Ольга Славникова - Легкая голова
«На Люсе женюсь, — решил он, растроганно глядя на деда и бабку, слившихся в одно. — Чего это я, в конце концов, должен себе отказывать. Хочу ее, и все, и я не виноват. У нее и глаза вроде такие же, как у товарища Румянцевой, если без черных очков. Ишь, как держатся друг за друга, дед сейчас, наверное, и не осознает, что я на них смотрю».
И только Максим Т. Ермаков успел это подумать, как деда Валера резко обернулся к нему, вздернув небритый подбородок над бабкиной макушкой, и крикнул голосом, похожим на карканье сразу целой стаи потревоженных ворон:
— Максимка, у тебя в постели пистолет!
В бреду не было времени, а может, оно ходило по кругу, как все на свете часы, и Максим Т. Ермаков не смог бы впоследствии сказать, прожил он тот или иной эпизод один раз, два раза или многократно. Деда Валера появлялся то тридцатилетним вихрастым малым с папиросой на нижней губе, то стариком в соленой щетине и в артрите, с морщинистыми суставами, разросшимися на его скелете, как древесные грибы; иногда — тем, что лежало сейчас на прокаленном до серебряного блеска, тихо звеневшем старыми венками кладбище города-городка, под сверкавшей, как тусклое зеркало, могильной плитой. Это нечто было вовсе не страшным, скорее трогательным, оно ходило нетвердо, как ребенок, который только учится делать шаги, и очень старалось не сорить собой в кресло и на пол. Благодаря общению с этим третьим вариантом Максим Т. Ермаков наглядно убедился, что в черепе всякого человеческого существа помещается космос.
Но вот пришло прекрасное утро, когда Максим Т. Ермаков проснулся очищенный от болезни, в ясном сознании, хотя и слабый, как кисель. Он представления не имел, сколько времени так провалялся; Просто-Наташин железный будильник, предъявлявший, точно под лупой, выпуклые десять часов пятнадцать минут, показался ему какойто марсианской машинкой. Мутно-серебряный солнечный свет, шедший из немытого окна, был уже совершенно осенний; пока Максим Т. Ермаков пытался сесть в постели, пара голубей, скрежеща когтями по железу, опустилась снаружи на оконный карниз, и сами птицы были почти не видны, зато совершенно отчетливо синели их глубокие тени на стекле, распускавшие то одно, то другое многопалое крыло.
В складках одеяла чувствовался посторонний предмет. Максим Т. Ермаков опасливо пошарил и наткнулся рукой на что-то удивительно знакомое, комфортабельно улегшееся в руку. Новенький макаров, теплый со сна, воззрился глупой черной дыркой прямо ему в лицо. «Максимка, у тебя в постели пистолет», — произнесло пространство голосом деды Валеры, и Максим Т. Ермаков, заозиравшись, немедленно обнаружил на стенах штопку, плохо сросшиеся каракули.
Вот, значит, что с такой заботой и нежностью подкладывали в постель к больному. Оглядевшись и принюхавшись, Максим Т. Ермаков догадался, что в квартире полно социальных прогнозистов. Воздух в комнате был зябкий и рыхлый, наполовину уличный; так бывает, когда посторонние люди то и дело входят и выходят — например, во время похорон. Кроме того, из кухни явственно тянуло чадом, подгоревшей пищей, и оттуда доносились сочные мужские голоса, что-то оживленно обсуждавшие. «Выгоню всех на хрен», — пообещал себе Максим Т. Ермаков, стягивая со стула свой ветхий, весь в заусенцах и катышках, плюшевый халат.
На удивление, халат не только сошелся, но и запахнулся. Коридор, куда вынесло слабого Максима Т. Ермакова, был завешан чужой одеждой и заставлен мужской дешевой обувью, вонявшей пластиком. Плохо протертое зеркало, в которое Максим Т. Ермаков по привычке заглянул, показало ему исхудалую физиономию, похожую на пустую рукавицу. Потирая на подбородке шерстяную щетину, Максим Т. Ермаков поплыл по направлению к кухне. Там, за Просто-Наташиным неопрятно заставленным столом, сидели социальные прогнозисты, всего пять или шесть человек. Это были те самые, полные разболтанной мути, фигуры, что выдворяли деда Валеру из квартиры. Один был врач — или тот, кого Максим Т. Ермаков в бреду принимал за врача. Теперь этот сероватый блондин являл себя реально и подробно: его широкое лицо было белое и влажное, а морщины — красные, точно простеганные ниткой, смоченной в крови. Максим Т. Ермаков подумал было, что продолжаются его бредовые капиллярные видения. Однако предполагаемый врач, ничуть не изменившись, приподнялся на табурете и сердито спросил:
— Вам кто разрешил вставать с постели, больной?
Теперь и другие, сидевшие за столом, повернулись к Максиму Т. Ермакову. Они вполне соответствовали стандартам своего серьезного ведомства: мускулистые, компактные, с полированными желваками, очень дешево и дурно одетые в какие-то блеклые свитерки; у одного, в виде особой вольности, волосы были гладко зачесаны и зализаны стайлингом, отчего голова казалась покрашенной при помощи малярной кисти в коричневый цвет.
— А вам, интересно, кто разрешил сидеть и жрать у меня на кухне? — с вызовом спросил Максим Т. Ермаков, придерживаясь от слабости за дверной косяк.
После этих слов социальные прогнозисты, вместо того, чтобы встать и покинуть квартиру, потеряли к Максиму Т. Ермакову всякий интерес и вернулись к прерванному занятию. Они были заняты тем, что терзали на сковородке пересохшую яичницу; сама сковородка из новенькой сделалась черной и горелой, точно в нее за время болезни Максима Т. Ермакова попал метеорит.
— Возвращайтесь и ложитесь, я скоро подойду вас осмотреть, — равнодушно проговорил блондинистый медик и принялся собирать со сковородки обрывком батона мутный желток.
— Вот хрень! — возмутился Максим Т. Ермаков. — Выкатывайтесь, вам по-русски сказано! Это пока что моя частная территория. Надо будет, сам вызову врача.
— Вот она, благодарность! — с нехорошей гримасой произнес блондин. — Мы за ним ухаживаем, как за маленьким ребенком. Все, между прочим, при исполнении. Могли бы решать вопросы поважней, если бы вы, господин Ермаков, не придумали прыгать с моста и получать в результате двустороннюю очаговую пневмонию.
— Что вы мне пургу гоните. Я и есть ваш самый важный вопрос, — ухмыльнулся Максим Т. Ермаков и внезапно почувствовал страшное утомление, так, что захотелось осесть прямо на немытый пол, заляпанный почерневшими и мохнатыми от грязи пищевыми кляксами.
Ближайший социальный прогнозист, тот, что с крашеной в коричневую краску головой, вскочил с табурета и подхватил Максима Т. Ермакова под мышки. Хватка его была болезненной и пронимала сквозь жидковатую плоть до самых костей. От него, сквозь нагретую шерсть свитерка, исходил смешанный запах дешевого парфюма, геля, еще каких-то мужских средств по уходу; на лбу прыщи, замазанные кое-как тональным кремом, напоминали убитых мух. Максим Т. Ермаков внезапно догадался, что социальный прогнозист влюблен и справляется с этим как может.
— Вы нас, пожалуйста, извините, — произнес коричневоголовый офицер хорошим честным голосом, тем косвенно подтверждая догадку. — Мы уйти не можем, не имеем права покинуть дежурство. Кто будет вам уколы делать, кормить? А что засрали немножко расположение, так это ничего, я всю посуду сейчас перемою, дело нехитрое.
Максим Т. Ермаков покосился на кухонную раковину, полную почти до краев нечистой водой: гора посуды в ней напоминала океанский тонущий корабль.
— Ладно, оставьте всю помойку, только ради бога, валите отсюда в подъезд, — прохрипел он примирительно. — Сейчас соседей позову, они помогут, приберут.
— Это каких соседей, можно поинтересоваться? — живо вмешался блондинистый врач. — Это не гражданина Шутова с его гражданками? Так убыли они, спешу сообщить. Далеко и надолго. На них не надейтесь.
— Как убыли, куда?
Максим Т. Ермаков для устойчивости вцепился в косяк и в державшего его социального прогнозиста — во что-то толстое, хрусткое, оказавшееся волосатым запястьем с железными часами. Максим Т. Ермаков узнал эти часы: это они поили его с ложки подслащенным лекарством и кормили пресной кашицей с теплым молоком.
— Не переживайте вы за них, — проговорил у Максима Т. Ермакова над ухом владелец часов. — Достала всех алкашня, только и всего. Мимо той квартиры пройти было неудобно, сами знаете, наверное, чем они у себя занимались. Девки полуголые прямо по лестнице бегали. Жильцы в подъезде терпели-терпели, а потом написали коллективную жалобу в милицию. Милиция приехала и разом всех позабирала. А как бы вы хотели? На том гражданине Шутове статей, как на собаке блох. У меня девушка, Катя, медсестра, короче. Приходит сюда помогать в мое дежурство. Так я ее раньше у самого метро встречал, чтобы не обидели уроды. И очень она стеснялась, что я ее сюда вожу, будто она такая же, как эти, поблядушки с красными коленками…
— Теперь не стесняется? — перебил Максим Т. Ермаков, нехорошо оскалившись.
— Теперь нет, — честно и уверенно ответил социальный прогнозист.
Первое, что надо сделать, подумал Максим Т. Ермаков, это мысленно освоиться с положением дел. Освоиться с положением дел. Совсем рядом чернеет бездна, где исчезают, будто гаснущие спички, Маринка, Саша, Шутов, остальные. Где-то совсем рядом. Можно случайно попасть ногой, и край провала осыплется комьями реальности под старым домашним шлепанцем.
