Дорис Лессинг - Маара и Данн
— Вы, должно быть, и есть хотите? — спросила Дэйма.
— Да, — сказала Маара.
Данн промолчал. Он почти спал стоя.
— Прежде чем заснуть, запомни, парень, — трясла его Дэйма, — что ты мой внук. Вы мои внук и внучка.
Но Данн не слышал, он уже падал. Маара подхватила братишку и понесла за Дэймой, уложила на низкую каменную лежанку, закрытую поддоном все с той же коричневой тканью. Маара уложила его, но укрывать не стала: жарко было в хижине.
Дэйма поставила на каменный стол миску с такой же белой штукой, какую девочка ела раньше, но накрошенной с какими-то листьями и залитой водой. Суп. Маара съела всё под внимательным взглядом хозяйки и сразу же обратилась к ней:
— Можно спросить?
— Спрашивай.
— Мы… долго тут пробудем? — И опять она наперед знала, что ей ответят.
— Вы останетесь здесь жить.
Маара решила не плакать.
— А где наши родители?
— Разве Горда не сказал?
— Я так хотела пить, что ничего не понимала, когда он мне рассказывал.
— Жаль. Я, видишь ли, и сама ничего толком не знаю. Надеялась, что ты мне расскажешь. — Хозяйка встала и зевнула. — Всю ночь не спала, ждала вас.
— Нас высокая вода задержала.
— Знаю. Оттуда следила. — Она показала рукой в окно, представлявшее собой просто отверстие в стене, ничем не закрытое, сквозь которое можно было как смотреть наружу, так и заглядывать внутрь. Уже рассвело, поднималось солнце. За каменными хижинами виднелась гряда, на которую и показывала Дэйма. — Вы оттуда пришли. За той грядой река. То есть какая теперь река… Так, ямы застойные остались. И другая такая же. — Она взяла Маару за плечи и развернула в противоположном направлении. — А там твой дом. Рустам.
— Далеко?
— В старые времена, на небоходе, полдня. Пешком шесть дней, если повезет.
— Мы часть пути на птице ехали, в тележке. Но она устала и… — Глаза Маары наполнились слезами. — Может, она уже умерла. Такая тощая…
— Ты порядком утомилась, девочка моя. Идем-ка спать.
Дэйма отвела Маару в соседнюю комнату, примерно такую же, как и первая, но без стола в центре и с тремя лежанками-уступами у стен. Сверху вместо соломы или дранки комнату перекрывали тонкие каменные плиты.
Дэйма показала Мааре, где ей лечь, отвела в крохотный каменный закуток-уборную и сказала:
— Я тоже прилягу. Когда встану, не обращай на меня внимания.
И она улеглась на свою лежанку, устеленную матрасом и подушками для мягкости.
Маара ворочалась на камнях, казалось, ничуть не смягченных постелью, беспокоилась о Данне. Вдруг он проснется и испугается, не увидев никого рядом? Хотелось сказать об этом Дэйме, но будить хозяйку девочка не осмелилась. Несколько раз Маара поднималась, подходила к двери, прислушивалась, не случилось ли чего в соседней комнате. Потом Дэйма встала, и Маара сумела ее рассмотреть. Да, старая она, в бабушки им годится. Так же выглядели ее бабушки и их ровесницы дома. Длинные волосы Дэймы серебрятся сединой, ноги в узлах и пятнах вен. Жилистая, костлявая, долго жившая на свете… Но ведь Дэйма — из ее народа. Почему она здесь, среди чужаков, в скальной деревушке?
Сон окончательно ускользнул от Маары. Она уселась, внимательно осмотрелась. На полу большая свеча, хорошо освещает комнату. Стены из больших каменных блоков, гладких, украшенных резьбой, иногда раскрашенной. В прежнем каменном доме стены были грубыми, шероховатыми. И колонны, поддерживающие крышу, украшены резьбой. Нет, это не хижина, а настоящий дом. И каменные стенные полки украшены резьбой. На дверях занавеси из коричневой ткани. Теперь Маара заметила и окно — в этой комнате оно снабжено ставнями, но ставни толком не закрыты, кто угодно может в это окно заглянуть. Снаружи народ — Маара слышит голоса. Девочка наморщила лоб, напряглась, сжав коленки ладошками. Никогда она еще не размышляла столь напряженно.
Дома родители часто играли с детьми в игру под названием «Что я видел?». Примерно столько ей было, сколько сейчас Данну, когда отец пригласил дочь к себе в комнату. Он сидел в своем большом резном кресле.
— Давай поиграем, — предложил он. — Что тебе сегодня больше всего понравилось?
— Мы играли в саду, — принялась болтать Маара. — С подружками и с Шерой. Домик строили из камушков.
— Расскажи про домик.
— Домик из речных камушков, разных…
— А теперь про камушки расскажи.
— Много-много гладких камушков, а еще острые, разноцветные…
— Расскажи, какие они на ощупь, каких цветов.
И когда игра закончилась, девочка уже знала, почему некоторые камушки гладкие, а другие угловатые, шероховатые, почему они разных цветов, почему на них трещины, почему некоторые очень маленькие, а другие большие. Она узнала, как реки двигают камни и камушки, приносят их издалека. Узнала, что река когда-то была вдвое шире и воды несла больше. Но главное, что отец старался не просто рассказывать, а как будто извлекать знание из нее самой, так это казалось, если вслушаться в бесконечную череду его вопросов, например: «Почему, как ты думаешь, одни камушки гладкие, а другие шероховатые?». Она думала и отвечала: «Гладкие долго были в воде, терлись о другие камушки, а шероховатые недавно откололись от больших скал». Каждый вечер с ней играли в эту игру отец или мать. Маара каждый раз увлекалась, а днем, играя одна или с другими ребятишками, она невольно задумывалась над заданными ей вопросами, замечала, чем она занималась, чтобы рассказать об этом вечером.
Она не считала, что игра эта что-то меняет, но однажды в ту же игру впервые включился ее братишка, и Маара поняла, что вопрос «Что ты видел?» приводит к вопросам «Что ты думаешь?», «Почему ты так думаешь?», «Уверен ли ты, что правильно видишь, понимаешь?».
Недавно ей исполнилось семь лет — школьный возраст. Вот она в классе с двумя десятками детей ее семьи и рода, и учительница, сестра матери, объявляет: «А теперь игра "Что я видел?"».
Большинство одноклассников играли в эту игру с раннего возраста, однако не все, и тем, кто не играл, пришлось туго, потому что они многого не знали и молчали, когда у других детей ответы появлялись как будто сами собой. Маара сразу обратила внимание, что в школе вопросы оказались проще, примитивнее, чем дома, она как будто вернулась в раннее детство. «Что ты видел?» — «Птицу». — «Какую птицу?» — «Черно-белую с желтым клювом». — «Какой формы клюв? Почему, как ты думаешь, клюв у птицы такой формы?»
Затем она заметила, что один из детей видел одно, другой замечал еще что-то. Для того чтобы получить полное представление о чем-либо, следовало сложить впечатления нескольких участников игры.
Однако школьные занятия вскоре прервались. Жизнь усложнилась, народ покидал насиженные места. С каждым днем в классе появлялось все меньше и меньше детей, и наконец остались лишь Маара и Данн, да их двоюродные братья и сестры. Прекратились занятия и с родителями, а однажды родители исчезли и вместо них появились злые люди. Но хороший брат злого человека спас их. Хорошего брата звали Горда, «господин наш Горда», так его величали их спасители. Девочка знала, что где-то есть король и что родители их связаны с королевским двором.
Она пыталась вспомнить, что рассказывал ей Горда, когда она отчаянно боролась с жаждой, но смогла восстановить в памяти, лишь как это происходило. Вспоминались изможденное лицо Горды, его потрескавшиеся губы, покрасневшие от недостатка сна глаза. Худ он был так же, как и тягловая птица. Может быть, он тоже умер? И родители? Ведь он рассказывал ей о родителях…
Теперь они в деревне скальных людей, уже во второй. И эта женщина укрывает их, женщина их народа. Она боится, что кто-то их отнимет, заберет. Но кто и зачем? Почему она и Данн так кому-то нужны? Кому?
Размышляя об этом, девочка задремала. Голова ее опустилась, она мягко повалилась на бок и заснула. Проснулась Маара от голоса Данна, повторявшего:
— Маара, Маара, Маара…
Она увидела над собой Дэйму и, едва открыв глаза, зажмурилась от яркого света, падавшего в окно. Голоса снаружи смолкли. Время прятаться от солнца. В комнате прохладно.
Маара вскочила и побежала к двери, а к ней навстречу из другой комнаты выскочил Данн.
— Маара, Маара… — В лице и голосе его весь страх последних дней. Она подхватила брата, отнесла его обратно на лежанку, уложила, легла с ним рядом.
— Все хорошо, все хорошо, — утешала она малыша.
— Нет, нет, нет, нет… — рыдал он.
Дэйма сидела за каменным столом, наблюдала.
— Пусть плачет потише, — проворчала она Мааре. Данн тотчас затих. Страх научил его послушанию. Маара обнимала братишку, гладила, а он все шептал:
— Нет, нет, нет, нет, нет… — Потом ненадолго затих, и снова: — Нет, нет, нет, нет, нет…
Долго они лежали так. Наконец Дэйма сказала:
— Пора что-нибудь съесть.
