Любен Дилов - Жестокий эксперимент
Стоящая у него за спиной женщина не спешила мстить, а он желал этого. Море ласкало белые бедра яхты все с тем же ленивым сладострастием своих грязных ладоней. Вдруг что-то загрохотало – это Альфа, вскочив, опрокинула шезлонг. Теперь она тоже смотрела в сторону горизонта. Ее глаза, чуть выпуклые, были черны, как антрацит. Аметист, пожалуй, не бывает таким черным.
– Не разумнее ли будет забрать свое приглашение обратно?
– Ну, поехали! – произнес он, не очень-то и настаивая, встревоженный и удивленный тем, что они оба осознают всю легкомысленность своей затеи, понимают, что их не ждет ничего хорошего, а ничего поделать с собой не могут. Они даже не могли притвориться радостными или же взволнованными, и только необходимость оставаться деловыми помогала им подавлять обоюдное беспокойство, очень походившее на раскаяние.
4
Пришлось снимать деньги с книжки на непредвиденные расходы. После этого поджидать Альфу в условленном месте. Наконец, она появилась. Профессор окликнул ее из окна машины, но она смотрела в другую сторону, и ему пришлось крикнуть еще раз.
Она подбежала вся пунцовая, как и ее большая сумка, которую она волокла за собой.
– Извините, я как собачонка, которая пока еще не привыкла к своей кличке. К тому же не запомнила вашу машину.
Альфа бросила сумку на заднее сиденье и, усевшись, втянула длинные, сильные ноги в вылинявших джинсах; кроссовки на ней были тоже старые. Туалет завершало белое кокетливое кепи, делавшее ее похожей на студентку театрального заведения.
К раскаянию, с которым он еще не успел справиться, прибавилась тревога из-за того, будет ли он равноценным партнером для этой молодой женщины.
– Не маловато ли вещей для такой дамы, как вы? – спросил он.
– Но вы же пригласили меня не на всю жизнь, – смешно запищала она. – Ой, что я ляпнула! Не бойтесь, я не намерена бросать мужа! Господи, да что это я разболталась?
Однако подобное превращение приятно взволновало его. В какой-то степени это помогло ему раскрепоститься.
– Должно быть, он у вас действительно очень добрый, если отпускает вот так…
– Он уехал вчера вечером, – простодушно призналась она. – Сам предложил мне остаться. Я сказала, что, возможно, поеду с друзьями на яхте. Разумеется, не сказала, с кем именно. В свое время я слишком часто восторгалась вами. Муж у меня все работает, работает. Я не могу заставить его отдохнуть по-настоящему хотя бы два дня в неделю. Вы тоже так?
Профессор отметил про себя, что решение попасть к нему на лодку было принято ею еще во время их первой встречи, однако не взбунтовался. Все женщины, что были у него, завладевали им подобным образом. Он почувствовал себя виноватым перед ее мужем.
– Это объясняется страхом, милая Альфа. Паническим страхом, что вдруг природа решила открыть тебе некую тайну, именно тогда, когда ты отключился от восприятия окружающего.
Профессор вел машину медленно – искал стоянку на узкой улочке вблизи торгового центра.
– Ну а на лодке вы хотя бы отдыхаете?
Он дал себе зарок выиграть в поединке с Альфой, хотя и понимал, что это ему явно не по силам, и пустил в ход все свое красноречие:
– У Эйнштейна есть термин «жестокий эксперимент». Сдается мне, он употреблял его, когда рассуждал о творчестве Достоевского. Параллель же проводил с нашими методами, методами ученых. Так вот. Как мы ставим природу в неестественные, мучительные для нее условия – разрезаем, разлагаем, расщепляем атомы, так же поступал со своими героями и Достоевский, ставя их перед неразрешимыми проблемами, помещая в безвыходные ситуации. А может, все наоборот было. Это не имеет значения.
Он отыскал наконец среди машин свободное местечко.
– Так вот что я хотел сказать. Когда меня охватывает отчаяние, я встаю на нос лодки совершенно голый и начинаю кричать, рыдать и просить природу: «Вот он я! Проведи на мне эксперимент. Самый жестокий эксперимент, последний! Молнией испепели меня, в пучину вод своих низвергни, но открой мне хотя бы еще одну крохотную тайну о себе, даже если это будет последнее мгновение моей жизни…»
Профессор заглушил мотор, и последние его слова прозвучали слишком громко и высокопарно Ему стало неловко, он повернулся к Альфе, чтобы извиниться за излишнюю аффектацию, но понял по ее испуганному взгляду и по тому, как резко она подалась к нему, что одержал полную победу. Желая закрепить ее, обратил исповедь в насмешку над самим собой:
– Да, совсем не весело на моем суденышке!
Я иногда знаете что делаю? Нарочно разыгрываю положение потерпевшего. Направляюсь к середине моря, где проходит роза ветров и не видно не единого кораблика, прячу консервы, воду, опечатываю компас и радиостанцию. Словом,' уподобляюсь финикийцу, которому еще лишь предстоит открыть движение звезд и морских течений, и жду, не замечу ли чего-то такого, чего не разглядело человечество, чего-то, что мешает нам заметить, возможно, сама система нашего образования. Потому-то, милая Альфочка, я сказал вам заранее: на моей лодке нет места одиночеству.
Женщина откинулась на спинку сиденья и уставилась в посеревший от пыли противосолнечный козырек.
– Не знаю, случайность ли это… Но когда вы появились… появились как в той легенде, в которой Христос говорит мертвецу или какому-то калеке: «Встань и иди!»… Вот и я сейчас так. И потом, мое имя! Иного имени для нового пути невозможно придумать. Я действительно ощущаю себя маленькой альфой. Нет, не главной, а маленькой, и все же… Я не понимаю, что говорю. Вы должны простить мне мою глупость, но ведь человек перед всяким началом большого пути несколько теряет разум – от радости ли, от страха ли…
Она умолкла. Наверное, ожидала, что он наконец обнимет ее или хотя бы прикоснется. Он же испугался, что своими сентенциями спровоцировал признание, подобное этому, которое обязывало слишком ко многому и никак не вязалось с представлением о маленькой любовной авантюре. И он не нашелся, что ответить, кроме как сказать:
– Не бойтесь. Моя лодка очень надежна, я довольно опытен, а море в этом месяце – само спокойствие.
– Да ведь я сказала, что не боюсь, – снова прыснула она, и он снова отметил, что ее смех довольно-таки нервный. – С вами – хоть в Бермудский треугольник! Как бы я хотела попасть в этот треугольник и никогда-никогда не выбраться оттуда!
Тут он окончательно понял, что ответственность за то, каким будет их приключение, она целиком перекладывает на него. И что ему надо будет приложить немало усилий, чтобы оно не стало мукой для них обоих.
Глаза ее, по-прежнему устремленные вдаль, снова были на мокром месте, и он произнес нарочито строго:
– Давайте-ка свою сумку! Таможенный досмотр! Открывайте, открывайте! Капитан должен знать, что у него на борту. И самое главное, он должен проверить, не забыли ли вы чего.
Она не поняла шутки. Взяла с заднего сиденья сумку и, смущаясь, стала рыться в белье – белье, предназначенном для обольщения. И выяснилось, что теплых вещей не было.
– Море, Альфа, как человек, – начал он назидательно. – В логике и последовательности его поведения никогда нельзя быть уверенным. И поскольку с этого момента вы член моего экипажа а я капитан, то скажу вам еще, что, кроме теплых вещей, в море необходима дисциплина. Ясно, юнга Альфа? А теперь возьмите вон там в бардачке блокнот и авторучку и пишите: «Купить свитер, телогрейку, резиновые сапоги…»
После странных излияний по поводу Бермудского треугольника ей, видимо, доставляло удовольствие быть послушной, и это обстоятельство несколько развеяло его ощущение, что он ведет себя как последний кривляка и что это ему не по возрасту.
– Только с одним условием, – заявила она. – Все это куплю я.
– Юнга Альфа, разве в вашей студенческой среде не ходили разговоры о том, что у меня денег куры не клюют?
Его научно-популярные книги, всегда ожидаемые издательствами и молодежью, приносили больше, чем заработок рядового профессора. К тому же его часто приглашали читать лекции за рубежом.
– Попрошу не оскорблять мое самолюбие! – прорвало ее, поскольку он все еще не догадывался, что тем самым она хочет подчеркнуть свое добровольное участие в авантюре.
А во время набегов на магазины дала понять, что желает разделить с ним и ответственность тоже – один раз не позволила ему войти вместе с ней в аптеку, второй раз – в цветочный магазин, откуда вышла с чудно составленными двумя букетиками, для которых следовало купить вазы. В общем их поход превратился в истинное расточительство, что не могло не смутить его, по природе аскета, однако Альфа сумела придать всему этому какое-то особое очарование.
– Потом все это схороним в море. Торжественно, как хоронят моряков. В мешке. Ведь это так делается? – спросила она, и ему опять захотелось обнять ее, однако они находились в центре города.
Подобных приключений в его жизни никогда не было. Несколько любовных связей, что имелись, представляли собой полубраки, которые длились до тех пор, пока женщина не уставала ждать, когда отношения будут узаконены. Он же инстинктивно избегал жениться после неудачного раннего брака. А неуверенность в себе продолжал скрывать, притворяясь властным и многоопытным мужчиной, истым морским капитаном. Однако совершенно несвойственная ему наглость, посредством которой он продолжал свой негласный поединок с ее мужем, производила не менее комическое впечатление, чем выпендреж официанта Чарли-Чавдара перед клиентами.
