Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1
– Ну, какой Иван Логинович, он же нумизмат, – настоятель развел руками. – В суете, весь день в суете, – он повернулся на шум у дверей: несколько человек, мешая друг другу, обступили девушку с ребенком на руках. – Да и крестины готовить пора… распорядись, Васильевна… Храни тебя господь, – он перекрестил Елену, сожалея о растаявшей надежде, и направился вглубь храма.
– А вы спросите, спросите – они друг дружку-то все знают, – негромко сказала женщина, не спрашивая больше не о чем. – Он здесь, в квартале… недалёко, пойдемте, – и кивнула в сторону стойки, – адресок вам дам. А человек он приличный… редкой чистоты человек. Только поторопитесь… дел, говорил, много.
– Да понимаете… мне нужна именно та… и времени у меня сегодня, только сегодня, – дрожащим голосом повторяла незнакомка, протягивая руку за листочком.
Скамейка у входа была пуста. Елена присела. «Каждый понедельник ровно в полночь… ровно в полночь… – никакие концы, никакие собранные нити не могли унять дрожь. – Ну что я могу сделать?! Что?! – отчаяние подступило с новой силой. Женщина опустила голову. – Так, дорогая, возьми себя в руки. Во-первых, я знаю, где «эта» будет вечером. Во-вторых… отниму! – от неожиданности и дерзости решения она даже выпрямилась. – Да, отниму! – но другая мысль тут же заставила ее сникнуть: – А если не придет?.. – Елена поджала губы. – А если будет не одна? А если не получится?.. Спокойно, у тебя есть еще время».
Но мысли не унимались. Женщина растерянно, будто рассчитывая на чью-то помощь, огляделась.
Неопавшие листья старой осины шелестели совсем по-другому, нежели молодые побеги. «А может, просто – осень?» – подумала Елена. Она встала, подошла к дереву и притронулась. Листья, уловив порыв ветра и теплоту ладони, зашептали громче: «Что сказать хочешь, милая, что? Прислуш-ш-айся к нам… послуш-ш-ай…». Женщина печально улыбнулась, погладила ветку и… вдруг ее осенило. Лицо изменилось.
Через десять минут она звонила в дверь старого дома с часами на Сретенском бульваре у театра «Et cetera», что славился удобными креслами, буфетом и неслыханными, даже по нынешним временам, затратами на его постройку. Впрочем, что поделать, если кто-то путает то же, что порой и мы с вами – важность комфорта сидалищ с делом своей жизни.
– Иван Логинович?
– К вашим услугам, – мужчина отвел руку, приглашая войти.
– Мне посоветовали обратиться к вам… батюшка, из храма, – солгала Елена.
– А… да, да, конечно. Прошу, – хозяин помог снять плащ. – Чем могу?..
– Мне нужен адрес-календарь восемьсот пятьдесят шестого года. Е[ужен к вечеру… сегодня. Только сегодня. Он украден…
– Да, да… – повторил хозяин, – наслышан. Неприятная история… – с любопытством оглядывая женщину, добавил он. – Но я, простите, книгами не занимаюсь… – мужчина развел руками, загадочно улыбаясь.
– Если вы… если вы не поможете мне, случится трагедия. Уже случилась… почти… Я не уйду… никуда… помогите. Ради бога, помогите.
Отчаяние уже не преобладало в голосе женщины. Оно только оттеняло решимость и напор. А этими качествами гостья владела вполне.
Слегка обескураженный, хозяин опустился в кресло и задумался. Конечно, Иван Логинович мог не продолжать разговор, тон которого был неприятен, но какое-то чувство, что на столь агрессивное поведение незнакомку толкнуло не праздное любопытство, а нечто важное – останавливало. А коли так, то и причины, способной вывести его из равновесия, да и за рамки привычного поведения, он не находил. К тому же рекомендация… Значит, слово «агрессивное» менялось на «настойчивое». Что располагало уже к совершенно другим размышлениям. И было кстати. Потому что женщина выглядела прилично… мало того – казалась уже обаятельной. А собирателей ценностей старины он насмотрелся вдоволь за свою жизнь. Привычка же искать оправдание любому сомнительному поступку других, а не ставить это сразу в вину, сложилась давно, вместе с убеждением правильности такого подхода. Конечно, Иван Логинович не догадывался, что гостья за время его размышлений учла всё. И свою ошибку, и неосторожное слово, а потому сидела напротив с последней надеждой на лице. Согласитесь, редкий мужчина откажет женщине в «последней надежде», тем более «на обаятельном лице».
– У меня есть знакомый… – всё ёще обдумывая, неторопливо начал он, – собиратель календарей, открыток старой Москвы… ну и подобного. Некий Алексеев Валерий Владимирович, большой души и неукротимой энергии человек. Живет на Кутузовском. Ныне этим никто не занимается. Сами понимаете – раньше календари ценились, были своего рода приметой времени. А теперь… каждая фирма свой печатает. Но вы просите совсем раритет… адрес-календарь, да еще за конкретный год. Вещь интересная. Там ведь указывались не только адреса, но и фамилии, имена, звания… места службы. Держал я в руках подобную книжицу – гроссбух! Титулярных советников почти нет! – возбужденно проговорил он. – Всё надворные да тайные. Ну и камер-юнкеры! Н-да… – Нумизмат смутился, понимая, что увлекся не тем, и снова загадочно улыбнулся – ведь он уже звонил старому другу по этому вопросу, выполняя долг прихожанина.
Однако Елене было невдомек.
– Я вас очень прошу… – умоляюще прошептала она.
Мужчина встал, взял телефон и вышел в соседнюю комнату.
Через два часа Елена Борисовна стояла на Кутузовском. Дом номер пять дробь три окнами на гостиницу «Украина» был одним из тех, в которых селилась правящая элита страны, занимавшей когда-то пятую часть суши. Еще через пять минут, уже сидя в двухкомнатной квартире, она не верила удаче. Большая, потрепанная временем и людьми книга, по-прежнему красотой переплета не уступала новомодным изданиям. Зато превосходила солидностью.
– Два экземпляра всего в Москве. Извините… три, как понимаю… до сегодняшнего дня. Иван Логинович обсказал… Надо ж, людишки. Стоимость-то невелика… издавались тысячами, да, поди ж ты, кому-то понадобилась.
Видать, что-то нужно в ней. Так попроси, посмотри, выпиши, – лицо мужчины светилось гордостью. Он был искренне рад столь быстрому разрешению недоразумения. – Сам-то я верующий… вот только вижу плохо последние годы.
– Сколько будет стоить? – Елена подняла глаза.
– А владелец уже я. Так настоятелю и передайте. Мол, не в корысть, в дар. Сколько нам, грешным-то, осталось…
Елена ни на чём не хотела, да и не могла настаивать. Москва, сумерки, потоки разноцветных огней вместо улиц – вот и всё, что можно было увидеть в тот день из квартиры на Кутузовском. Но не ей. Одинокая фигура с книгой в руке торопилась прочь.
В десять вечера, в просторном зале Ленинградского вокзала, она уже разговаривала с двумя полицейскими – полным, краснощеким, уже седеющим капитаном и напарником – молодым, высоким сержантом спортивного сложения.
– Гражданка, вы мешаете нам работать! Я всё объяснил… езжайте куда хотели… с этим бредом, – старший начал оглядываться, считая служебный долг выполненным, а вопрос – исчерпанным. За свое долгое «капитанство», а прошло оно здесь, старый служака наслышался всякого, а повидал такое, что простому человеку доведется испытать только в случае особой «неутомимости» в прегрешениях земных, да и то – после смерти. Удивить его было невозможно. Ни вопли, ни стоны, ни увещевания, а тем более сказки, не могли проникнуть сквозь ладного покроя мундир. Он просто сливался с телом и характером хозяина. Этой «ладности» – предмету особой гордости владельца, а не только мундира – он обучал всех напарников, которые давно и долго уже служили в других местах, с другими погонами, но все, поднимая очередную рюмку, неизменно вспоминали дядю Мишу – «вечного капитана», как ласково величали строгого поборника «исполнения» и «следования».
– Молодой человек… – Елена, готовая разреветься, повернулась ко второму, – умоляю…
– Дядь Миш… а чего не помочь… – китель молодого еще не стал бронежилетом, и отчаяние женщины, которая не могла подобрать ключи к душевным качествам шефа, открытым только супруге, да и то при особых обстоятельствах, играло на неопытных сержантских струнах. – Книги-то одинаковые…
– Молчать! Шпана реутовская! Я не советников министра здесь воспитываю. На тебя погоны не просто нацепили! Не бабам пыль в глаза пускать. Ты от этих дворовых привычек избавляйся. Мало ли что дамочка выдумала! И повеселей истории слыхивал… те хоть занятные были… Как освоишь пинки под зад, тогда язык и включай. Потому служба! Заявления потерпевшего – нет. Его самого – тоже. На что толкаешь?! На должностной подлог – знаком такой юридический, мать твою, термин?! Я извиняюсь, гражданочка, отошли бы, – лицо покраснело еще больше. – Так я тебя отучу мечтать о клифте лагерном… ишь, заторопился в «оборотни»… сопляк! А ну… кру-у-угом! Проверь-ка… вон… во втором ряду, пара пожилая, видишь? Двое около… вертятся уже минуты три.
Казалось, ничего не могло ускользнуть от зоркого взгляда капитана. Молодой вызывающе старательно щелкнул каблуками.
