МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №2, 2018(24) - Песах Амнуэль
Капитан с удивлением узнал ее. Нет, он не мог забыть эту статную осанку, холеные пухлые руки, блеск зеленоватых глаз… Уже тогда, в первый день после приземления, когда партия ссыльных пробиралась к «Даче генерала Завьялова», эта вестянка произвела на него яркое впечатление. Она резко выделялась из группы своим независимым, даже вызывающим видом. Никакие усилия психокосметиков не смогли изуродовать ее породистое лицо. Она и сейчас была красивой, точно груз тридцатилетия оказался для нее легкой ношей.
– Это вы?.. – пробормотал Шперк, изобразив на лице подобие улыбки. – Какая неожиданность! А я пешком-с и в неглиже… Прошу покорнейше простить.
Женщина молчала. Пока догорал уголек, она ограничилась пристальным разглядыванием Федора Исидоровича.
Шперк съежился от волнения. Равнодушие дамы слегка задело его самолюбие, но втайне он был рад встрече. Теперь отпали все сомнения в реальности генетического сигнала. Эвакуация действительно началась.
Уголек согнулся и обжег пальцы. Шперк бросил спичку и схватился за мочку уха. Зал погрузился в темноту.
– Не поленитесь включить люмеон, – внезапно произнесла вестянка довольно грубым тоном. – Справа от вас, под картиной, должен находиться пульт.
– Сию минуту, – засуетился Шперк, соображая, где у него правая рука. Он подошел к стене и долго возился в поисках картины. Потом стукнулся о раму, отодвинул ее в сторону и обнаружил фосфоресцирующий пульт с вестянской маркировкой. Через минуту затеплилась осветительная панель, замаскированная под облезлый лепной потолок.
Искусственный свет по-новому раскрасил убранство зала. Хотя декораторы старались создать атмосферу заброшенности, на всем лежал грубый отпечаток подделки. Штампованные кресла, огромный муляж шкафа с ангелами, у которых были почти вестянские лица, синтетическое сено на столе – все это кричало, поражая нелепостью. Но особенно неуместно на этом фоне выглядели дорогие часы, стоявшие на каминной полке. Их мраморный корпус в форме пьедестала украшала бронзовая статуэтка Фемиды. Как и полагается, богиня правосудия имела полный набор священных атрибутов – весы с шарами и обоюдоострый меч длиной не более мизинца. Можно было поразиться искусству литейщика, непринужденно передавшего в металле легкие складки хитона, ниспадавшего к изящным ступням. И все же не это удивило Шперка. Его буквально пронзил характерный «ослепленный» взгляд Фемиды сквозь повязку, закрывавшую ей глаза. Федора Исидоровича охватило волной страха. Он стыдливо покраснел и, стремясь подавить неприятное чувство самоунижения, торопливо обратился к вестянке:
– Мне кажется, мадам, что я где-то уже имел честь видеть вас. Гм… Я не имею в виду тот злополучный день, когда нас швырнули с орбиты. Это было позднее… – Шперк потер пальцем переносицу. – Да-да, припоминаю… Летняя гастроль театра Барсуковых. Шекспир. Леди Макбет… Если мне не изменяет память, вы выступали в заглавной роли. Не так ли?
– Прекратите! – вспыхнула она. – Я промокла насквозь, и у меня нет никакого желания копаться в прошлом. Это пошло, милостивый государь! И зарубите себе на носу: перед вами Главный системотехник Ирнолайя из Кроо. Ирнолайя, а не базарная Коломбина.
Федор Исидорович растерялся. «Что-то сказал лишнее?» – подумал он. Не имея особого опыта в обращении с дамами, он решил принести извинения, но что-то внутри него яростно взбунтовалось и заставило говорить точно с чужого языка:
– Ваша позиция, мадам, гм… Ирнолайя… Для меня это совершенно неприемлемо, – проворчал он. – Я не боюсь прошлого и не считаю жизнь на Земле позором. Скажу больше: если бы мне было дано право помнить о ней весь остаток дней, я был бы только счастлив. Да-с, дорогая соотечественница.
Ирнолайя вызывающе рассмеялась.
– А вы все такой же, капитан Арновааллен, витийствуете. Говорите так, будто не знаете, что ваше желание неосуществимо и даже противозаконно! Впрочем, вы и на процессе вели себя как неотесанный болван. Резали правду-матку в присутствии Эксперта-хранителя. Это было скандально и глупо. После кровавой мясорубки, которую вы учинили на «Торраксоне», будьте благодарны, что вам вообще сохранили жизнь, дали возможность исправиться… И упаси вас бог еще раз заикнуться о Шекспире, вы меня поняли?
Шперк нервно зевнул. Гордячка, кажется, задала ему солидную трепку. Поделом. Он слишком рано пошел на откровение. Надо было заранее предусмотреть, что женщине не так легко перенести муку второго рождения. Она еще не обрела свою подлинную личность и потому мечется, как затравленный зверек. Что ж, ему преподали неплохой урок общения с эвакуантами. Впредь он будет осторожнее.
Федор Исидорович сделал вид, будто не принял слова вестянки всерьез. Он размял папироску и глубоко, с наслаждением, затянулся.
В зале наступила тишина…
3. ПРОКЛЯТЫЕ ВОПРОСЫ
Часы пробили одиннадцать.
Шперк чадно дымил, искоса погладывая на Ирнолайю, зябко поджимавшую босые ноги. Он молчал, опасаясь продолжать разговор, и всем своим видом показывал, что для него ночная встреча – явление ординарное и ни к чему не обязывающее. На всякий случай он даже нашел подходящее обоснование для такого рода позиции. «В самом деле, – думал Шперк, – мы почти не знали друг друга до ссылки, так стоит ли обременять себя новым знакомством в столь сложной ситуации, перед самым отлетом? Не лучше ли ограничиться пустяковым обменом любезностями?»
Немного успокоившись, капитан смог лучше рассмотреть беглянку. В ярком свете люмеона она выглядела намного старше. Следы однообразной примитивной жизни отчетливо проступали на ее тщательно загримированном лице. Он невольно заметил в ней первые признаки возрастной полноты, рыхлость обнаженных рук, нервную складку, отпечатавшуюся в углу крупного алого рта. Спустя тридцать лет вестянка стала очень напоминать земную женщину, и это немного удручало Федора Исидоровича, верившего в устойчивость генетических признаков, характерных для древних космических рас.
«Черт возьми, – думал капитан “Торраксона”, – где уж этой разжиревшей бабе понять, что тридцать земных лет, пусть даже самых скверных, не так-то легко выбросить из жизни! Они вооружили нас опытом чужой цивилизации, позволили заново пережить зарю коллективного мышления, еще не отравленного могуществом науки… И разве не подобна смерти утрата этого опыта? А ведь именно это освящает жестокий вестянский закон, требующий полного стирания воспоминаний о Земле. Это считается гуманным актом, необходимым условием духовного возрождения исправившегося преступника. Какая утонченная ложь! Так почему не поговорить о прошлом в последние часы перед расставанием? Нет, ничего не выйдет. Дамочка панически боится прошлого и готова закатить истерику. Жаль», – вздохнул Шперк.
Он поймал
