Маргарет Этвуд - Орикс и Коростель
Между тем у него на глазах вымирало человечество. Царство, тип, класс, отряд, семейство, род, вид. Сколько ног? Homo sapiens sapiens присоединился к полярным медведям, белугам, онаграм, ушастым совам – к длинному-длинному списку. Отличный счет, Гроссмейстер.
Иногда он выключал звук и шепотом проговаривал слова. Суккулент. Морфология. Подслеповатый. Кварто. Это успокаивало.
Сайт за сайтом, канал за каналом переставали вещать. Несколько ведущих, журналисты до последней минуты, установили камеры, чтобы зафиксировать собственную смерть – крики, лоскутья кожи, лопнувшие глазные яблоки и так далее. Какая показуха, думал Джимми. Чего только люди не сделают, чтобы попасть на телевидение.
– Дерьмо ты циничное, – сказал он сам себе и расплакался.
– Нельзя быть таким сентиментальным, – говорил ему Коростель. Но почему нет? Почему не побыть сентиментальным? Рядом никого, некому осудить его вкусы.
Иногда он размышлял, не покончить ли с собой – вроде неизбежно, – однако ему почему-то не хватило сил. В любом случае самоубийство совершается напоказ, как на Споконочи. com. В данных обстоятельствах этому жесту не хватало элегантности. Он представлял себе презрительную усмешку Коростеля и разочарование Орикс: Но, Джимми! Почему ты сдаешься? Ведь ты должен сделать работу! Ты ведь обещал мне, помнишь?
Может, он так и не воспринял свое отчаяние всерьез.
В конце концов смотреть стало нечего, только фильмы на DVD. Он смотрел на Хамфри Богарта и Эдварда Робинсона в «Ки-Ларго». Он хочет еще, правда, Рокко? Да, именно так, еще! Правильно, я хочу еще! И когда ты успокоишься? Он смотрел «Птиц» Хичкока: хлопхлопхлоп, гррии, аа-а-а. Видны веревки, которыми пернатые суперзвезды привязаны к крыше. Еще он смотрел «Ночь живых мертвецов». Чавк-чавк, ррррр-р, хрум-хрум, а-ах, бульк. Мелкие страшилки отвлекали от большого ужаса.
Потом он выключал телевизор, долго сидел перед пустым экраном. Все женщины, которых он знал, проходили в полутьме. И его мать, молодая, в малиновом халате. Последней шла Орикс с белыми цветами. Смотрела на него и медленно уходила за кадр, в тень, где ее ждал Коростель.
Эти грезы были почти приятны. По крайней мере, в такие моменты все еще были живы.
Он знал, что долго так продолжаться не может. В куполе «Пародиза» Дети Коростеля ели траву и листья намного быстрее, чем те успевали регенерировать; скоро откажут солнечные батареи, потом запасные, а Джимми понятия не имел, как их починить. Затем прекратится подача воздуха, замки выйдут из строя, и он вместе с Детьми Коростеля окажется в огромной ловушке, где они задохнутся. Нужно вывести их отсюда, пока еще есть время, но не сразу, потому что снаружи могут быть отчаявшиеся люди, а отчаявшиеся означает – опасные. Не хватало ему кучи разлагающихся маньяков, которые падают на колени и цепляются за него с криками: Исцели нас! Исцели нас! Может, у него иммунитет к вирусу – но если, конечно, Коростель не соврал, – к ярости носителей вируса у него иммунитета нет.
В любом случае разве хватит ему духу сказать: Вам ничто не поможет.
В промозглом сумраке Снежный человек бродит меж пространствами. Вот, к примеру, его офис. На столе его компьютер, смотрит пустым экраном, будто брошенная бывшая, которую случайно встретил на вечеринке. Рядом несколько листов бумаги – последнее, что он написал. Последнее, что напишет. Он с любопытством их разглядывает. Что такого Джимми, которым он когда-то был, мог сообщить или, по крайней мере, написать – черным по белому, с кляксами, – в назидание миру, которого больше не существует?
Тем, кого это касается, писал Джимми шариковой ручкой – никакого принтера; компьютер уже поджарился, но Джимми упорствовал, писал трудолюбиво от руки. Наверное, у него еще была надежда, он еще верил, что все вернется на круги своя, что в будущем кто-нибудь сюда придет, кто-нибудь значительный, и эти слова обретут смысл, впишутся в контекст. Как сказал однажды Коростель, Джимми – романтичный оптимист.
У меня мало времени, – писал Джимми.
Неплохое начало, думает Снежный человек.
У меня мало времени, но я постараюсь записать факты, которые объяснят (зачеркнуто: недавние чрезвычайные события) недавнюю катастрофу. Я изучил содержимое компьютера того, кто известен здесь под именем Коростель. Он не выключил компьютер – думаю, намеренно, – и я могу сообщить, что вирус В-УМ был изобретен здесь, в куполе «Пародиза», генными инженерами, отобранными лично Коростелем (и впоследствии уничтоженными), и помещен в таблетки «НегиПлюс». Вирус обладал своего рода часовым механизмом, который требовался для широкого распространения: первые вирусы не активировались, пока не были охвачены все выбранные территории, и таким образом эпидемия являла собой серию перекрывающих друг друга волн. Время играло важнейшую роль в реализации этого плана. Нормальная жизнь общества была разрушена в максимальной степени, и это не дало создать вакцину. Коростель разработал вакцину одновременно с вирусом, но уничтожил ее до своей (зачеркнуто: эвтаназии) смерти.
Хотя все сотрудники проекта «НегаПлюс» так или иначе участвовали в создании вируса, я уверен, что никто, за исключением Коростеля, не знал, каков будет эффект в действительности. О мотивах же Коростеля я могу только гадать. Возможно…
На этом каракули обрывались. Что бы ни думал Джимми по поводу мотивов Коростеля, он этого не записал.
Снежный человек комкает листы, бросает на пол. Судьба этих слов – стать пищей жукам. Можно было упомянуть, что у Коростеля поменялись магниты на холодильнике. Можно многое понять про человека по его магнитам на холодильнике, хотя в то время Джимми не обратил на них особого внимания.
Выжившие
Во вторую пятницу марта – Джимми отмечал дни в календаре, бог знает зачем, – он впервые показался Детям Коростеля. Он не стал снимать одежду – нет уж. Надел стандартную тропическую форму ОП, в стиле сафари, с кучей карманов, и любимые сандалии из кожзаменителя. Дети Коростеля в тихом изумлении столпились вокруг: они никогда не видели тканей. Дети шептались и показывали на него пальцами.
– Ты кто? – спросил тот, которого Коростель назвал Авраамом Линкольном. Высокий худой мужчина с коричневой кожей. Вопрос не прозвучал невежливо. Заговори так обычный человек, Джимми счел бы это грубостью, даже агрессией, но изысканная речь – не для этих людей: их не обучали отговоркам, эвфемизмам, цветистым фразам. Их речь была простой и прямой.
– Меня зовут Снежный человек, – сказал Джимми: эту часть разговора он уже продумал. Он больше не хотел зваться Джимми, или Джим, и тем более Тупик – его Тупиковая инкарнация явно не удалась. Необходимо забыть прошлое – далекое прошлое, недавнее, любое. Нужно существовать в настоящем, без вины, без ожиданий. Как Дети Коростеля. Наверное, новое имя поможет.
– Откуда ты пришел, о Снежный человек?
– Я пришел от Орикс и от Коростеля, – сказал он. – Меня прислал Коростель. – В каком-то смысле он не соврал. – И Орикс. – Он пытался строить простые фразы, понятные: он научился, глядя на Орикс через зеркальную стену. Ну и слушая ее, конечно.
– А куда ушла Орикс?
– У нее дела, – сказал Снежный человек. Это все, на что его хватило. Одно ее имя комом вставало в горле.
– Почему Орикс и Коростель прислали тебя к нам? – спросила женщина по имени Мадам Кюри.
– Чтобы я отвел вас в новое место.
– Но это наше место. Нам здесь хорошо.
– Орикс и Коростель хотят, чтобы вы жили в новом месте, еще лучше, – сказал Снежный человек. – Там больше еды. – Они заулыбались, закивали. Орикс и Коростель желают им добра, они всегда это знали. Видимо, этого достаточно.
– А почему на тебе кожа болтается? – спросил один ребенок.
– Потому что меня сделали не так, как вас, – сказал Снежный человек. Его увлек разговор – похоже на игру. Эти люди – как чистые листы бумаги, можно писать что угодно. – Коростель сделал меня из двух кож. Одна снимается. – Он снял жилет. Они с интересом уставились на волосы у него на груди.
– Что это?
– Это перья, маленькие перья. Орикс дала их мне, это была моя награда. Видите? На лице у меня тоже растут перья. – Он позволил детям коснуться щетины. Последние дни он не брился, не видел смысла, поэтому пробивалась борода.
– Да. Мы видим. Но что такое перья?
А, ну да. Они ведь никогда не видели перьев.
– У некоторых детей Орикс есть перья, – сказал он. – Они называются птицы. Мы пойдем туда, где они есть. И тогда вы узнаете, что такое перья.
Снежный человек поражался своей легкости: он изящно танцевал вокруг правды – так проворно, так ловко. Слишком просто: они без вопросов приняли все, что он говорил. Если это надолго – целые дни, недели, – он умрет со скуки. Я бы мог оставить их здесь. Просто бросить, и все. Пусть сами о себе заботятся. Это не мое дело.
