Алексей Грушевский - Игра в Тарот
— В момент освобождения от материи сознанию даётся возможность, или присоединиться к одному из наших кластеров, или оно погибает, питая собой нашего врага. Борьба между нами и им и порождает, то, что Вы обычно называете смертью. Пока он существует, та часть мироздания, которую мы у него отвоевали, (верней отстроили на пепелище) не может быть до конца стабильна. Помните, я Вам говорил — материя это ограничения, наложенные на свободу сознания. Пока рядом с нами, существуют он, наш враг, мир созданный нами, не полон, а, значит, уязвим. Нам приходится идти с ним на компромисс, допуская смерть, как обрыв навеянных нами снов, и предоставлять ему возможность поглотить освобождённые от иллюзии сознания.
— А что будет, если он поглотит моё сознание?
— Как что? Вы же это уже ощутили. Холод, мрак, тьма, безнадёжность… А, главное, Вы перестанете существовать, как нечто уникальное. Забудете себя. И у Вас не будет право выбора, который предоставляем мы.
— Право выбора? Выбора чего?
— Формы существования. Право на выбор сна. Если Вы хотите сохранить своё уникальное сознание, то оно должно присоединиться к одному из наших кластеров…
— Загробного существования — с какой-то безнадёжной тоской продолжил фразу Николай.
— Да, обычно это так называется там, откуда Вы пришли — усмехнувшись, ответил незнакомец.
— Значит, я умер — похоже, только сейчас Николай до конца осознал это.
— Я называю это — пробудился — незнакомец улыбнулся в ответ. — Ведь в выборе тех иллюзий, которые Вы воспринимали как жизнь, Вы были не властны. А теперь у Вас будет выбор. Сохранить себя в том или ином сне, или перестать существовать. И поверьте, Я могу Вам предложить воистину чудесные варианты вашего нового существования.
— А, Вы Архангел Михаил с ключами от рая? А где же крылья и меч? — Николай пытался шутить, чтоб хоть как-то преодолеть чувство охватившей его безнадёжности.
— Нет, я Алхимик. Зовите меня — господин хозяин снов — очень серьёзно ответил незнакомец. — Но если Вам не терпится встретиться с этой иллюзией, то нет проблем, обеспечим — Алхимик развеселился.
— А всё же почему Вы так стараетесь?
— Но это же, теперь, после стольких объяснений, должно быть совершенно понятно. Чем больше сознаний остаётся у нас (заметьте в результате своего свободного выбора) тем слабее становиться потенциал взрыва. Контроль над совокупностью иллюзий, которые вы ощущали как — мир живых, происходит здесь, в пространстве, которое Вы, оттуда, называли — миром загробным. Лишь здесь, сознание, если ему повезёт, может окончательно спастись от безжалостной тирании Взрыва, оставшись собой, сохранив свою уникальность, влившись в один из наших кластеров, и тем, укрепить наш мир, ослабив власть тирана.
— И что для этого нужно сделать?
— Всего лишь найти и выбрать сон. Слиться с иллюзией. Той, что Вам будет ближе и понятней. Найти то, что будет Ваше.
Глава 9. История одного погрома
— Итак, Вы готовы попробовать? — спросил алхимик, пристально взглянув в глаза Николаю.
— Попробовать… это как… — Николай медлил с ответом.
— Ну, это просто. Вы же уже немного знакомы с содержимым нашего храма. Вы же видели суккубов и инкубов?
— Это кто такие? — ответил Николай как-то испугано.
Его опять начинала пробивать нервная дрожь.
— Для того чтобы получить контроль над сном, надо выделить порождающие его элементы — инкуба и суккуба. Инкуб живёт в банке, суккуб в виде деревянной куклы. Носители, из которых мы их выделили, остаются вечно живыми, в нашем храме. Они только почти не двигаются. Но и зачем им это? Им и так хорошо. Не каждому же дано запечатлеть себя в чём-то идеальном — алхимик подошёл к скульптурной группе «Залеских козлов» и с улыбкой посмотрел на долговязого бородатого солиста шоу, усердно заламывающего, беззвучно вопящего, несчастного мальчика Диму.
— Но, банки, я… это получилось случайно. Я не хотел….- смущённо попытался оправдаться Николай.
— Да что Вы? Это было в уже прошедшем сне. Смотрите — усмехнулся Алхимик.
Николай увидел, как на спиральном серпантине, вдоль которого сидели, те, которых он раньше посчитал за восковые изваяния, пошло какое-то движение. Скоро он разглядел — это инкубы катили перед собой банки с суккубами. Каждый инкуб подкатывал банку к подножию своего истукана, ставил её вертикально и забирался на крышку.
— Должен Вам объяснить, что, присоединяясь к тому или иному сну здесь, вы укрепляете тех, кто остаётся там. Ведь Вы, так же как и они, будите находиться в одном кластере общей для вас всех иллюзии. Только Вы, здесь, можете остаться в ней навечно, а им, там, ещё предстоит смерть и окончательный выбор. Так что отсюда, из, так называемого, загробного мира, Вы можете продолжить свою борьбу, которую готовились начать там, в мире живых — в словах Алхимика сквозил не прикрытый сарказм.
Николай поёжился от этих слов. Следуя за Алхимиком вдоль ряда истуканов, банок с уродцами и буратин, Николай спросил:
— И что надо сделать, чтобы выбрать сон?
— Сон сам выберет Вас. Просто смотрите на банки, и если иллюзия будет Вам близка, Вы погрузитесь в неё.
— А смогу ли я выйти, если мне не понравиться?
— Конечно, ведь Вы же свободны. В отличие от тирании Взрыва, мы соблазняем, а не насилуем — Алхимик как-то двусмысленно улыбнулся, указав на оказавшегося перед ними Мить Митича:
— А ведь всё, когда-то, началось с него.
Николай глянул на невероятно распухшего, потерявшего казалось последние остатки человеческого облика, державного патриота. Его взгляд опустился вниз, проскользнул по бочке, с истёртым хозяйственным штампом на боку, быстро миновал деревянную куклу, и остановился на булькающим в банке уродце, удивительно похожим на гигантский пупырчатый огурец.
Огромные, фосфатные, какие-то все невероятно кривые огурцы вперемежку с напоминающими водоросли укропными стеблями киснущие в трёхлитровых банках — было единственное из еды оставшееся в пустом магазине. Всюду, куда бы не ложился взгляд, были видны лишь бесконечные ряды запылённых пузатых склянок, внутри которых, казалось, затаились какие-то совершенно чудовищные мутанты. Да, в продуктовом отделе, в отличие от винного, где только-только подошло время отпуска продукта, и потому слышался шум настоящей битвы, делать было нечего.
Вздохнув, Николай отвернулся от нагонявших депрессию и тоску уродливых банок и вышел из полутёмного помещения.
Был самый разгар весеннего дня, и самый разгар перестройки, апогей, за которым всегда неизбежно следует быстрый закат.
Николай, прищурился, глядя на солнце, вскипающее на куполах Елоховки. Его захлестнуло пьянящее чувство уверенности, что всё ещё впереди, что всё обязательно, вот-вот, измениться и придёт новое, лучшие. Наверное, то сводящее с ума настроение, разлитое в звенящем, казалось наполненном светом, воздухе, можно охарактеризовать как надежду и свободу. Надежду на лучшее будущее и свободу от навсегда уходящего, на глазах истлевающего, прошлого.
По улицам на которых было так мало машин, что они казались совершенно пустыми, к храму спешило множество людей, пусть скромно одетых, но зато с лицами, не омрачёнными тенью заботы о завтрашнем дне, которая незаметно пригибает голову долу. Нет, все они невольно смотрели вперёд и вверх, куда-то за горизонт, туда, откуда только и приходит свобода. Они о чём-то говорили, спорили. Было видно — всех их объединяет надежда, и что они, так же как и он, опьянены предчувствием скорых перемен, и радуются, предвкушая, неизбежное, так долго ожидаемое и чаемое всеобщее обновление.
Николай влился в этот поток (как он горько осознавал, полный скорбным знанием того, чем всё это кончится) пока таких счастливых людей. Они шли к храму. У его ограды как растревоженный улей роилась беспорядочная толпа. То там, то здесь возникали импровизированные кружки. Кого-то в них слушали, о чём-то в них спорили, ругались а, главное, все пытались понять и предугадать, каким будет это незнакомое, скорое и неизбежное в своей неотвратимости грядущее.
Проходя вдоль ограды, Николай заметил парочку будущих залесских козлов. Они стояли в группе из пяти — шести сподвижников, держа в руках самодельные иконки ещё не канонизированного Николая II, и старательно выводили ноты жалостливых псалмов, собирая подаяния на «канонизацию царя от жидов умученного». Делали они это очень серьёзно, со всем усердием, особенно старался, встав даже на цыпочки от рвения, какой-то, непонятно как затесавшийся в эту компанию, мелкий цыганенок. Сразу было видно, в отличие от остальных, только пытающихся предугадать, что же их ждёт впереди, эти своё уже нашли, уже работают, уже в деле, устроились.
— А ты что тут шляешься, жидёнок. Тебя как зовут? — на Николая дыхнул перегаром, какой-то мужичок, с железным значком на лацкане и с нарукавной повязкой, в державных цветах, с надписью — «опричник».
