Алексей Фомин - Россия 2015. Эпидемия
– Что ж, извольте, – было заметно, что отец Василий не кокетничает, что он действительно смущен, – крепкая богатая семья, здоровая нация, справедливое общество.
– Ну-у, – протянул Колосов, – в принципе, чего больше можно пожелать каждому отдельному человеку, как не богатства, здоровья и справедливости?
– А как же свобода личности? – спросил Анатолий Львович. – Разве она не достойна национальной идеи?
– Бог – Создатель, Творец абсолютно свободен по определению. А человек – творение Божие, созданное им по своему образу и подобию. Следовательно, человек тоже свободен. Каждый из нас рождается внутренне свободным, а уж как мы с этой свободой поступаем в течение своей жизни – это уж дело личного выбора и, наверное, совести. Но я понял ваш вопрос. – Священник жестом остановил профессора, рвущегося продолжить спор, – Вы имеете в виду несвободы внешние. Но ликвидация внешних несвобод не может быть национальной идеей, недостижимо прекрасной целью нации, к которой можно приближаться бесконечно близко, но так никогда и не достичь. Внешние несвободы надо ликвидировать мимоходом, как вы миряне говорите, в рабочем порядке.
– Позвольте, позвольте, милейший отец Василий, – насел на него Свирский, – а что это у вас всюду нация да нация? Вы националист, да? Но ведь в России не только русские живут. А их как, побоку, да? Не учитывать их интересов?
– Ну почему же не учитывать? – Священник, задумавшись, потер пальцем длинный горбатый нос. – Для внешнего мира все мы Russians, без всякого деления на русских и россиян. А это, поверьте, самое верное доказательство нашего единства и единства наших интересов. А все остальное от лукавого.
– Хорошо, – продолжал кипятиться Анатолий Львович, – так кого же тогда вы считаете истинно русским?
– Да вы не кипятитесь так, – лукаво улыбнулся поп, – я правильный ответ знаю. Истинному интеллигенту положено отвечать, что русский – это тот, кто позиционирует себя в рамках великой русской культуры. Да? Но… вот я вам по-другому скажу. Как-то, давно видел я по телевизору сюжет. Приехал в глухую российскую деревеньку негр. Женился на местной девке. Живет, землю пашет, да еще местным старухам одиноким помогает. Он и по-русски-то говорит через пень-колоду, а слова такого «культура» и слыхом не слыхивал, но для меня он русский больше, чем те, кто этих самых старух в одиночестве бросил. Вот кому за державу обидно, вот тот и русский. Кто готов для нее работать до беспамятства, кто жизнь за нее готов отдать… кто жалеет ее, убогую… вот тот и русский.
Солнце уже давно закатилось за правый берег Дона. Только там, где еще недавно было солнце, тонкой полоской разливалась над берегом серо-желтая хмарь, а на востоке уже сгущались синие сумерки, скапливающиеся черными чернильными лужами возле каждого бугорка, каждой едва заметной неровности почвы. Хутор Ромашков растворялся в ночи, исчезая на глазах, как заколдованный замок. В густеющем, напитывающимся влагой, как губка, воздухе стоял монотонный шум, наполняющий вечернюю степь от края и до края; беспрестанно трещали кузнечики, где-то поблизости надоедливо скрипела цикада, посвистывали перепела, а в зарослях у реки начинала пробовать голос какая-то птаха.
Фф-фь-ю-ю, – вдруг разрезал воздух, как нагайкой, разбойничий посвист, а вслед за этим прогремели два выстрела, дробясь и множась эхом от зеркальной поверхности реки.
Из-под берега, в том месте, где оставался на якорях брошенный плот, вынеслись три всадника и галопом рванули в сторону хутора.
Все повскакали на ноги, Виктор и Мишка ухватились за автоматы, а отец Василий принялся затаптывать и разгребать еще тлеющие угли костра, от чего искры полетели вверх и во все стороны. Оттуда же, откуда и первая, показалась вторая группа всадников, заметивших сноп искр, поднятых попом.
– Кто такие? – громко заорал всадник, осаживая лошадь прямо перед носом у отца и сына Колосовых, держащих автоматы наизготовку.
– А вы кто такие? – не менее задиристо гаркнул Мишка.
Всадников было шестеро. Первый, бывший, видимо, старшим в группе, был одет в летнюю казачью форму времен Первой мировой; белую гимнастерку и синие галифе с широкими красными лампасами, остальные – кто во что горазд, кто – в камуфляж, а кто – и в обычную майку с джинсами. У старшего и еще у двоих были в руках охотничьи двустволки, еще трое были просто с нагайками.
– Гришаня, ты, что ли? – елейным голосом, вроде бы искренне обрадовавшись, воскликнул поп.
– А, это ты, отец Василий, – уже более миролюбиво откликнулся всадник. – А это кто с тобой?
– Мирные люди, путешественники, – залебезил тот, – в Сталинград добираются, к родственникам.
«Поистине, – подумал Виктор Петрович, – это человек с тысячью лиц, и меняет их он так часто, как… как… как Марина перчатки. А кстати, а как часто меняет Марина перчатки? Черт… А ведь придется соответствовать… Попутал меня бес на старости лет…»
– Ну, сколько тебе говорить, в Царицын, отец Василий, в Царицын, – добродушно поправил Гришаня и затем, уже вполне миролюбиво, обратился к Мишке: – Мы дозор 3-го Донского казачьего полка. Урядник Чигрин. А вы кто такие?
– Сумеречный дозор, хи-хи, – прыснула Вика.
– Тебе ж сказано, мирные путешественники, – старался сохранить солидность Михаил, – едем к родственникам, из Москвы. Документы показать?
– А почему с оружием? – настойчиво продолжал расспрашивать Гришаня.
Все шестеро всадников были примерно Мишкиного возраста, и Виктор Петрович решил не вмешиваться в разговор, справедливо полагая, что молодежь между собою быстрее поладит.
– Почему, почему, – ответил Михаил, – вон у вас как: то стреляют, то скачут, как же тут без оружия…
– Это мы хунхузов преследовали, – гордо пояснил «урядник». – Кстати, вы не видели, куда они поскакали?
– Как же, Гришенька, видели, на Ромашков и поскакали, – махнул рукою отец Василий.
– Эх, нам бы хоть один автоматик, – завистливо глядя на Михаила, произнес Гришаня.
– А я с вами поеду, – мгновенно отреагировал тот.
– Правда? – совсем по-детски обрадовался «урядник» и тут же, словно устыдившись своей секундной слабости, жестко скомандовал: – Сергиенков! Спешиться! Поведешь путешественников в станицу! За мной! Наметом! Марш!
Не успел вышепоименованный Сергиенков, с самым трагическим выражением лица, встать обеими ногами на землю, как Мишка взлетел в седло и помчался вслед за остальными.
– Как кобель на заборе, – презрительно произнес расстроенный Сергиенков.
– Ничего, у него получится, – вступилась за брата Виктория, – он не первый раз на лошади.
– Все равно, – продолжал бухтеть Сергиенков, – сразу видно – не казак.
– А кто тут казак? – смерила его презрительным взглядом Вика. – Уж не ты ли?
Все произошло так быстро, что у Колосова от изумления только челюсть отвисла. Такого фортеля от сына он не ожидал.
– Ну, парень, – восхищенно ахнула Марина, легонечко ткнув Колосова кулачком в бок.
– Дурак, – пробурчал тот себе под нос.
– А кто такие хунхузы? – спросил Анатолий Львович.
– Это они так бандитов называют, – отозвался отец Василий.
– Почему? Они что, китайцы? – изумился Свирский.
– Ну почему же китайцы, наши, отечественные. Там каждой твари по паре.
– Так их что, здесь много? – забеспокоился Анатолий Львович. – Эдак нам на месте оставаться опасно, да и идти куда-то – тоже. Ни зги не видно.
– Да нет, немного, – успокоил «казак»-проводник. – Как луна взойдет, так и пойдем. Здесь до станицы час идти. Это лучше, чем здесь ночевать. А утром из станицы в Волгоград машина пойдет, вы с ней и доедете. От нас обычно каждый день машина ходит.
«Казак» был одет в цивильное, если не считать хромовых сапог и нагайки, и на казака ну ни капелечки не походил.
– А ты что, местный? – с вызовом спросила у него Вика.
– Я… я из Ростова, – почему-то смутился он. – Я в университете учусь, на мехмате, а Гришка учится на инженерно-физическом, тоже на четвертом курсе. Он ничего парень, но здесь ему форму выдали и звание урядника присвоили, вот он и заважничал. А остальные ребята – кто – откуда…
– Так ты математик? – деловито уточнила Вика. – Нет, на математика ты не похож. Математик должен быть худенький, невысокий, в очках… с умным лицом. А ты… Тебя как зовут? Валера?.. Вон какой здоровый. Знаешь что, бери-ка вот этот чемодан… Ага, вот этот… И вот эту сумку, и двинули вперед. Чего зря время терять…
Марина с одобрительной усмешкой следила за тем, как Вика руководит молодым человеком, а Колосов, глядя на это, подумал: «Интересно! Что еще нового я узнаю о своих детях?»
Ромашков было решено обойти, а после него уже выйти на проселочную дорогу, ведущую в станицу. Самое сложное было – идти по бездорожью, да еще при блеклой, скупой, почти не дающей света луне. Ноги то и дело норовили зацепиться за сурчину или запутаться в высокой траве, да и багаж, правда, уже не столь большой и громоздкий, как при выезде из Орла, давал о себе знать. Но когда выбрались на дорогу, шагать стало веселее. И луна, похожая на головку овечьего сыра с надкушенным краем, налилась сочным белым светом, щедро проливающимся на пыльную грунтовку.
