от всей души воскликнул Бун. — Вот это характер так характер! Без воды. Получили? Ладно, это шутка. — Он ткнул Джубала под ребра. — Что для маленькой леди? Кола? Молоко для розовых щечек? Или настоящий Счастливый День, как для взрослых?
— Сенатор, — сдерживаясь, спросила Джил, — хватит ли вашего гостеприимства на мартини?
— Хватит ли? Лучшее мартини в мире: мы не добавляем вермут. Взамен мы благословляем его. Двойное мартини маленькой леди. Благословляю тебя, сын мой, и поторопись. У нас есть немного времени, чтобы выпить и отдать дань уважения архангелу Фостеру. После — в Святилище, послушать архиепископа.
Спиртное прибыло одновременно с выигрышем. Бун благословил их, и они выпили, потом он поспорил с Джубалом из-за трехсот долларов. Бун настаивал на том, что все призы должны принадлежать Харшоу. Джубал, однако, положил все деньги в чашу для пожертвований.
Бун довольно кивнул.
— Док, это свидетельствует о щедрости вашей души. Мы еще вас спасем. Еще по маленькой, люди?
Джил надеялась, что кто-нибудь скажет «да». Джин был с водой, но он зажег внутри огонек терпимости. Никто, однако, не откликнулся, и Бун повел их вверх по лестнице, мимо надписи, гласящей: ИЩУЩИМ И ГРЕШНИКАМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН — РЕЧЬ ИМЕННО О ТЕБЕ!
В конце были ворота.
— Епископ Бун и три пилигрима, гости архиепископа, — произнес Бун.
Створки разошлись. Он провел их по изгибающемуся коридору в комнату. Она была обширна и обставлена с роскошью, которая напомнила Джил стиль похоронного бюро, хотя и была полна радостной музыкой: тема «Звенящие колокольчики» с наложением конгов. Джил почувствовала, что ее тянет танцевать.
Дальняя стена была стеклянной, и казалось, что ее вообще нет. Бун быстро проговорил:
— Вот мы и пришли, люди — в Общество. Вы не обязаны опускаться на колени, но сделайте это, если почувствуете, что так лучше. Большинство пилигримов поступает именно так. Он… совсем такой, как в тот миг, когда его призвали на небеса. — Бун простер руку с сигарой. — Разве он выглядит не как на самом деле? Плоть, оберегаемая чудом, не тронута тлением. Это тот самый стул, на котором он писал свои послания… и та самая поза, в которой он был, когда отправился на небеса. Его никогда не трогали — мы построили храм вокруг него… передвинув старую церковь, естественно, и сохранив ее святые камни.
Примерно в двадцати футах, на стуле, более похожем на трон, сидел к ним лицом старик. Он выглядел, как живой… напоминая Джил старого козла с фермы, на которой она проводила лето в детстве — выпяченная нижняя губа, бакенбарды, неприятные мутные глаза. По коже побежали мурашки: архангел Фостер внушал ложные чувства.
— Брат мой, это Старший? — спросил Майк по-марсиански.
— Не знаю, Майк. Говорят, что да.
— Я не грокаю Старшего.
— Говорю тебе, я не знаю.
— Я грокаю неправильность.
— Майк! Смотри у меня!
— Да, Джил.
— Что он говорит, маленькая леди? — спросил Бун. — Что вы спросили, мистер Смит?
— Ничего особенного, — поспешно ответила Джил. — Сенатору можно мне уйти? Я боюсь потерять сознание.
Она взглянула на труп. По небу плыли клубящиеся облака. Луч света прорвался в просвет и упал на лицо. Лицо мгновенно преобразилось, глаза стали яркими и живыми.
Бун успокаивающе произнес:
— Первый раз всегда так действует. Походите по галерее ищущих, это под нами. Там приходится глядеть вверх, и музыка там другая — тяжелая музыка, с инфразвуком, как я понимаю, — напоминает людям об их грехах. А эта комната — келья Счастливых Мыслей для высших представителей Церкви. Я прихожу сюда посидеть и выкурить сигару, когда чувствую себя не совсем хорошо.
— Будьте добры, сенатор…
— О, конечно. Подождите там, милая. Мистер Смит, оставайтесь здесь сколько угодно.
— Сенатор, — сказал Джубал, — не лучше ли нам послушать службу?
Они вышли. Джил вся тряслась: она страшно боялась, что Майк что-нибудь выкинет в этом ужасном мавзолее и их тут же линчуют.
Два охранника перед порталом Святилища скрестили копья, едва они приблизились.
— Проходите, проходите! — сказал Бун. — Эти пилигримы — личные гости архиепископа. Где их значки?
Значки были уже готовы, а с ними и шифр, отворяющий все двери.
— Сюда, епископ, — сказал важный привратник и провел их по широким ступеням в центральную ложу.
Бун отступил на шаг:
— Сначала вы, маленькая леди.
Бун хотел сесть рядом с Майком, но Харшоу опередил его, и Майк уселся между Джил и Джубалом, а Буну пришлось присоединиться сбоку.
Ложа была роскошной — контурные кресла, пепельницы, откидные столики для освежающих напитков. Они сидели над прихожанами, в сотне футов от алтаря. Прямо перед ними молодой священник заводил толпу, покачиваясь в такт музыке и двигая взад-вперед мускулистыми руками с тяжелыми кулаками. Его сильный бас время от времени присоединялся к хору, а потом возвысился, призывая:
— Ну-ка приподнимем свои зады! Не дадим дьяволу захватить себя врасплох!
Змеиный танец заколыхался у правого нефа, качнулся вперед, повернул к центральному нефу. Ноги топали в такт круговым движениям рук священника и синкопированному пению хора. Топ, топ, А-А!… Топ, топ, А-А! Джил почувствовала ритм и одурело подумала, как здорово было бы потанцевать — и все больше и больше людей присоединялось к танцу под задорные выкрики мускулистого священника.
— Этот мальчик — моя находка, — похвастался Бун. — Я проповедовал с ним в паре и понял, что он может завести толпу до умопомрачения. Преподобный «Джаг» — Джакерман — играл правым тэклом у «Таранов». Вы видели его, конечно.
— Боюсь, что нет, — ответил Джубал. — Я не смотрю футбол.
— В самом деле? Знаете, во время сезона наиболее ревностные прихожане остаются после службы, перекусывают прямо на скамьях и смотрят игру. Стена за алтарем отходит в сторону, и вы видите величайший из стереобаков. Пожалуйте смотреть. Изображение лучше, чем дома, а переживаешь еще больше, потому что вокруг люди. — Он свистнул. — Херувим, сюда!
