Том Перротта - Оставленные
– Она курила?
– Да.
– Ты видел, как она закуривала?
– Может быть. А что?
– Я на Рождество подарила ей зажигалку. Интересно, пользуется она ею или нет?
– Да чтоб я знал. – Макс наморщил лоб, раздумывая. – Хотя нет, подожди. У них были спички.
– Точно?
– Точнее не бывает. – В его голосе больше не слышалось сомнения. – Это ж было в прошлую пятницу. Помнишь, какой холод был собачий? У нее рука дрожала, она никак не могла спичку зажечь. Я хотел помочь ей, но она не дала. Сама зажгла с третьего или с четвертого раза.
Стерва, подумала Джилл. Так ей и надо.
– Не стой, или сюда. – Макс похлопал рукой по кровати. – Отдохни. Можешь не раздеваться, если не хочешь.
Джилл задумалась над его предложением. Прежде ей нравилось лежать с Максом в темноте – два теплых тела под одеялом, – болтать обо всем, что в голову взбредет.
– Я тебя не трону, – пообещал Макс. – Даже дрочить не стану.
– Очень мило с твоей стороны, – сказала она. – Но я, пожалуй, пойду домой.
* * *Они оба вздохнули с облегчением, когда им наконец-то принесли заказанные блюда, потому что они уже успели проголодаться, хотя главная причина заключалась в другом: у них появился повод на время прекратить разговор, сделать паузу и потом заново начать беседу в более легком ключе. Кевин понимал, что он поступает неверно, засыпая ее вопросами, обращая светский разговор в допрос.
Терпение, напоминал он себе. Мы пришли сюда отдохнуть.
С минуту Нора ела молча, потом подняла голову от тарелки с равиоли, начиненными грибами.
– Вкусно, – сказала она. – Сливочный соус изумителен.
– У меня тоже объеденье. – Кевин наколол на вилку кусочек ягнятины, показывая ей, как идеально он поджарен – подрумяненный по краям, розовый в середине. – Во рту тает.
Нора слабо улыбнулась, и он запоздало вспомнил, что она не ест мяса. Ей противно, задавался вопросом он, что ей предлагают выразить свое восхищение куском жареной плоти, насаженной на вилку? Кевин знал, что можно запросто убедить себя в том, что ты приверженец вегетарианства и мясо – не «нежное и сочное», а «мертвое животное». Он и сам неоднократно это делал, обычно после прочтения статей об агропромышленных фермах и скотобойнях, но, едва он брал в руки меню, все его сомнения рассеивались без следа.
– Ну и как твой день прошел? – спросила Нора. – Было что-то интересное?
Кевин колебался всего секунду. Он ждал этого вопроса и изначально планировал действовать осторожно, ответить что-нибудь банальное и безобидное – Да так, ничего особенного. Ходил на работу, пришел домой, – а правду приберечь на потом, на какой-то неопределенный момент в будущем, когда он узнает ее чуть лучше и их отношения окрепнут. Однако, когда это случится? Как можно узнать кого-то чуть лучше, если нельзя ответить честно на простой вопрос, особенно о чем-то столь важном?
– Сын звонил сегодня, – сообщил он. – Я с лета о нем ничего не слышал. Очень тревожился за него.
– С ума сойти, – не сразу ответила Нора, но эта короткая заминка не успела перерасти в неловкость. – У него все хорошо?
– По-моему, да. – Кевину хотелось улыбнуться, но он усилием воли сдержал свой порыв. – Его голос мне понравился.
– Где он?
– Не сказал. У мобильного, с которого он звонил, код Вермонта, но это не его телефон. Я так обрадовался, когда услышал его голос.
– Поздравляю, – произнесла она чуть натянуто, стараясь привнести в свою реплику нотки искренней радости.
– Это нормально? – спросил Кевин. – Давай поговорим о чем-то другом, если ты…
– Нормально, – заверила его Нора. – Я рада за тебя.
Кевин решил больше не испытывать удачу.
– А ты как день провела? Чем занималась?
– Ничем особенным, – отвечала она. – Вот брови воском подкорректировала.
– Тебе идет. Аккуратные, красивые.
– Спасибо. – Она тронула свой лоб, кончиком пальца провела над правой бровью, очерченной чуть более выразительно, чем обычно. – Твой сын все еще исповедует тот культ? Который возглавляет святой Уэйн?
– Говорит, завязал с этим. – Кевин посмотрел на толстую свечу в приземистом стеклянном подсвечнике: дрожащее пламя поднималось прямо из лужицы растопленного воска. Его так и подмывало опустить палец в горячую жидкость, дать ей застыть на нем, превращаясь во вторую кожу. – Говорит, может быть, домой вернется, снова пойдет учиться.
– Серьезно?
– Он так сказал. Хотелось бы надеяться, что не передумает.
Нора взяла в руки нож с вилкой и принялась разрезать равиоли – крупную, в виде подушечки с витыми краями.
– Вы были близки? – Она не поднимала глаз от тарелки, разрезая половинки на четвертинки. – Ты и твой сын?
– Мне так казалось. – Кевин удивился, услышав дрожь в своем голосе. – Он был мой малыш. Я всегда так им гордился.
Нора посмотрела на него со странным выражением на лице. Кевин чувствовал, что его рот растягивается, в глазах копится давление.
– Извини. – Он поспешил зажать рот рукой, чтобы заглушить рвущийся наружу всхлип. – Я на секунду.
* * *На улице было градусов десять мороза, но чистый ночной воздух бодрил. Джилл стояла на тротуаре и смотрела на дом Дмитрия, где она регулярно пропадала последние полгода. Это был захудалый коттедж – типичная окраинная коробка с бетонированным крыльцом и венецианским окном по левую сторону от двери. Грязно-бежевый при дневном свете, сейчас дом вообще не имел никакого цвета – так, темный силуэт на еще более темном фоне. Странное чувство меланхолии охватило ее. То же самое она испытывала, когда проходила мимо балетной школы, где она когда-то занималась, или мимо футбольного поля в парке Гринуэй, – словно мир представлял собой музей воспоминаний, коллекцию мест, которые она переросла.
Хорошее было время, подумала Джилл, но лишь для того, чтобы проверить себя, убедиться, что она сама в это верит. Потом она повернулась и зашагала к дому. В полнейшей тиши улицы, в разреженном воздухе ее шаги раздавались как барабанная дробь, звучали достаточно громко – того и гляди, она перебудит всех соседей.
Было еще не очень поздно, но Мейплтон походил на город-призрак – нигде ни пешехода, ни бродячей собаки. Джилл свернула на Виндзор-роуд, напомнив себе, что нельзя терять бдительности и вид у нее должен быть целеустремленный. Пару лет назад она посещала курсы самообороны, и инструктор говорил, что нельзя выглядеть жертвой – это правило номер один. Голову держите высоко, смотрите во все глаза. У окружающих должно создаваться впечатление, что вам известно, куда вы идете, даже если вы сами этого не знаете.
На углу Норт-авеню Джилл остановилась, решая, какой дорогой ей пойти. Отсюда до Ловелл-террас было пятнадцать минут ходу, но, если срезать путь через железнодорожное полотно, до дома она дойдет в два раза быстрее. Будь с ней Эйми, Джилл бы не колебалась – они всегда шли коротким путем, – но в одиночку она никогда так не ходила. Чтобы добраться до железнодорожных путей, нужно было преодолеть пустынный участок дороги, пройти мимо авторемонтных мастерских, Управления общественных работ, предприятий с такими загадочными названиями, как «Синген системы» и «Стандартные ниппельные работы», а потом пролезть в дыру в ограждении из проволочной сетки за стоянкой школьных автобусов. За железной дорогой, после того, как обойдешь сзади «Уолгринс»[112], попадаешь в более приятный – жилой – район, где много уличных фонарей и деревьев.
Джилл не слышала, как приближается машина. Та стремительно подкатила откуда-то сзади, внезапно пугающе замаячив на периферии ее зрения. Охнув, она резко повернулась, приняв боевую позу каратиста. Стекло со стороны пассажирского кресла опустилось.
– Ого! – Из салона автомобиля на нее смотрело знакомое восторженное лицо в обрамлении белокурых дредов. – Все в порядке?
– Было в порядке, – с притворным раздражением в голосе ответила Джилл, опуская руки. – Пока вы не напугали меня до смерти.
– Извини. – В пассажирском кресле сидел Скотт Фрост, брат-близнец без пирсинга. – Ты что, владеешь карате?
– Ага, Джеки Чан – мой дядя. Скотт одобрительно улыбнулся.
– Этот умеет драться.
– Где Эйми? – спросил сидевший за рулем Адам Фрост. – Что-то давно ее не видно.
– На работе, – объяснила Джилл. – Ее взяли в «Эпплби».
Скотт искоса поглядывал на нее томным взглядом своих припухших глаз.
– Подбросить тебя куда-нибудь?
– Сама дойду, – отказалась Джилл. – Я живу сразу же за путями.
– Уверена? Ведь холод собачий.
Джилл, проявляя стойкость, пожала плечами.
– Я люблю ходить пешком.
– Слушай. – Адам выглянул из-за брата. – Если увидишь Эйми, передай ей привет от меня.
– Может, как-нибудь соберемся вместе, – предложил Скотт. – Вчетвером.
– Непременно, – пообещала Джилл, и «приус» умчался так же тихо, как подъехал.
