Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы - Эдвард Гамильтон Уолдо
Пьер наблюдал сцену покрасневшими глазами. Пламя лизнуло каменистую просеку, дерево поежилось. Пожар трепал землю, как ураган – волосы путника. Когда огонь, покачнувшись, взвился вверх, дерево Б не шелохнулось. Но когда в созданный жарой вакуум хлынул порыв холодного воздуха и щупальца огня побежали по земле, дерево вздрогнуло, напряглось, заколыхалось, задрожало.
Истерзанный Людойе отступил к просеке, наблюдая за огнем. Острый оранжево-красный язык в одном месте – дерево неподвижно. Прикосновение огня к другому месту – дерево в панике.
Секрет притаился посреди базальтового пласта. Пьер перевернул камень, отчего кожа на пальцах зашипела, и обнаружил под ним грязный кристалл. Он сунул камешек под мышку, пошатываясь, побрел назад к двум деревьям, уцелевшим на островке земли, спасенном от огня его потом и дьявольскими усилиями, и рухнул в промежутке между двумя дубками. Пожар с ревом пронесся мимо.
Перед рассветом Пьер добрел по ландшафту из кошмарного сна через плюющийся искрами, остывающий ад до своего дома и спрятал кристалл. Пройдя еще четверть мили до города, он упал на землю. Как только пришел в сознание на больничной койке, немедленно потребовал выписки. Поначалу врачи отвечали отказом, а на второй день пациента привязали к кровати. Он все равно сбежал ночью через окно, чтобы не разлучаться со своим сокровищем.
То ли дело было в подступающем горячечном безумии и почти полном слиянии сознания с подсознанием, то ли – в особой подготовке и настойчивом, пытливом уме. Так или иначе, Пьеру удалось вступить с кристаллом в контакт.
Ему помогла дубина ненависти. Кристалл безучастно мигал во время всех испытаний – тех, на которые ученый отважился. Приходилось осторожничать, ведь он уже понял: кристалл – живое существо. Микроскоп подтвердил: кристалл представлял собой сверхохлажденную жидкость, цельную клетку с многогранными стенками. Внутри него находилась застывшая жидкая масса, коллоид с коэффициентом преломления как у полистирола. Клетка имела сложное ядро, в котором Пьер не мог разобраться.
Азарт боролся с осторожностью. Ученый не отважился подвергать свою находку воздействию высоких температур, кислот или облучения. В диком раздражении он мысленно обрушил на кристалл шквал утонченной ненависти, которую пестовал годами… И – о, чудо! – кристалл завопил.
Беззвучно. Пьер лишь ощутил давление на мозг – выраженное не словами, а психическим сигналом «не надо».
Потрясенный Пьер Людойе сидел за обшарпанным столом, уставившись на кристалл, лежащий в кругу света настольной лампы. Ученый наклонился вперед, сузил глаза и безо всякого притворства – ибо испытывал бешеную нелюбовь ко всему, что ускользало от его понимания, – отправил еще один заряд ненависти.
Нет!
Существо снова отреагировало беззвучным криком, словно в него всадили раскаленную булавку.
Разумеется, Пьер был знаком с феноменом пьезоэлектричества, когда кристалл кварца или сегнетова соль при сжатии продуцирует небольшой электрический заряд либо немного меняет форму, если пропустить через них слабый электрический ток. Он столкнулся с чем-то похожим, однако находка не была кристаллом в подлинном смысле слова. Психический импульс, очевидно, вызывал ответную реакцию на «мысленной» частоте.
Пьер задумался.
Неестественное дерево каким-то образом было связано с зарытым от него в трех метрах кристаллом, потому что стоило огню приблизиться к кристаллу, как дерево начинало дрожать. Когда Пьер пыхнул на камешек пламенем своей ненависти, он тоже отреагировал.
Неужели дерево создал кристалл, а второй дубок послужил ему моделью? Но как? Как?!!
– Какая разница, как, – пробормотал Пьер. Со временем он все узнает. Эта штука боялась боли. Законы и наказания приносят боль, подавление приносит боль, а власть есть не что иное, как способность ее причинять. Эта фантастическая вещица будет делать то, что он прикажет, а иначе он засечет ее до смерти.
Пьер схватил нож и выбежал из дома. При свете ущербной луны он выкопал кустик базилика, который рос на грядке у старой конюшни, и посадил его в кофейную банку. Вторую такую же банку наполнил одной землей. Вернувшись в дом, он закопал кристалл во второй банке.
Пьер присел за стол собраться с мыслями и силами. Он обладал уникальной способностью контролировать собственный разум так же, как «гуттаперчевый человек» мог шевелить отдельными мышцами плеча, бедра или руки. Умел настраивать свой ум как электронный прибор. Пьер направил мысленную энергию на «частоту», причинившую кристаллу боль, и внезапно выстрелил обжигающим зарядом.
Людойе раз за разом лупил в кристалл энергией мысли. Затем давал передышку, пытаясь добавить к жестоким психическим атакам некое подобие команд. Представил в уме увядающий кустик базилика во второй кофейной банке.
Вырасти его.
Скопируй его.
Сделай еще один.
Вырасти его.
Приказы снова и снова били по кристаллу. Пьер буквально слышал его стоны. На мгновение в уме мелькнула калейдоскопическая картинка – молодой дуб, пожар, черная бездна с точками звезд, вырезанный в коре треугольник. Эффект продолжался недолго, однако Людойе был уверен: кристалл посылал мысленные образы в попытке выразить протест.
Существо пошло на попятный, и Пьер это почувствовал. Для верности он шарахнул его ненавистью еще пару раз и пошел спать.
А утром обнаружил два кустика базилика – настоящий и копию-уродца.
6
Ярмарочная жизнь шла своим чередом, один сезон кончался, на хвост ему наступал другой. Горти эти годы принесли три важных момента: ощущение причастности, Зену и свет, отбрасывающий тень.
После того как Людоед вылечил руку, и рана покрылась розовым шрамом, новая лилипутка пришлась ко двору. То ли виной была ее горячая готовность, восторженное, искреннее желание влиться в труппу и приносить реальную пользу, то ли непредсказуемость и попустительство со стороны Людоеда, но Горти не выгнали.
Ярмарочных дурачков-микроцефалов и рабочих сцены, зазывал, танцоров и огнеглотателей, людей без костей и механиков мотоаттракционов, художников-оформителей и продюсеров объединяло нечто общее, выходящее за рамки цвета кожи, пола, национальных различий и возраста. Все они были комедиантами, желающими «сгрести и накрутить вершки», что на ярмарочном жаргоне означало собрать толпу и направить ее к билетным кассам, – в этом состоял единственный смысл их труда. И у Горти была своя роль.
Он выступал в паре с Зеной, их номер следовал сразу же после номера Бет и Берты, еще одной пары сестер общим весом за триста килограммов. «Сестренки-Малышки», как они себя называли, Зена и Детка появлялись на сцене во время заводного бурлеска толстушек и постепенно переходили к своему хорошо продуманному танцевально-вокальному номеру, который заканчивали на удивление гармоничным йодлем. Голос Детки – чистый и выверенный – смешивался с сочным контральто Зены подобно органным аккордам. Они также работали в «деревеньке», миниатюрном поселке с пожарной частью, мэрией и ресторанами, – все это детских размеров, куда взрослым вход был воспрещен. Детка потчевала слабеньким чаем с печеньками вылупивших глаза, веснушчатых карапузов, наполовину проникаясь их восторгом и верой в волшебный поселок. Наполовину, всегда наполовину… Двойственность во всем,
