Александра Ковалевская - Война Моря и Суши (litres)
«Я нужна Марку», – как всегда, скупо объяснила она.
И Арт принял объяснение.
Мать Эйджи доверила Зелме все свои сбережения ради спасения сына. «Ты только будь с ним, девочка! Не оставляй его, – просила Анна. Её густо подведённые глаза предательски повлажнели. – Я уже слишком взрослая, чтобы решиться на это…» – она показала пальцем вверх. Светской львице нелегко далось признание в своей слабости.
Лена…
Самым нелёгким оказалось узнать решение сестры.
Лена с мужем скоро тоже поднимутся на поверхность. Чтобы навсегда расстаться с Артемием, с рифами, с планетой. В Колониях заговорили о проекте «Лунные питри» как о неизбежном будущем подводного человечества, и общество разделилось. Число сторонников исхода в космос росло день ото дня, они считали, что только переселение подводников избавит от противостояния с внешним человечеством. Тасманийские космодромы скоро будут готовы отправить первых колонизаторов Луны.
«Я хочу быть рядом с моим мальчиком, с моим Сергунчиком. Я уверена, что там буду общаться с ним», – утверждала Лена, выбившая себе место в первом и пока единственном лунном экипаже, как мать героя войны Серого Валевского. Собственная идея не казалась ей фантастической. Артемий не стал переубеждать. Наверное, так же решили и те, кто отбирал первых селенитов. Вера в невероятное изменила и окрылила сестру, и она спешила к новой высокой цели.
А Арт… Арт снова оставался в одиночестве, провожая из своей жизни ту, которую любил как мать.
«Вера и надежда – вот что работает по-прежнему. Все вокруг верят и живут своей верой. Зелма верит, что только ей по силам дождаться Марка. Лена верит в новую встречу с сыном. Дружище Марк, должно быть, верит и надеется на спасение. Во что верю я? В пятьдесят процентов успеха своего предприятия. Но, как разумный человек, не могу не учитывать вероятность провала: Марк не выживет, Марк откажется… Верить в математическую вероятность – это совсем не то. А другой веры не дано. Есть ещё любовь. Говорят, она рядом с верой и надеждой. Но не рядом со мной.
«Будущее между Морем и Сушей».
Может быть, мне пора поверить Оракулу?»
Новый мир
«Воздух. Я сам несколько раз дарил его незнакомым сидельцам тюрем: это такая игра в милосердие, чтобы в счастье и довольстве подводники не забывали, что кому-то сейчас очень и очень хреново.
Воздух меняется два раза в сутки, потом его слегка подкачивают, поддерживая химический состав. Мне приходится выходить в клозет и пережидать полминуты, пока продувают камеру, затем с коротким хлопком её заполняют снова.
Сегодня что-то случилось: воздух принёс запах моего кити. Я не мог перепутать запах кошачьего хвостика, тем более после нескольких месяцев абсолютно стерильной, без единой молекулы ароматов, атмосферы, созданной для персонального тюремного пузыря. У меня острый нюх, и это – среди подводников, поголовно чувствительных к запахам. Даже духи в подарок девушкам я выбирал сам. Это были дорогие и изысканные благовония из лавки египтянина. По крайней мере, торгаш уверял, что его предки занимались парфюмом ещё со времён фараонов…
Что и говорить: с каким нетерпением я ждал нового продува!
И был вознаграждён.
На этот раз мне прислали аромат, витавший в Эдеме: месте вечного праздника, красивых девушек, музыки, выпивки, всех этих цветов и насекомых, позирующих в зелени листвы… В прекрасных воспоминаниях, вдыхая амбре от огромных розовых кустов, название которых так и не удосужился узнать, я провёл упоительную ночь.
Дружище, узнаю тебя: только ты мог подарить мне на следующий день неподражаемый запах коктейля «Дважды А» – «Атомная Антарктика»!
Теперь бренность наполнилась смыслом.
Я словно медленно разговаривал с Артом. И начали мы, как водится, с воспоминаний.
Через неделю, волшебную неделю, воздух принёс нечто другое: запах псевдобумаги, громоздящейся вдоль стен на бесконечных стеллажах от пола до потолка.
Я насторожился.
Сердце билось учащённо, когда пришло время вдохнуть следующее послание: сложный и свежий дух морской поверхности, беспечной юности и свободы.
И я понял, что на планету вернулся мир.
Этот счастливый аромат, с разными вариациями, Арт слал мне дважды. Потом пришёл стерильный воздух: он просил приготовиться.
Следующий, ночной продув принёс горький запах дыма и пепла. Пахла роба моего отца. Её переслали маме вместе с последним письмом от него. Он сообщал, что пожар на западе Канады укрощён, и нежно прощался с нами. Отец – уникальный специалист по химической защите от пожаров: и на суше, и на море, и в рифах.
Был.
Он погиб как герой.
И этот запах – дым неведомой и легендарной родины прапредков…
Валевский – ты башковитый, отчаянный мужик!
У меня есть выбор: умереть с сознанием того, что послужил человечеству, или пересидеть в узкой щели клозета двенадцать часов, пока автоматика не подаст новую порцию воздуха. Не сомневайся, я охотно приму смерть в твоём дыхании, дружище. И что-то подсказывает мне, есть шанс –
один из десяти,один из ста,один из тысячи (пусть!) —открыть глазаиувидетьтвоюулыбку!..
* * *Связь между ним и Эйджи в момент перехода к мнимой смерти станет особенно тонкой. Откуда это ему известно? Какая разница! Вера движет горы. Арт обдумывал, что ему делать в момент «перехода», – дружище Марк, ведь это жизненно важно для тебя.
Сон?
Нет ничего хуже, чем отключиться и плыть в потоке неконтролируемых мыслей и таких же эмоций; сон отменяется.
Но что тогда?
Музыка, пожалуй, лучший вариант, как ни посмотри. Артемий любил музыку: инструментал и хороший вокал. Марк всему предпочитал многоголосое пение. Пел акапеллой в джаз-ансамбле и подавал очень серьёзные надежды: «Вау-дубды-дубды-ду-уу…» Анна Эйджи здорово доставала его, расписывая будущему инсубу Главного Управления блестящее сценическое будущее. Спасало только вмешательство отца, отвоёвывавшего одарённого сына у нежно любящей матушки, слишком западавшей на всё, что хотя бы пахло гламуром. Марк рассказывал об этом со смехом – в то, довоенное время их жизни, когда оба могли хохотать вечер напролёт…
Арт совсем не удивился, когда сразу за решением слушать музыку ему на глаза попалась афиша с концертом Марии Хосе Агилар.
Дива, занозой сидевшая в сердце Валевского, даёт серию парадиз-концертов на чилийском побережье, и агент Борджия здорово поднялся, судя по стоимости билетов.
Валевский вспомнил, что агент задолжал ему один входной. Отбросив гордость, позвонил: время концерта совпадало с вечерней сменой воздуха в подводной тюрьме Эйджи.
Вместе с ним на концерт Агилар пришла Зелма. Её университетского образования на кафедре химического контроля воздушной среды вполне хватило, чтобы профессионально провести переговоры с местной лабораторией, специализировавшейся как раз на «особых» химических заказах и сотрудники которой не очень любили огласки. Дальше вчерашний «белый воротничок» Валевский умудрился проявить чудеса изворотливости, всё организовал сам, при этом удивлялся, что в рекордно короткий срок едва ли не сколотил из внешних партию спасения «парня, попавшего в передрягу».
И сегодня должен наступить час икс.
Эти двое волновались. Концерт был последней возможностью отвлечься и успокоить мятущиеся мысли.
Арт и Зелма сели рядом, держась за руки.
Такими увидела их Мария Агилар: сероглазый офицер и с ним изящная девушка с обложки журнала. Девушка была бледна, что довершало сходство с фарфоровой статуэткой. Её лицо слегка портила прозрачная маска респиратора, в которую подавалась обеззараживающая смесь из баллона-ингалятора. Так делали многие подводники, поднявшиеся на Сушу совсем недавно: какое-то время люди не могли расстаться со своей фобией.
У Агилар испортилось настроение.
«Мария! Мария, очнись! Ты всё навоображала! Не было и не могло быть ничего между вами! Тогда почему так больно в груди? Потому что ты придумала его. Ты ничего о нём не знаешь, даже женат ли он? Есть ли у него дети? А может быть, у него чудовищный характер? И ты не знаешь, как пахнет его кожа, вдруг – отвратительно? Или он скучный, желчный и ревнивый…
Но этот мягкий взор не может принадлежать злому человеку. Сердце не врёт. Сердце… Доктор Лу высмеяла бы тебя.
Пора на сцену, Мария. Соберись и перестань думать о невозможном!»
Она поискала глазами Борджия, больше некого: дочка и Лукреция остались в гостинице. И вдруг отметила, что у её агента тоже серые глаза.
«У него не такие глаза, не такие! Он смотрит прицельно, взгляд быстрый, оценивающий, сверкает сталью. И все считают его строгим и подтягиваются при одном его появлении, и вокруг сцены начинается деятельное брожение разбуженных насекомых – концертной обслуги. Я не хочу, чтобы рядом был деспот. Ну не деспот, но всё равно властный мужлан. Достаточно того, что он мой агент, вполне достаточно».
