Андрей Рубанов - Боги богов
Поднялся над своим народом, как бы растворяясь понемногу в нестерпимом сиянии. Удалился. Изволил отбыть.
Сзади следовал Митрополит, довольно пыхтящий по причине того, что праздник удался. За первосвящеником — трое старших жрецов, членов Синедриона (слово ввел в обиход Отец, позаимствовав из словаря древнего христианского культа), за жрецами — личная охрана, далее — жены, потом еще один отряд воинов. Двух новых жен Отца вели отдельно, дабы более опытные жительницы гарема не столкнули юных конкуренток с уступов Пирамиды (такие случаи бывали).
Отец уже ждал в опочивальне: шумно фыркая, умывался, низко склоняясь над чаном со свежей родниковой водой, и Марат подумал, что сейчас тоже вполне удачный момент для выстрела в затылок; но едва мысль оформилась, как бывший легендарный преступник выпрямил бугрящуюся мышцами спину и обернулся: так посмотрел сквозь мокрые, спутанные, упавшие на лицо волосы, что Марат едва успел отвести взгляд.
Нет, в одиночку его не победить. Даже если будет пистолет. Даже если я схожу к Разъему и пропитаюсь силой от макушки до пальцев ног. У него звериный нюх, он всегда ждет удара, он никому не верит. Пока лежал парализованный — верная Нири пробовала всю его еду и напитки, а с тех пор, как излечился, ни разу не ел во дворце. Только в Городе и только то, что отнимал в чужих домах. Просто, эффективно, даже гениально: не желаешь быть отравленным — выхватывай пишу из чужих ртов, и чтоб никто не мог заранее узнать, из какого рта будет изъят новый кусок.
Спит мало и всегда в разное время, запираясь в комнате, лишенной окон, на самолично придуманные замки. Вентиляционная дыра забрана сеткой из тонких костяных пластин: не проползет змея, не пролезет иглозубая лягушка. Планы свои обсуждает только с Владыкой Города и только дальние, стратегические, а поговорив, уходит, и куда идет — неизвестно: то ли в спальни к женам, то ли в кузнечные мастерские, то ли в Узур подпитаться энергией, то ли в Город сбросить ее излишки. Воинов тренирует лично и за два года вымуштровал полторы сотни отборных головорезов, нечувствительных к боли, жаре, холоду и голоду. Причем едят все эти приученные к лишениям спецназовцы за пятерых, для их содержания учрежден специальный налог. Помимо личной гвардии (она же дворцовая охрана) есть еще ополчение, дважды в год призываемое для походов на север, за рабами. И еще храмовая служба безопасности, плюс несколько десятков осведомителей, их курирует лично Митрополит, ибо порядок в Городе есть священное дело. И еще мытари, подчиненные Синедриону, ибо сбор налогов есть тоже священное дело, а умение записывать цифры знаками есть тайна великая, доступная только жречеству. А еще есть городские лекари, следящие, чтобы никто не ходил по улицам, не вычесав из волос насекомых, и чтобы канава дураков засыпалась песком по мере наполнения.
В любую секунду Отец мог возникнуть рядом с любым лекарем, мытарем, жрецом, бойцом и казнить нерадивого извлечением внутренностей.
В последний год, правда, такие случаи почти прекратились, обычным наказанием было даже не избиение, а «цау». Схватив дурака за руку или ногу, Великий Отец при стечении публики швырял несчастного в небо, а там — как повезет. Можно приземлиться на чью-нибудь кровлю и отделаться ушибами, а можно сломать хребет…
И я тоже сломаю хребет, сказал себе Марат, если ошибусь. Если не сумею правильно подготовить покушение. Я даже знаю, как это будет: в случае провала великий вор не убьет меня, но изуродует. Превратит в того, кем сам был когда-то: в себя прежнего, в паралитика. Девятилетняя история покорения Золотой Планеты закончится двойной метаморфозой: беспомощный старик получит здоровье, силу и целый отдельный мир в безраздельное пользование, а полный энергии юнец, когда-то полагавший, что Вселенная принадлежит ему, обратится в беспомощного слюнявого инвалида.
Но этого не произойдет. Я не ошибусь. Я не владыка и не хозяин. Я даже не бывший студент-пилот. Я не бог и не полубог.
Бога вообще нет, а есть Кровь Космоса, и в нужный момент она наполнит меня и даст всё, что мне нужно.
— Извини, — тем временем процедил Отец. — Сам понимаешь. Восемь баб оприходовал, вспотел. Сейчас тебе другое корыто принесут.
Розовая от крови вода текла по его груди и животу, образовывала лужи на полу.
— Ничего, — сказал Марат, садясь на постель и расстегивая парадный медный нагрудник.
Не глядя, подхватил с блюда скользкий шарик черного банана, проглотил. Жадно — словно тоже оприходовал восьмерых юных дев — запил из кувшина. Вытер губы, сообщил:
— Завтра утром.
— Что? — спросил Отец, проверяя, осталась ли кровь на локтях.
— Ухожу завтра утром.
— На равнину?
— Да. Пойду один. Возьму двух носорогов. Нири не возьму, не хочу. Тебе надо — снаряжай отряд, пусть ее везут отдельно. Я устал ото всех, я один уеду.
Отец кивнул, снова вскинул глаза:
— Розовым мясом чую — ты что-то задумал.
Бананы как-то слишком быстро и сильно ударили Марату в голову, и он захохотал.
— Еще нет. Но подумать надо. В горах тихо, там хорошо думается… Скажи мне… Соломон Грин — твое настоящее имя?
Великий Отец убрал волосы назад, ухмыльнулся.
— Да.
— Мама назвала тебя в честь древнего царя, мудрейшего из мудрых?
— Я же сказал, мама умерла. А папа сидел. За то, что убил маму. Я его не спрашивал.
Марат снял тяжелый нагрудник.
— Я поеду через горы и буду думать, как мы поделим Фцо. Понимаешь меня, Соломон? Нас двое. Убивать ты меня не будешь, одному среди папуасов скучно, я тебе нужен. Когда мы возьмем здесь Фцо, как мы его поделим?
Великий вор набрал в горсть воды из чана и швырнул в Марата. Прокаркал:
— Остуди мозги. Бананов пережрал? Или ребра уже срослись? Тут столько всего, что нам обоим хватит.
— Врешь, Соломон, — весело сказал Марат, напоминание о сломанных ребрах его не расстроило. — Фцо есть Фцо. Оно может принадлежать только кому-то одному. Половина Фцо — это уже не Фцо, а только его половина, правильно?
Брови Отца поползли вверх, и он захохотал.
— Сообразил! Уважаю.
— А раз уважаешь, — Марат опять потянулся за бананом, — уступи мне сегодня своих баб.
Хохот Отца стал еще гуще и звонче.
— Каких именно?
— Новеньких.
— У тебя губа не дура. А если я тебе уши сейчас оторву? Или зубы вышибу?
— Если не уступишь, — продолжил Марат, как бы не испугавшись угрозы, — я не поверю, что ты разделишь со мной Фцо. Понимаешь меня, Соломон? Сегодня на этой планете есть две малолетки — они готовы для тебя сделать Фцо. Уступи их мне. Сегодня я хочу Фцо. А завтра уеду. Что скажешь?
Отец замолчал, но не перестал улыбаться.
— Надо подумать.
— А ты не думай, Соломон. Просто скажи: да или нет. Потом можешь оторвать мне уши. Обеих девочек, на всю ночь. Да или нет?
— Идиот, — ответил Отец в обычной манере, как скрежетал когда-то, беспомощный, в три слоя опутанный кабелями пленник утробы; упруго подшагнул, схватил Марата за волосы, нажал на затылок, несильно ударил своим лбом в его лоб.
— Между нами, — басом сообщил он, — может встать многое. Но бабы никогда не встанут. Хочешь сегодня Фцо — бери. Думаешь, мне жаль? Мне не бывает жаль. Меня никто не жалел. И я сам себя не жалел. Никогда. Уяснил?
— Да, — процедил Марат.
Отец отстранился и одним резким прыжком вскочил на подоконник. Расставив ноги и уперев руки в края проема, несколько мгновений смотрел на Город. Обернулся к Марату, спросил глухо:
— Возьмешь с собой Нири?
— Нет, — твердо произнес Марат. — Не хочу. Я хочу Фцо, Соломон. А со старухой твоей возни много. Извини.
Отец помолчал. Его спина напряглась, как будто он хотел раздвинуть стены.
— Мы с тобой кретины, — хрипло сказал он. — Мы делаем большую ошибку. Мы ловим преступников и приносим их в жертву.
— Где тут ошибка? — спросил Марат. — Это удобно. Двойная польза. И веру укрепляем, и с преступностью боремся…
— Тут вообще нет пользы. Что это за жертва, если ее не жаль? Жертвовать можно только то, что дорого. Когда ты вернешься, мы всё изменим. Будем приносить в жертву не воров и убийц, а красивых юных самок. Допустим, каждый месяц — по одной, а если улов неважный или, допустим, ураган или холера — по две или три. Так будет лучше.
— А ты? — спросил Марат. — На этой планете все лучшие бабы твои…
— Придурок, — ответил Отец. — В том-то и дело. Перебрал я с ними. Вкус теряю. Приелось. Пусть их лучше режут на моих глазах. Представь: поднимают к алтарю троих. Первую режут, вторую — тоже. Кровища, палач с ножом… Третья видит это дело и понимает — всё, конец пришел. И вдруг — чудесное спасение! Ее не убивают, а ведут ко мне. Сначала, конечно, она в шоке, но потом успокаивается, и я получаю Фцо… Что скажешь?
— Не то, — ответил Марат. — Лучше пусть твои жены ходят с тобой в Узур. Отбираешь нескольких, ведешь к Разъему. Они заряжаются, потом совокупляетесь, не отходя от кассы… Вот тебе настоящее Фцо.
