Уильям Котцвинкл - Доктор Рэт
***
Мы задираем вверх головы и воем, а дикие собаки ведут нас вперед. Мы вновь бежим через лес, окруженные со всех сторон свежестью и росой. Переплетение множества запахов просто восхитительно. И как я мог променять вот это на жизнь в плену, на жизнь, полную унижений? Я продал свою душу за комфорт, за безопасность, за цепь. Но есть другие, в меньшей степени стремящиеся к этому, чем я.
– Но это глупо. Наши хозяева ищут нас.
– Освободись от этих иллюзий, - закричала дикая собака, которая, подобно световому лучу, пронеслась мимо нас дальше, вперед.
Мы выскочили из леса на грязную дорогу и помчались прямо по ней, сквозь теплый летний воздух. Это была узкая извилистая дорога, пролегавшая через сельские поля. Впереди нас в воздухе запахло человеком. Но мы рвались вперед, не боясь ничего. Теперь нас было много, и мы бежали через холм, не выпуская из вида человека внизу. Он погонял идущую по дороге лошадь, которая тащила свалившееся дерево.
Человек, услышав наш вой, повернулся к нам. Но, увидев бесконечный поток зубов и хвостов, развернулся и побежал в лес. Рабочая лошадь, вместе с деревом, попыталась следовать за ним, но дерево цеплялось сучками за молодой подлесок и мешало ей двигаться. Мы видели ее напряженные мышцы и испуганные глаза.
– Идем с нами! - закричали мы. - Разве ты не можешь чувствовать, чем пахнет в воздухе?
Лошадь же все пыталась последовать за своим хозяином. Если этот чудесный запах и доходил до нее, она не показывала этого. Она чувствовала себя безопасно в своей упряжке, она забыла свое естество, свою природу. Поняв, что она потеряна для нас, мы побежали мимо нее вверх по дороге, погружая лапы в теплую пыль и стараясь не терять этот чудесный, удивительный запах, щекотавший наши носы.
***
– Чистое раздражение, приятели-крысы, вот что такое все эти разговоры о свободе, одна лишь зеленая желчь. Это результат инфекции, занесенной в собачью печень, вот и все.
Тем временем дела в лаборатории шли все хуже и хуже. Многочисленные отряды моих приятелей-крыс покидали корабль науки. Они набрасывались на ассистентов, кусали их, и ученый-профессор начал проводить массовые прививки против паразитов типа трематодов, из семейства эхиннококовых. Но именно семейство собачьих наносит вред нашим кишкам, профессор, а уж никак не трематоды. Я предпочел бы иметь в своем кишечнике этих микроскопических червей, нежели этих взрывоопасных собак в моих барабанных перепонках, с их слюнявыми сказками о свободе. Ну пожалуйста, профессор, убери их отсюда!
Они смешали свои сигналы с сигналами, поступающими от университета в Крейтоне. Вспомните крейтонский эксперимент "Голодание". Группу собак морили голодом 65 дней. К сожалению, должен заметить, что сообщение наиболее важной информации о результатах этого эксперимента распространяется с задержкой, поскольку наши ученые коллеги из Крейтона предпочитают скрывать свои работы из-за опасений, что кто-нибудь украдет и присвоит себе большую их часть. В своей секретности они дошли до того, что разные группы молодых ученых в том же Крейтоне спустя три года повторили все тот же эксперимент.
Именно повторение этого эксперимента по голоданию и послужило причиной тому, что их университетский городок и стал источником этих весьма конкретных сигналов. Всякий, настроившийся на интуитивный диапазон, мог наблюдать, как они распространяются за пределы крейтоновской лаборатории. Эти сигналы, несущие изображение, походили на слабые исчезающие изображения фотографий истощенных собак, с торчащими ребрами и впавшими глазами. Вот так, весьма ценная фотография, которая должна была стать частью документации, подтверждающей научный результат, вместо этого оказалась в руках бунтовщиков. Они использовали ее как заставку в передачах своего канала. И любое животное, которое начинало поиск передач в интуитивном диапазоне около трех часов утра, не находило на экране ничего, кроме изображения вот этой самой фотографии, сопровождаемой низким протяжным воем. Именно такое, революционное, использование вырезок из наших бесценных научных фильмов, я нахожу столь отвратительным и мерзким. А ведь молодые профессора из Крейтона работали долго и старательно, моря голодом этих собак.
А вы, бунтовщики, украли наши научные достижения! Вы украли даже кости! Но так просто вы не отвертитесь, обещаю вам это. Вам всем придется подышать огнем, дорогие мятежники. Гарвард всех убедит в этом.
И замечательные профессора из Колумбии выбьют из вас остатки дерьма, при первой же возможности!
Как удобно, что эти уроки возмездия и наказаний могут стать частью дальнейших научных программ. В то время как этих бунтовщиков будут жечь и бить за их революционную активность, наши молодые студенты смогут делать тщательные заметки и моментальные фотоснимки для научных ежегодников. В конце концов, все должно встать на свои места, если мы сумеем сейчас раздавить этих бунтовщиков!
Но к несчастью, сеть восставших увеличивается. И если вы оторвете свои глаза от этого стола, то поймете, что я имею в виду.
Нет, нет, я не имею в виду эту очаровательную молодую светловолосую ассистентку. Да, возможно, она все-таки поимела вполне удовлетворивший ее акт совокупления, но я предполагал обратить ваше внимание на яйцо, которое она держит в руке.
Это всего лишь обычное оплодотворенное яйцо, и наша очаровательная блондинка собирается всего лишь провести некоторые исследования по развитию эмбриона. Но, в этот период волнений и огненных бурь, все низшие формы жизни подвергаются интенсивному облучению сигналами экстрасенсорного телевизионного вещания.
Вы понимаете, что я имею в виду? Это яйцо излучает волны!
***
Мы живем в окружении бесконечного дня. И от этого у нас развивается привычка много лежать. Мы живем на полу из сплетенных в сетку проводов, так что наши испражнения свободно падают вниз на постоянно движущийся транспортер. Наши клювы подрезаны. На самом деле мы конченные существа. Нас называют яйценосными машинами.
Да, мы действительно самые лучшие яйценосные машины в мире. Нас сидит здесь 27 тысяч, и единственная наша задача - снести яйцо, которое тут же скатывается в сторону от нас по небольшому уклону.
Я вспоминаю, как замечательно было вылупиться из скорлупы и войти в это яркое утро жизни.
Но я так и не увидела другого рассвета. Всю нашу жизнь нас постоянно окружает полдень. Мое появление на свет было печальной ошибкой. И тем не менее, яйца, как обычно, продолжают образовываться во мне. Я не могу остановить этот процесс. Я чувствую, как яйцо растет и, несмотря на всю горечь, слабые волны нежности наполняют меня. Как бы мне хотелось суметь остановить рост этого яйца, чтобы вновь не испытывать этих ощущений. Но я не могу остановить это. Я яйценосная машина, самая лучшая яйценосная машина в мире.
– Не нужно быть такой мрачной, сестра. Лучшие времена еще придут.
Это говорит безумная самка в соседней со мной клетке, ставшая жертвой общего заблуждения, бытующего здесь, на яйцефабрике.
– Нет, лучшие времена для нас уже никогда не наступят, сестрица, - отвечаю я. - Времена будут только хуже.
– Нет, все-таки ты ошибаешься, моя дорогая. Я совершенно случайно узнала. Очень скоро нас выпустят в прекрасный двор.
Я даже не пытаюсь возразить ей. Она буквально в восторге от своих иллюзий. А поскольку наш конец будет все тот же самый, какое имеет значение, как мы проводим здесь свои дни? Пусть она мечтает о своем чудном дворе. Пусть до бесконечности взращивает эту свою мечту, пусть пока воображает, что сетчатый пол под ее лапами превратится в теплую сухую землю. Нам не так уж и долго остается ждать своего конца. Наша жизнь длится лишь 14 месяцев, в течение которых мы регулярно несем яйца, а потом с нами кончают.
Яйценосная машина!
Вот и в этом отсеке раздалось хлопание крыльев и громкое кудахтание. Клетки были открыты, и одну за одной нас хватают грубые руки.
– Вот видишь, сестра. Ведь я говорила тебе, что лучшие времена придут. Теперь мы попадем в наш чудный двор.
– Да, сестричка. Теперь, наконец-то попадем.
И вот мы уже висим вниз головой, со связанными проволокой лапами.
– Видишь, сестра. Это как раз то, о чем я говорила тебе, наши лучшие времена наконец-то пришли.
Все так же, вниз головой, мы подвешены к медленно движущемуся транспортеру, и теперь попадаем в темный туннель. Проволока впивается в мое тело. Раскачиваясь, мы движемся сквозь темноту. Заливистые крики впереди нас подтверждают, что лучшие времена уже пришли.
– А вот и наше вознаграждение, сестра, наконец-то мы его дождались, - выкрикивает наша сумасшедшая подруга. - Мы были очень послушными и нанесли много яиц, а теперь получаем награду.
Крик каждой курицы обрывается так, что ее голос превращается в булькание жидкости. А затем раздается звук падающих капель: кап, кап, кап.
