Мария Галина - Поводырь

Идти я больше не мог.

Я попробовал активировать «болтушку». Глухо. Я даже обрадовался - по сигналу нас наверняка отследили бы любители самодеятельного театра.

- Что делать? - растерянно спросила она. Я огляделся:

- Если ты найдешь палку покрепче, попробую идти.

Но стоило мне встать, в стопу точно воткнули раскаленный штырь. Аргус вновь коротко взвыл.

- Ничего не поделаешь.

Я сел, прислонившись спиной к поросшему мхом стволу. Совершенно тупиковая ситуация.

Вот, мы остаемся здесь, втроем. Рано или поздно нас находят. Вряд ли спасатели. Скорее «театралы». Тем более, этот капкан же время от времени кто-то ходит проверять. Такой любитель простой жизни, получающий постыдное сладенькое удовольствие, наблюдая, как мучается несчастное, пойманное в железные челюсти животное.

Говорят, лисы, попавшие в капкан, отгрызают себе лапу. Только, чтобы прекратилась эта ужасная, непонятная боль. Но этот капкан был не на лису. Скорее, на более крупного зверя.

Что этот тип делал с добычей? Разделывал ее где-то в укромном месте, а потом звал соседей на барбекю?

Я подумал, что это хобби вряд ли подлежало уголовному преследованию: людей на Земле сейчас не так уж много, и особенно навредить сбалансированной экосистеме они не в состоянии. В сущности, вся планета - сплошной заповедник. Или туристический центр.

Наверняка кто-то организует и охотничьи туры.

Я могу отправить ее отсюда. Одну. Через лес. Задать направление и отправить.

Она, конечно же, заблудится. Я ныряльщик и навигатор, чтобы я заблудился, надо уж очень постараться. А она заблудится. Лучше бы с ней ушел аргус, но аргус никуда не уйдет. Он не отходит от меня дальше нескольких метров. Связка.

Взаимовыгодный симбиоз двух видов, невидимая цепь для двух особей. Тоже капкан. Только метафорический.

- Я знаю, что ты хочешь мне сказать…

Я открыл глаза. Оказывается, все это время я сидел, закрыв их. Это плохо. Я перестаю себя контролировать.

- Чтобы я уходила, а ты останешься тут…

- А ты уйдешь?

Заблудится, как пить дать, заплутает, дура. И выйдет прямо на погоню.

Она мрачно уставилась в землю.

- Нет.

Аргус уткнулся мордой в лапы. Ему тоже плохо, вот проклятье!

- Дура, - сказал я, - идиотка. Солнце видишь?

- Ага.

Действительно, меж стволами деревьев легли косые лучи. Мошкара стояла в них столбом.

- Иди на солнце. На восток. Все время на солнце… До полудня ты должна выйти к трассе.

Она замотала головой, растрепанные волосы хлестнули по щекам.

- Нет, - она вытерла нос рукавом. Все-таки она тогда подправила свое видео. Или просто так подурнела за последние часы?

- Рано или поздно ты выберешься из зоны этого ретранслятора. Вызовешь по «болтушке» помощь.

- Ты все врешь. - Она безнадежно села рядом, свесив руки меж колен. - Знаешь, что дело плохо, и хочешь от меня избавиться.

- А хотя бы и так. - Я пожал плечами. - Нас ничего не связывает. Ты же боишься меня. Вон пистолет купила. Тебя никто замуж не брал, вот и ухватилась за последний шанс… Думала, романтика тебе будет? Песня космических пространств?

- Да, - она кивнула.

- Ну, так давай. Хотя бы раз в жизни поступи как большая. Иди, вызови помощь. Хоть что-то сделай, черт тебя побери!

- Ты просто хочешь услать меня отсюда. - Она вновь шмыгнула распухшим носом.

- А ты хочешь, чтобы им все удалось?

Голова у меня почему-то стала очень большой и легкой. И пульсировала. Багровая мгла то накатывает, то рассасывается… Заражение крови? Так быстро?

Ныряльщики проводят годы на кораблях, где стабильная бактериальная среда.

Но мне же делали какие-то прививки, там, на Луне… Соображать удавалось с трудом.

Аргус, подумал я, бедный аргус, ему сейчас тоже плохо. И я увидел червоточину.

Она раскрылась прямо передо мной, как цветок, чудесный лиловый цветок с сияющими лепестками, и аргус был рядом, его сознание, его удивительные глаза, словно мы были в глубоком космосе, и он показывал мне то, что не увидеть больше ни одному человеку, только нам, только тем, у кого аргус в поводырях…

Пошли, сказал аргус, пошли вместе, мы с тобой единая сущность, а я умею открывать червоточины, ты разве не знал, мы пройдем напрямую и выйдем в замечательном месте, я и ты, одна сущность, это симбиоз, ты разве не знал, у них свой путь, у нас свой, мне здесь не нравится, пошли, пошли, пошли…

Аженщина?

Женщина - нет, она сама по себе, а мы одна сущность, две половинки целого, мне плохо, и я вижу людей, они еще далеко, но скоро будут близко, я не хочу умирать, я уже вырос, я могу открывать червоточины, не только видеть, не только показывать тебе, слепому, безглазому, уходить, уходить с тобой, мы созреваем только рядом с вами, а вас так мало настоящих, те, которые идут сюда, не настоящие, я боюсь, пошли, пошли, пошли…

Аженщина?

Женщина - нет.

Я открыл глаза.

Плохо. Я уже начинал бредить.

Она сидела рядом, обняв меня за плечи.

- Уходи, - сказал я, - ну пожалуйста. Ты ведь не какая-нибудь романтическая особа. Ты взрослая, ответственная, умная женщина. Ты должна взвешивать шансы и поступать соответственно. Еще пара километров, и ты попадешь в зону другого ретранслятора. Вызовешь помощь. Дождешься ее. И приведешь сюда. Хорошо?

- А ты?

- Я подожду.

- Аргус…

Она наклонилась и положила руку ему на холку. Тяжелая голова ткнулась ей в ладонь.

- Он признал меня, - сказала она удивленно.

- Да, - я прислушивался, но вокруг было тихо. - Надо же!

- И мне кажется… мне кажется… Он как бы где-то рядом. Я не знаю, как сказать…

Я покосился на аргуса. Он дышал ровнее и больше не припадал на лапы. И там, где всегда, десять лет подряд на краю сознания я ощущал его присутствие, сейчас была странная пустота.

Никогда не слышал, чтобы аргус поменял симбионта. Связка между человеком и аргусом считается неразрывной. До смерти. Это как сиамские близнецы. Умирает один - умирает другой. Впрочем, аргусы, в отличие от собак, живут долго.

- Очень хорошо, - сказал я, - значит, ты можешь взять его с собой. А он видит силовые поля. Он выведет тебя к трассе. Там ретрансляторы буквально на каждом шагу. Ты вызовешь помощь и вернешься. Я подожду.

Она кивнула. Неуверенно взглянула на меня и поднялась. Аргус поднялся следом. И прижался к ее ноге. Она обернулась, уходя. Он - нет.

В общем-то я подложил ей свинью.

Она поймет это, когда обнаружит, что от аргуса ей не избавиться никогда. И когда почувствует косые взгляды, и никто не будет приглашать ее на вечеринки, и ни один мужчина больше никогда не рискнет обнять ее, поскольку то, что будет чувствовать она, будет чувствовать и аргус… А людям это неприятно.

С другой стороны… Эта история наверняка вызовет скандал. Журналисты просто вцепятся в нее - на спокойной Земле так мало новостей. И общество, мучимое комплексом вины, будет к ней особенно внимательно.

И, конечно, она будет получать мою пенсию.

Она ведь моя жена.

А потом, сказал я себе, аргус заберет ее в какое-нибудь удивительное место, куда, оказывается, уходят все они - вот почему никогда не собираются вместе ныряльщики и их поводыри… Нет, это уже из области бреда. Наверняка у меня сейчас температура под сорок. И эта пустота, расползающаяся внутри… скоро она станет еще больше и пожрет меня.

Но какое-то время у меня еще есть.

Он легко ушел, подумал я, мне казалось, он привязан ко мне, как я к нему, но она была права: это чужое существо, нельзя угадать, что он чувствует на самом деле. Не было никакой привязанности, никакого доверия, ничего не было - только нерасторжимая связь, которую он все-таки сумел разорвать, уйдя по нити моей любви.

Но к трассе он ее выведет, это точно.

Сквозь шум крови в ушах, я услышал треск сороки.

Сорока, бессменный часовой леса, на своем птичьем языке кричала: «Сюда идут! Сюда идут!»

Я понимал этот язык, как раньше понимал бессловесный язык аргуса.

Я переполз за сиреневый валун в пятнах лишайников, вынул из кармана крошечный, почти игрушечный пистолет и снял его с предохранителя.

- Ближе, прошу вас, - сказал я замершему лесу. - Еще ближе…