Гипнос - Альберт Олегович Бржозовский
Бюро «Антифиар» появилось благодаря экспериментальному препарату, который должен был блокировать сновидения. Чтобы люди перестали видеть кошмары. Когда все началось, фармакологические компании ощетинились и воспряли духом. Им даже не пришлось изобретать болезнь, чтобы начать новый виток развития. Каждая из них — от гигантов вроде Химтека до скромных предприятий под руководством индивидуальных предпринимателей — развернули все резервы, которые были в их распоряжении. Людей кормили прекрасными обещаниями, маркетинговые отделы разрабатывали новые рекламные стратегии, государства давали чудовищные ссуды на разработки и эксперименты. Весь мир готовился к огромному эволюционному шагу. К спасению не только от эпидемии кошмаров, но и от неполноценного сна. От лунатизма. От нарколепсии. Общество восторгалось раздутой красотой перспектив, но продолжало вымирать. Многие садились на наркоту просто чтобы дождаться научного прорыва. Картели процветали. Психотропные и стимулирующие вещества наводнили бесчинствующий мир. Ходили слухи, что производители не справляются со спросом, а бароны не успевают отмывать деньги, потому что экономика приобрела односторонний характер. Капиталы потекли по другому руслу.
Люди хотели спать.
Никого больше не интересовали автомобили, одежда, мебель и электроника. Никто не хотел делать ремонты. Закатывать вечеринки. Делать маникюр и лазерную эпиляцию.
Люди хотели спать.
Врачи и социальные службы с трудом отбивались от потоков угнетенных страдальцев, ищущих способа поспать хотя бы пару часов. Больницы были переполнены слетевшими с катушек бедолагами. Санитары падали замертво от переутомления и стресса. На их место приходили новые — те, кто совсем недавно открыл для себя психостимуляторы и ещё не успел познать горечь последствий этого открытия.
Расцвёл полицейский произвол.
Умерших вывозили в самосвалах и сжигали в огромных зловонных котлованах, потому что мест на кладбищах не хватало. За полгода мир изменился до неузнаваемости, но этого невозможно было ощутить в полной мере, наблюдая за изменениями в реальном времени. Жизнь вне сна стала гораздо труднее, печальнее и ужаснее, чем все то, что людям приходилось видеть, когда они засыпали. Общество ждало благословения от фармакологии с воздетыми руками. Лицо общества было отчаянно и перекошено идолопоклоннической надеждой на избавление от недуга. Кто-то начинал осознавать реальные ценности. Кто-то зарабатывал деньги на чужой беде. Некоторые верили, что именно они смогут остановить творящийся ужас. Иные полагали, что творящийся ужас — это заговор власть имущих. Но реальные ценности всегда были реальными ценностями. Деньги, заработанные на беде, тратились на то, чтобы не обращать внимания на эту беду. Творящийся ужас стал самостоятельным защищённым механизмом, а заговоры не раскрывались.
Все шло своим чередом.
Я верил, что природа или высшая сила или что бы то ни было, что живет с нами рука об руку, узрело необходимость в коррективах. Я не знал этого наверняка. По той ли причине, что кошмары обошли меня стороной, или потому, что я всегда хотел делать нечто важное, я откликнулся на приглашение в бюро «Антифиар». Возможно, меня подстегнул обыкновенный стадный инстинкт, и мне хотелось причаститься социума хотя бы таким способом. А может быть, я ощущал себя неприкосновенным для Всемирного страха и предполагал, что этот иммунитет может не только ограждать меня, но и помочь другим. Каковой бы ни была причина, следствием стал я сам.
Глава 2. Подножие айсберга
«Закройте глаза. Представляйте». Мисс Элис о’Райли читала с листа: «Свет был приглушен и мокр от дождя. Веранда скрипела половицами под тяжёлыми охотничьими сапогами Джерри. Он ходил туда-сюда — то помешивал угли в ржавой жаровне, то выглядывал из-под навеса на темное небо. Пахло чуть подгоревшим, но сырым горячим мясом. В доме, к которому прилегала хрусткая веранда, никто не жил уже с десяток лет, поэтому Джерри не волновался, что его бессознательный ритуал кого-то побеспокоит. Или кто-то побеспокоит его бессознательный ритуал.
В углу, около косой двери лежал здоровенный чёрный пёс, следил за шагами хозяина и поводил бровями — увесистыми, как пирамиды. Иногда пёс поглядывал на жаровню и раздувал большущий мокрый нос, но не поднимал головы с лап. Дождь бился по крыше, клеклой траве, заросшей плиточной кладке тропинки, ведущей к иссохшему бассейну, похожему на огромную пустую глазницу земли. На ее дне дождевые капли собирались в грязную шумную лужу и отражали небо, с которого упали.
С сапогов Джерри, подсыхая, опадали куски глины. Это была лесная, пахнущая мхом и сухой хвоей глина — вязкая и тугая, как патока. На лопате, стоявшей около пса, была та же глина. Тремя часами ранее, выкапывая длинную прямоугольную яму, Джерри был готов ко всему — к облаве, преследователям, диким кабанам, задубевшей почве, но только не к тому, что ожидало его под слоем дёрна. Ещё один труп. В кузове пикапа лежало одно мертвое тело — то, от которого Джерри должен был избавиться. Завёрнутое в пестрые складчатые гобеленовые шторы. Лёгкое и, наверное, даже хрупкое. Язык лопаты наткнулся на второе. Подгнившее, грязное, пожёванное плотоядной мразью, но ещё достаточно целое для того, чтобы понять, что это — тело. Джерри раскопал его целиком. Он снял слой маслянистого дерна рядом с обнаруженным пластилинистым трупом и провёл ингумацию с тем телом, которое привёз с собой. Деревья клонились под ветром, терлись стволами, щёлкали синими ветками. Вокруг было то, что обычно называют желанной тишиной — отсутсвие надоевших звуков. Только здоровенный чёрный пёс ворчал вокруг пикапа.
По дороге обратно он сидел на пассажирском сидении и безучастно хмыкал в темноту. Его звали Рой. Пёс редко откликался на эту кличку. Джерри полагал, что Рою не нравится собственное имя, так как нельзя было назвать пса глупым, невоспитанным или неусидчивым. Нельзя было найти иной причины, по которой Рой не откликался на свою кличку или откликался, но с большим трудом и неохотой. У Роя был характер — и Джерри любил его за это. А ещё Рой обладал пугающей интуицией — чуял опасность или успех заблаговременно, как будто у опасности или успеха был запах. Рой был спокоен и умиротворён с того момента, как Джерри погрузил труп в кузов пикапа и проделывал все последующие манипуляции. Джерри так привык полагаться на своего своенравного компаньона, что не знал, как будет жить без него, когда того не станет. Кончина Роя — единственное, что пугало Джерри в жизни. И, желая заботой отсрочить
