Душа для четверых - Ирина Родионова
– Это мое тело. – Она уговаривает себя и обращается к нему: – Ты не можешь забрать мое тело. Ты вообще больше ничего не можешь, ты же умер…
Михаил Федорович не может ответить, но Галка хотела бы, чтобы заговорил. Рассмеялся своим мелким, хорьковым смехом, с хрипотцой, обнажил желтые зубы в ухмылке, объяснился.
Он. Не может. Говорить.
– Ты не человек, – шепчет она и понимает, что из прокушенной губы течет кровь. – Ты вообще не существуешь. Ты не можешь так…
От коврика в ванной пахнет стиральным порошком – мама раз за разом просыпала его из огромной упаковки с мелкой дырочкой на боку. Галка лежит, старательно дышит этим порошком и снова слышит стук в дверь. Ей кажется, что это мама вернулась со смены, вот-вот полезет за ключами в сумку, потом наварит супа на ужин… В комнате темно, наверное, лампочка лопнула, или электричество отключили во всем районе, или Галка умерла. Михаил Федорович тихонько сидит внутри нее, как в убежище, выжидает. Она боится его. Цепляется за запах, вкус, звук. Раньше помогало отвлечься, ведь так?
Температура чуть спала, в голове посветлело. Сколько она лежит тут – час, день, всю жизнь? Смертельно хочется пить.
Ночью она сидит перед распахнутым настежь окном в маминой комнате, кутается в пушистый халат и смотрит, как растворяются в воздухе влетающие с улицы снежинки. Она нашла настойку, рябиновую, что ли… это была мысль Михаила Федоровича, выпить, но Галка не стала сопротивляться. Она подремала на маминой кровати, на простыне, все еще пропитанной потом и смертью, от подушки шел тяжелый запах рака. Теперь Галка зашла сюда, она сможет разобрать вещи и вынести их к мусорным бакам, как будто горе ее лежит между колготками и лифчиками, спрятано в тазах под кроватью.
Тяжесть в груди такая, что Галка ложится к себе на колени и жмурит от боли глаза. Ей надо с кем-то поговорить.
…Дана ответила после второго гудка, и Галка выдохнула с шумом и легкостью – испугалась даже, что через телефон заразит Дану болезнью, хохотнула нервно. Губы дернулись в хорьковом оскале, как у Михаила Федоровича, и лицо свечным воском оплыло вниз. Галка царапала пластиковый бок телефона и молчала, будто Дана должна была понять все сама.
– Тяжело? – вместо приветствия спросила та.
– Да. Нет. Не знаю.
Тишина.
– Самочувствие как?
– Как будто сейчас сдохну, – хмыкнула Галка и зажала губами сигарету. – Еще бы мужиков всяких из головы выгнать…
– Слушай, мы на вызове. Я сейчас выйду, подожди… И не паникуй ты, справимся! Еще и не из такого говна вылезали.
Галка горячо дышала в трубку. Захотелось открыть новую коробку пазлов, и она отмахнула эту мысль. Дана, Дана, давай быстрее… Лязгнула тяжелая невидимая дверь. Щелкнула колесиком зажигалка.
– Рассказывай.
– Я не знаю, что происходит. Он как будто бы захватывает все мое тело, у меня провалы в памяти, я не могу даже… Я делаю то, что он хочет.
Слова не находились, она ворочала их, и они с полым звуком ударялись друг о друга, а вместо слов повисало молчание. Галка рассказала про зеркало, про парк и маленькое озерцо, ей стыдно и страшно было признаваться, но Дана слушала и вроде бы не собиралась бросать трубку. Взяла вторую сигарету, выдохнула из легких дым.
– Ясно, – сказала в конце концов. – Жди, уже еду.
– Куда?! У меня же корона.
– А у меня скипетр. Сейчас, только отчитаюсь, сегодня не Палыч тут…
– Я тебя не впущу.
– А куда же ты денешься.
И сбросила вызов.
Глава 14
Нормально-обычная
– Привет! – Маша присела напротив, положила локти на мягкую, вспученную от старости столешницу и отодвинула тарелку из-под супа. Кристина едва кивнула, сгорбившись над планшетом: что-то в этом портрете было не так, но вот что? То ли выпуклый черно-блестящий глаз косил, то ли усы топорщились густо и неопрятно, то ли нос слишком влажный…
Столовая гудела. Бормотала, хохотала, звенела ложками и вилками, громыхала чашками по пластиковым кислотно-желтым подносам. С шипением лился кипяток на чайные пакетики, звенела мелочь в чужих кошельках. Кристине хотелось молитвенно вытянуть руку, может, и подаст кто-нибудь. В прошлую пятницу к ним снова ломились в дверь, правда, уже не Юрины друзья, а обыкновенные вонючие коллекторы. Кристина подумывала взять новый кредит, чтобы погасить старые.
Яна съехала с концами, вывезла все вещи, и теперь ее комната стояла пустой. Нового жильца искать не хотелось, и Кристина планировала перебраться на другую съемную квартиру, не засвеченную. Может, и платить надо будет меньше.
Маша единственная в столовой сидела в маске, и на нее косились, как на чумную. Никто не вспоминал про санитайзеры и самоизоляцию, никто не думал об умерших бабушках или дедушках – страх и паника первых месяцев отошли, пришло смирение, спокойствие. Кристина и сама была такой.
– Я думала… – начала Маша.
Кристина оборвала ее поднятым вверх указательным пальцем:
– Поешь сходи.
– Я дома пообедала. Да и нельзя мне ничего тут брать…
– Угу. Посиди тогда молча, я заканчиваю.
Платить за квартиру через три дня. Три! Юра все еще учился, с подработками у него было туго, и все уходило на долги. Кристина хваталась за курсовые и порой развозила продукты по домам, но чаще всего спасалась портретами животных. Кажется, она одна была такая продуманная в городе, догадалась отрисовывать пуделей и мопсов, дымчатых котят или пожилых персидских кошек, хомячков и попугаев. Бывшая одноклассница Кристины помогала с рекламой в соцсетях, делала ее с большой скидкой, а сама Кристина не задирала цены, предпочитая работать много и за небольшие деньги, чем дожидаться одного-единственного золотого билета и от нервов сгрызать ногти в мясо. Та женщина с заснеженной проходной, то ли с дочерью, то ли нет, снилась ей в вязких, липких кошмарах.
Больше всего Кристине запомнился маисовый полоз, красно-белая тоненькая змейка, от одной фотографии которой по шее бежали кусачие мурашки. Или черепаха, например, – ну распечатали бы на холсте фото любой другой черепахи, эти земноводные все равно на одну морду, но хозяева огромной Вишенки с треснутым панцирем долго Кристину благодарили, очень, мол, похожа на себя получилась наша красавица, и даже привезли свежий ананас в корзинке. Кристина спрятала его в холодильник до праздников.
Маша тихонько поднялась и все же пошла на кассу. Кристина заметила это краем глаза и поморщилась вредной кошке на фотографии, сдувая челку с глаз.
Трехцветная Паранойя, над которой Кристина трудилась вот уже который вечер, оказалась невыносимой, и хозяева со смехом признались, что сами устали от
