Клэр Корбетт - Дайте нам крылья!
Так я и стоял, онемев, завороженный мощью и величием его крыл, этим небывалым чудом — человеческим телом, сращенным с птичьими перьями и мышцами. Он ошеломлял и подавлял, потому что был огромен и со своими распростертыми крыльями, казалось, заполонял весь мир. Его было слишко много, хотелось попятиться.
Да, необычные испытываешь чувства, когда видишь перед собой крылатого человека, но в то же время картина и знакомая. Я ведь закончил католическую школу и в свое время предостаточно насмотрелся на изображения крылатых людей, и мужчин, и женщин, и детей. Тысячи лет мы готовились к этому мигу, — точно так же, как придумывали и изобретали летательные аппараты задолго до того, как смогли их построить. Идеал всегда был перед глазами: ангел. И вот теперь он возник передо мной во плоти и крови, шумя крыльями.
Чешир шагнул ближе. В ноздри мне ударил острый лесной запах, повеявший от его крыльев. Может, он умащал чем-то свое оперение? Я с трудом оторвал взгляд от крыльев и посмотрел ему в лицо. Он был красив холеной красотой богача. Глубоко посаженные синие глаза и крупный рот. Блестящие смоляные волосы отдавали синевой — из-за крыльев.
— Зак Фоулер?
Я кивнул в ответ. Чего еще ждать от выпускника школы св. Иво! Голос, лишенный всякого выражения. Меня мгновенно затопила волна ненависти — к нему, к его надменности; за шесть лет, которые я промучился в школе, ненависти накопилось немало. Но потом я вспомнил, что привело меня сюда, и устыдился. Да, конечно, ростом я ниже Чешира, и вид у меня по сравнению с ним простоватый, — веснушчатая, худая, язвительная физиономия, соломенные волосы. («Почему у тебя всегда такой вид, будто ты никому и ничему не веришь?» — бывало, спрашивала Лили. — «Издержки профессии. Работа такая», — отвечал я).
Да, пусть на фоне Чешира я плебей, зато сын у меня все еще есть.
Чешир пожал мне руку. Лихорадит его, что ли? Прямо весь горит.
— Боюсь, вам придется подниматься этим путем. — Он кивнул на корзину и трос. Намек яснее ясного: все прочие друзья и важные гости этого дома — летатели.
— Увидимся наверху, — добавил хозяин и отступил на край скалы.
Дальнейшего я не забуду никогда — эта картина мне нет-нет, да и приснится.
Чешир шагнул с обрыва в пустоту. Я весь сжался. Умом я понимал, что он не разобьется, но какой уж тут глас рассудка, когда у тебя на глазах человек камнем падает с обрыва.
Миг — и в лицо мне с шумом ударил ветер, взметенный ударами крыльев. Чешир взмыл в высоту. «И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод»[1]. Понятия не имею, откуда старина Иезекииль, в честь которого меня назвали, знал, как звучит шум крыльев, но описал все точно. Именно так это и звучало.
Я забрался в корзину, блестевшую каплями после недавнего ливня. Да уж, бескрылым тут явно не рады, и пусть те не надеются добраться наверх легко и просто. Судя по всему, это проржавевшее сооружение использовали разве что для грузовых надобностей — покупки поднимать. Но няня Чеширов, пока не получила крылья, тоже была вынуждена подниматься на лебедке. Я нажал кнопку подъемника и покрепче ухватился за холодные мокрые края корзины, обсыпанные каплями воды. Пронзительно заскрипел ржавый ворот, и я велел себе не глядеть, как моя тень всползает по скале. Поначалу меня обдувало ветром, потом он стих. Соленые брызги сюда давно уже не долетали.
Когда Чешир взмыл в воздух с той же привычной легкостью, с какой я ступил бы на эскалатор, меня обожгло завистью. Вблизи мощь и восторг полета ощущались особенно остро, их можно было примерить на себя — но лишь на секунду. Потому что я, что бы со мной ни делал скальпель хирурга, лекарства, модификации ДНК и прочее, все равно не решился бы шагнуть с края скалы.
Корзина рывками, со скрипом тащилась вверх, а я пристально смотрел на море внизу — оно дышало, зыбилось, рябило волнами. Потом глянул на часы. Двадцать минут второго. Шансы, что Хьюго жив, стремительно таяли. Господи Боже, ну и лебедка, — корзина ползет медленнее улитки!
Над головой у меня величественно, словно океанские лайнеры, плыли по своим делам огромные облака. Чешир давно уже поджидал меня на верхней площадке. Лучи солнца посверкивали у него на крыльях.
Наконец корзина дернулась и остановилась. Я выкарабкался на твердую землю. Меня трясло. Ничего, если стошнит на Чешира и я уделаю его роскошные крылышки — будет ему наука!
По дому Чеширов протекала река.
Правда, прежде всего я заметил не ее, а то, что у этого дома не было крыши. Стены поднимались в вышину и таяли в небе, подернутые туманом. Но на полу влага не оседала, я удостоверился. Так что крыша все-таки имелась, но прозрачная, и потому возникала иллюзия, будто ее нет, а прямо над головой у вас плывут настоящие облака. Вон и то самое, с рваными краями, которое я приметил над океаном, еще пока ехал в корзине.
Заинтересовал меня и вопрос охраны. Наверняка в доме установлена какая-то охранная система, сигнализация; ведь не полагаются же хозяева только на неприступную высоту скалы?
Я миновал вестибюль, растирая руки, — на ладонях отпечатались следы от краев корзины. В необъятной гостиной — я таких никогда не видывал, — меня встретил плеск, шелест, журчание. Вся западная стена представляла собой водопад, стекавший по стеклу: пятнадцать метров высотой и сквозь него просвечивает море и небо. Так и запишем, клиенты более чем состоятельные, расценки за работу можно и нужно задрать повыше — не обеднеют.
Я шел за Чеширом и рассматривал его крылья. Размахом они явно превышали его рост, но складывались за спиной так, что не волочились по полу. И с кожей на спине соединялись как родные. Этот стык заворожил меня: вот она, грань, где человек превращается в иное существо. Как эти перья могут быть частью живого человека по имени Питер Чешир? Нестерпимо хотелось дотронуться до них, я еле сдержался.
Стоило переступить порог гостиной, как под ногами закурчавилась трава. Тут я и увидел речку, вернее, ручей, чье журчание слышалось еще из вестибюля. За восточной стеклянной стеной скала образовывала каменную террасу, которая нависала над океаном. Над террасе стоял столик, окруженный стульями, но ограждения — никакого, ни перил, ничего. А за краем террасы — пустота. Миг — и ты падаешь в пропасть. Впрочем, летателям это по нраву. Чешир, наверно, пьет на террасе кофе по утрам. Отставляет чашечку, произносит: «Что ж, пойду разомну крылья» и делает шаг в бездну.
Неудивительно, что мне было не разглядеть дом, пока я не очутился прямо у подножия: он был вырублен в скале. Задняя стена — скальная порода, кремовая, с красными вкраплениями, а остальные стены и крыша как бы приплавлены к ней. У стены рос эвкалипт, серебристо-белый, остролистый, и у корней его вились перепутанные травы.
— Черт знает сколько сил ушло, чтобы уговорить Питера ограничиться одним деревом. — С этими словами в гостиную вошла женщина и направилась к нам. — Полюбуйтесь, ничего хорошего не получилось, — она зло рассмеялась. — Я уже забеспокоилась. Обычно ведь начинается с мелочей, тут ручеек, там деревце…Слишком уж онувлекся природой, — так и одичать недолго. Ха! А одичал не он, — она. Так что Дикие — никакой не вымысел. — Последние слова женщина произнесла вполголоса, вернее, прошипела.
— А, ты уже встала, — сказал Чешир. В его тоне явственно слышалось: сидела бы у себя и не показывалась, не мешала.
Но все же Чешир приблизился к ней, она запрокинула голову, подставляя ему губы. С ужасом ощутил я, как на глаза наворачиваются слезы. Эта картина, этот поцелуй, их поза были так прекрасны и просты, словно крылатая чета сошла с полотна великих мастеров. Мужчина наклонился к лицу женщины, шурша переливчато-синими крыльями, а она, привстав на цыпочки, тянулась к нему, и светлая ткань охватывала ее бедра легкой пеленой, точно одеяние богини. Чешир на миг окутал жену распахнутыми крыльями, скрыв от чужих глаз, а потом снова с шелестом сложил их за спиной.
Похоже, поцелуем он не просто утешал жену, а еще и не давал сказать лишнего. Очень уж напряженное у нее было лицо. И без того огромные глаза ее запали, под ними проступили темные круги. Не столько стройная, сколько изможденная, она выглядела особенно худой на фоне огромных белых крыльев, ниспадавших до самого пола. Казалось, еще немного, и их тяжесть повалит ее наземь.
— Авис, знакомься, это мистер Зак Фоулер. Мистер Фоулер, моя жена, Авис Катон. Дизайнер. — Секундное молчание. — Мать Хьюго.
Авис кивнула, эгретка из красных перьев у нее в прическе колыхнулась. Но взгляд у хозяйки дома оставался настороженным. От нее исходила волна враждебности — так курится пар над жерлом вулкана. Об Авис Катон я никогда не слышал, но по тону Чешира понял — она персона известная и от меня ожидали почтительного изумления.
Я неловко улыбнулся — все-таки эта ухоженная женщина стояла передо мной едва ли не нагишом. Из-за крыльев летатели никогда не кажутся по-настоящему обнаженными, но, по-моему, известный дизайнер и расстроенная мать могла бы как-то прикрыться и не щеголять открытым упругим животом. А на Авис всего и было, что два лоскута ткани — на груди и на бедрах. Как островки розово-зеленого мерцания на белой коже.
