Благодать - Пол Линч
Как же жалко ей, что Колли тогда не заткнулся. Волколак облапил Колли взглядом. Ты осторожней давай, буахала́н[11]. От многих знаний дерево на шее вырастет.
Через два дня после того наведался к ним Боггз.
Пока Сара выгружает мясо в плошку, все взгляды устремлены на стол. Колли расставил локти, глаза пожирают мясо. Сара несет плошку к столу, а Колли отпихивает сестру. Сара толкает плошку по столу к Грейс. Колли тянется влезть в посудину, однако Сара спорой рукой дергает его за ухо. А ну сиди смирно, говорит она.
Обращается к дочери. Это все тебе.
Грейс смаргивает.
Ешь все сама.
Желудок у нее скручивает словно тошнотою. Вопрос и растерянность в глазах, она смотрит на мать, смотрит на Колли, на лица младших. Оглядывает мясо еще раз и отодвигает плошку на середину стола.
Говорит, остальные тоже голодные.
Сара толкает плошку обратно к дочери. Я это мясо тебе добывала.
Я его есть не буду. Вот, Колли, давай лучше ты поешь.
Руку, что бьет из темноты, она не видит, щека ошпарена. Закрывает глаза и смотрит, как догорает огонь. Кричать начинает Сара. Вся в отца своего. Упрямая твоя башка. Голос у нее осекается, а затем дрожит. Знала б ты, что́ я стерпела ради этого. Ешь сейчас же. Все до кусочка. А что не съешь, заберешь с собой.
Соленые слезы во рту сдабривают то, что она ест руками, райский вкус, хоть и не в силах она ему порадоваться. Слышит лишь слова, какие мать сказала, хочет спросить, что это значит, однако в сердце своем знает. Колли умолк, глаза стиснуло гневом. Она ест до тех пор, пока уже больше не может, отпихивает плошку на середину стола.
Тошнит меня. Тошнит меня от этого. Пусть другие чуток поедят.
Возьмешь все, что осталось, с собой. Тебе надо набираться сил.
Сара встает из-за стола, Бран висит у нее на руке. Показывает на Колли и Финбара. Гляди, Грейс. Погляди на них хорошенько. Урожай погублен, сама знаешь. Я все перепробовала, но подаяния никто не дает. Я слишком далеко на сносях. Теперь тебе вывозить. Надо найти работу и работать как мужчина, бо никто ничего, кроме черной работы, девчонке твоих лет не даст. Вернешься, как пору отработаешь, когда карман набьешь. Это мясо тебе для разгона.
Материны слова долетают до нее словно на чужом языке. Мера того, что известно о ее мире, разрастается резко, за пределы того, что ум в силах предвидеть, словно холмы и долины можно выровнять до некоего внезапного и неотменяемого горизонта. Не станет она смотреть матери в глаза, пытается не расплакаться, но все равно плачет. Озирает стол, видит, как малышня таращится на нее, видит, что́ во взгляде у Колли, белки всех глаз, и тех, кто́ за этой белизной, и в чем таится опасность для них, опасность, какой она страшилась, как наконец опасность эта поименована, как позволили ей войти в дом и сесть среди них, осклабившись.
Просыпается сырая от слез, зная, что оплакала свою же смерть. Греза-память о себе самой лежит разбитая после падения, странная свидетельница ее же ухода. Прикасается к влажной своей щеке, и ей легче от того, что проснулась, слушает остальных. Как дыхание каждого мальчика, кажется, сплетается с остальными, словно веревка. Изгиб ступни Колли, теплый у ее голени. Ум его увлечен в некое ночное приключение. Интересно, далеко ли он странствует в своих снах, и она надеется, что он счастлив. Как всякий ум, размышляет она, держится в своей лузге, ночное скольженье куда сокровенней чего угодно, что видишь по ту сторону лица при свете дня.
И тут оно приходит. Скорбь по тому, что переменилось. Скорбь по тому, что есть.
Шепот-дыханье Сары велит ей переодеться. Вскоре она уже не в постели, стоит голая перед матерью, прикрывает рукой малость своих грудей. Сара хватает Грейс за руку и отдергивает прочь. Ты не голая, что ли, на свет народилась? Протягивает холстину, чтоб замотать Грейс грудь, останавливается и говорит, тебе незачем. Вручает ей мужскую рубаху, та проглатывает Грейс. Пахнет камнями, вытащенными из реки. Держит перед собой мужские портки, разглядывает. Рыжеватая ткань залатана на коленках бурым. Думает, у них такой вид, будто на них собака ночевала. С кого они? Влезает в одну штанину, затем во вторую, смотрит сверху вниз – ну и видок, ноги, что вилочка из птичьей грудки, болтаются в двух мешках. Штанины свисают ниже щиколоток. Сара подкатывает их, встает у Грейс за спиной и опоясывает талию шпагатом. Пиджак, от которого смердит мхом, залитым дождем. Фризовое пальто обтрепано у воротника и зияет на локте.
Проще было б нарядиться в мешковину.
Сара шепчет. Вот. Надевай сапоги. И кепку примерь. Братнина тебе мала. Натяни пониже. Прорва пацанят ходит в отцовых обносках.
Грейс стоит и смотрит за дверь, в мир, оставленный беззвездным плоской тьмой. Коже ног странно в этих портках, холод скоблит голову. Сара вручает ей свечку, и свет отпадает от материного лица, и кажется, будто она не она, стоит в маске пред своей же дочерью. Хлопочет вокруг Грейс, вешает суму ей на плечо, закатывает рукава на пиджаке. Затем оглядывается на спящих детей, задерживает долгий взгляд на Грейс
