Роберт Шмидт - Бездна
Перевязать раны и наложить швы на те, что казались опасней прочих, заняло у врача почти полчаса. За это время Немой успел уснуть. Лежал он, свернувшись в клубок, прижимаясь к мягкой подушке той частью лица, которая опухла поменьше. Учитель сносил пытки молча, внимательно следя за сыном и мысленно проклиная кузнеца, из-за которого ему пришлось покинуть бедный, но, по крайней мере, спокойный анклав. Если бы не Станнис и его заговоры, парню не пришлось бы пережить столько ужасов. Перед глазами Помнящего промелькнули воспоминания о теняке, глотающем шарика, о поднимающейся крышке люка на площади, о свете солнца в расширяющейся дыре ломающейся трубы…
– Ну вот и все, – слова Знахаря вырвали его из задумчивости.
– Спасибо, – проворчал он, вставая с лежанки.
Он заботился о личной гигиене настолько, насколько это оставалось возможным в каналах, но таким чистым не был очень давно. Тесла позволил ему насладиться душем, не подгонял, не ныл, что Помнящий расходует ценную воду. С другой стороны, ученому не приходилось экономить. Немцы позаботились о доступе к артезианским водам, а он воспользовался этой более чем столетней инфраструктурой, слегка ее улучшил и соединил ближайший колодец с помпой и фильтрами, благодаря которым мог хоть плавать в недоступной другим роскоши.
– Чувствую себя, словно Чистый, – заявил Учитель, надевая подаренную ему ученым изрядно ветхую футболку.
– Но вы не выглядите одним из них, – весело произнес врач.
Помнящий окинул его быстрым взглядом.
– А вы их когда-нибудь видели?
– Кого?
– Чистых.
Знахарь отложил вымытые в мыльнице инструменты.
– Думаете, у меня была такая возможность? – спросил он уже без веселья в голосе.
«Откуда это внезапное беспокойство?»
– Вы сказали, что я не выгляжу одним из них.
– Ну… – врач судорожно пытался собраться с мыслями. Еще он сильно вспотел. – Это было просто замечание. Обычная шутка. Вы приняли мои слова всерьез?
– Я всего лишь спросил.
– Чистые – городская легенда, как все эти разговоры о неотравленной земле, о сетях никому не известных туннелей и о подземном городе. Вы слышали те русские сообщения?
– Да, профессор показал мне свой приемник.
– Тогда вы знаете, как обстоят дела на самом деле.
Помнящий кивнул. Тишина в эфире. Москвич, тщетно взывающий к людям. Статические разряды – единственный ответ. Атака закрыла один из этапов развития человечества, и как знать, не последний ли.
– Увы, но…
В дверях появился Тесла. В руках он держал поднос с небольшой чашечкой. Фарфоровая посудина, абсолютно целая, что само по себе было небезынтересно, но куда привлекательней выглядело ее содержимое.
– Вижу, процедуры закончены, – заметил ученый, прерывая разговор.
– Каждый раз, когда ты вызываешь меня в гости, – отозвался Знахарь, – мне кажется, что я – кто-то вроде портного. Раз за разом штопаю какие-то дыры.
Они засмеялись, а Помнящий после короткой паузы присоединился к ним. Общая длина шрамов, которые он на себе носил, наверняка превышала его рост. Годы войны, причем не в лучших условиях, взяли свое.
– Прошу, капитан, – Тесла повел подносом в сторону гостя.
– Что это? – даже с такого расстояния Учитель чувствовал травяной аромат.
– Это уменьшает боль, – профессор кивнул на Немого. – Иначе бы он не заснул.
– Вода, электричество – это я понимаю, но откуда у вас эти чудеса? – удивился Помнящий, принимая напиток.
– Вы знаете, как люди в старые времена открывали лекарственные растения?
– Догадываюсь.
– Теперь – так же. Уцелевшие приносят нам то, что находят в руинах, а мы тестируем все на крысах. Раз на сто случаев натыкаемся на нечто полезное. Природа, в отличие от нас, пытается прийти в себя.
Учитель одним глотком выпил горчащий напиток.
– Хорошо, – выдохнул он.
– А теперь прошу вас лечь, – Тесла указал на кровать, стоящую рядом с Немым. – Вам не помешает немного выспаться. Утром сообщу бургомистру о том, что вы прибыли. Это рассудительный человек, вы наверняка найдете с ним общий язык.
– Спасибо, – Помнящий с радостью нырнул в шуршащую постель. Пружины, прогнувшись под ним, скрипели всякий раз, когда он шевелился.
– Доброй ночи, – пожелал профессор, гася свет.
Он задернул шторы, отрезающие эту часть сегмента от освещенного коридора, и вышел.
Учитель закинул руки за голову. «Так много произошло за последние два дня, – подумал он. – Это лучший момент, чтобы получше заду…»
* * *Из полутьмы проявилось лицо умирающей женщины. Локоны светлых, волнистых волос заслоняли ее лоб по самые брови. Полуоткрытый рот наполнялся темной, пенной кровью. Сильно подведенные глаза раскрывались все сильнее, стекленея. Грудь, обтянутая ярко-желтой блузкой, застыла на половине хриплого вдоха. Из простреленной щеки все еще поднималась струйка синего дыма.
* * *Помнящий открыл глаза и глубоко вдохнул. Его окружала темнота. Глубокая, чернильная, ничем не нарушаемая. Вокруг царила идеальная тишина. Когда он задержал дыхание, услышал лишь легкий звон в ушах. Он был совершенно один. Один? Немой!
Учитель хотел встать, но сумел лишь пошевелить головой. Запястья и щиколотки были связаны. Не веревки, а широкие жесткие пояса. Они охватывали ноги у коленей, бедер, шли через грудь.
– Эй! – заорал он зло. – Что вы со мной сделали, сволочи? Где мой сын?!
Глава 39
Чистые
– Спокойно, поручик.
Он ее слышал, но не видел. Хотя после того, как зажгли свет, миновала уже целая минута, пораженные ослепительным сиянием ламп глаза продолжали слезиться.
– Где мой сын?!
– Поручик Ремер! – на этот раз и женщина повысила голос. – Успокойтесь наконец!
Он замер, напрягшись, словно струна, под широкими ремнями, которыми кто-то – наверняка профессор – привязал его к кровати. Откуда она знает его фамилию? Настоящую, довоенную? Он ведь не пользовался ею двадцать лет, с момента Атаки. И не без причин.
– Как ты меня назвала, девка?
Она не ответила. Помнящий слышал шелест ее одежды, а потому знал, что женщина осталась на месте, не отошла. Но – замолчала, едва лишь он начал ругаться.
Наконец моргание принесло хоть какой-то эффект: он уже не чувствовал сильного жжения, слезы тоже перестали литься. Учитель медленно повернул голову, чтобы глянуть в ту сторону, откуда ранее доносился голос. Увидел тени, абрисы человеческих фигур. Женщина была здесь не одна, рядом стояли еще пара человек.
– Веди себя по-человечески, – рявкнул какой-то мужик. – Ты уже не в каналах.
Еще несколько морганий, и Помнящий начал различать подробности. Картинка прояснялась с каждой секундой. Около его постели стояли не три, а четыре человека. За худощавой женщиной, одетой в темно-синее, он увидел двух высоких мужчин в пятнистой полевой униформе. Четвертого мучителя заслонял один из солдат, а потому Учитель не мог присмотреться к нему внимательней.
– Кто вы такие? – прорычал он, на время оставив ругательства. – Где мой сын?!
– С Якубом все в порядке, – уверила его женщина. – Он сейчас под нашей опекой.
«Якуб?! Она знает его настоящее имя? Тогда наверняка знает и всю правду. Но как, откуда?»
Он дернулся снова. Так сильно, что сделалось больно.
«Это какой-то проклятущий кошмар. Я должен проснуться. Вот сука! Я должен…»
Улыбнулся про себя. Человек в собственном сне может быть богом, но тогда он должен понимать, что спит, как он сейчас.
«Это только бред, а потому достаточно будет, если я…»
Помнящий сжал веки, а когда снова открыл глаза… ничего не изменилось. Люди, кем бы они ни были, никуда не исчезли. Терпеливо ждали, пока он закончит дурить, а он… он все еще пребывал на проклятущей кровати, как псих в приличном дурдоме.
Это дало ему пищу для размышлений. Чтобы оставаться уверенным, он ущипнул себя за бедро – только до этого места и сумел достать. Было больно. И он все еще лежал в шуршащей постели.
– Где я? – спросил он, облизнув пересохшие губы.
– В госпитале, – ответила женщина.
– Во Вроцлаве нет госпиталей, – выпалил он.
– На поверхности и правда нет, – кивнула она. – Но мы находимся глубоко под землей.
Теперь Учитель видел их отчетливо. И челюсть его отвалилась. «Чистые», – подумал он со страхом, глядя на седоволосую женщину с очень бледным лицом, на котором не было ни единой оспинки или шрама. Одежда ее, пусть и ношенная, тоже не казалась нарядом, принесенным с поверхности. То же самое касалось и солдат. Были они куда моложе своей начальницы, но наверняка относились к Помнящим, как и он сам. С удивлением он поглядывал на их мундиры, потрепанные и поблекшие, но все еще хорошо выглядящие. Даже ботинки их сверкали, словно лишаи шариков.
